— Ну вот мы и пришли, господа. Все сохранено в том же виде, как в день его гибели. Мы намерены организовать здесь музей, когда великие достижения Фреда будут по меньшей мере признаны научным сообществом, которое подвергало его таким гонениям. — Она царственным жестом пригласила их войти.

Дверь в лабораторию доктора Уоррена была из красного дерева и казалась чересчур монументальной даже для такой роскошной нью-йоркской квартиры. Однако его последнего посетителя она, по-видимому, все же не остановила. Дотошные гномы из лаборатории судебной экспертизы подобрали большую часть щепок, но разбитый обломок двери все еще висел на погнутых латунных петлях.

Тахион до сих пор так и не смог до конца свыкнуться с сугубо практичными, прямолинейными формами земного научного оборудования. На Такисе наука была уделом немногих, даже среди Пси-лордов; оборудование было продуктом генной инженерии, как и их корабли, или изготавливалось на заказ искусными специалистами, которые были заинтересованы в том, чтобы каждый прибор стал уникальным. Здесь смотреть было почти не на что. Приборы, стоявшие на покрытых резиновыми ковриками верстаках, были разбиты вдребезги. Повсюду валялись обрывки бумаг и осколки стекла.

— У него что, была здесь, того, лаборатория? — Глюкс озирался по сторонам.

— О нет. Обсерватория у него была на Лонг-Айленде, там он и проводил большую часть своих наблюдений. Здесь он анализировал результаты, я полагаю. — Она провела длинным ногтем по щеке. — Как, вы сказали, вас зовут? Капитан?..

— Капитан Глюкс.

— Как у Стивена Кинга? Как же называлась та его книга? «Противостояние», точно.

— Э-э… нет. Так называли, того, Джерри Гарсиа. — Она ничем не показала, что это имя ей знакомо, и он продолжил: — Он был солистом группы «Грейтфул Дед». Э-э… и до сих пор ее солист. Ему не достался туз, как Джаггеру или Тому Дугласу, и…

Он заметил, что глаза женщины остекленели и смотрят куда-то вдаль, запнулся и принялся бродить вдоль стен довольно большой захламленной и разгромленной комнаты.

— Слушай, Тахион, а это что за темные потеки на стенах?

Tax поднял глаза.

— А, эти? Засохшая кровь, разумеется.

Глюкс вытаращил глаза и побледнел. Такисианин понял, что снова задел больное место Капитана. Для столь выносливого народа земляне были чересчур чувствительны. Однако даже его поразила жестокость всего произошедшего в лаборатории, какая-то бездушность, почти осязаемая эманация ненависти и злобы. Учитывая скудость воображения большинства полицейских, с которыми ему приходилось сталкиваться, Тахион больше не удивлялся, что Клецку сочли вполне подходящим подозреваемым: для них он был слабоумным уродом, карикатурой из дурного боевика. И все же Tax был как никогда убежден, что этот огромный безобидный ребенок просто не мог совершить такое преступление, даже если бы его что-то рассердило.

Редакторша из «Информера» куда-то исчезла — без сомнения, от переизбытка чувств.

— Эй, док, погляди-ка на это, — позвал Глюкс.

Он склонился над чертежным столом, заваленным фотографиями звездного неба, и внимательно рассматривал что-то с краю. Тахион встал рядом с ним. На столе лежал тонкий лист чего-то серого и сморщенного, похожего на папиросную бумагу, которую смочили водой, растянули на пластиковой поверхности и оставили сушиться. В памяти у такисианина что-то смутно шевельнулось.

— Что это за штука? — поинтересовался Глюкс.

— Не знаю.

Тахион окинул фотографии любопытным взглядом. Написанная на одной из них карандашом дата привлекла его внимание. Четвертое мая тысяча девятьсот восемьдесят шестого года — день, когда был убит Уоррен.

Капитан Глюкс извлек из кармана небольшой пузырек и скальпель в одноразовом пластиковом футляре.

— Ты всегда носишь при себе все это хозяйство? — спросил Тахион, отделяя несколько чешуек серого вещества.

— Я подумал, дружище, что они могут нам пригодиться.

Tax пожал плечами и вернулся к фотографии, привлекшей его внимание. Она была самой верхней в небольшой стопке. Под ней оказалось еще с дюжину снимков, изображавших, на его неопытный взгляд, один и тот же участок звездного неба.

— Эй, док, Капитан, — раздался у них за спиной чей-то зычный незнакомый голос. — А ну-ка, улыбочку для потомков!

С проворством, немало изумившим его самого, Тахион свернул фотографии в трубку, запихнул их в широкий рукав пальто и стремительно обернулся навстречу нежданному гостю. Марта Квинлен стояла на пороге, улыбаясь во весь рот, а молодой чернокожий мужчина, припав на одно колено, щелкал затвором камеры с такой яркой вспышкой, что ее, наверное, было видно и на Марсе.

Такисианин неохотно отпустил деревянную рукоятку «магнума», умело спрятанного в кобуре под его пальто.

— Полагаю, вы дадите мне какое-то объяснение? — надменным тоном осведомился он.

— О, это Рик, — прощебетала Квинлен. — Он наш штатный фотограф. Я просто не могла допустить, чтобы такое событие осталось не запечатленным.

— Мадам, боюсь, я пришел сюда не за славой, — сказал встревоженный Tax.

Рик поднялся с колен и беззаботно махнул рукой.

— Не дрейфьте, ребята, — сказал он. — Это просто для нашего архива. Поверьте мне.

— Тецкатлипока, — сказал доктор Аллен Берг, бросая распечатку обратно поверх груды книг, бумаг и фотографий, под которой предположительно скрывался его рабочий стол.

— Чего? — переспросил Глюкс.

— Астероид 1954С-110. Это голая скала, господа. Ни более и ни менее.

Маленький кабинет пропах потом и трубочным табаком. Из окна открывался вид на полуденный кампус Колумбийского университета, и Глюкс смотрел на серую белку, которая с ветки клена дразнила чернокожего паренька, проходившего мимо с потертым футляром для валторны.

— Любопытное название, — заметил Тахион.

— Это имя одного ацтекского божества. Довольно злобного, насколько мне известно, но это обычная практика: когда открываешь астероид, его нужно как-то назвать. — Берг подкупающе улыбнулся. — Я задумывался о том, чтобы открыть какой-нибудь и назвать его в свою честь. Ну, вроде того чтобы увековечить его. — Он походил на добродушного еврейского ребенка, со своими горящими глазами, продолговатым овальным лицом и крупным носом, вот только всклокоченные кудрявые волосы серебрила седина. На нем была голубая сорочка с коричневым галстуком, а поверх нее — свитер такой свободной вязки, что им можно было бы ловить рыбу.

— А если бы он столкнулся с Землей, то мог бы, того, устроить большие повреждения? — спросил Глюкс — Или это скорее преувеличение?

— Нет, э-э, Капитан, заверяю вас, не мог бы. — Он едва заметно запнулся на звании. Натуралам, в особенности в окрестностях Нью-Йорка, волей-неволей пришлось привыкнуть к причудам тузов, в особенности тех, кто предпочел изображать из себя героев замшелых комиксов и выряжаться в цветастые костюмы. Но такого чудака, как Капитан Глюкс, он видел в первый раз. — Тецкатлипока — железоникелевое продолговатое небесное тело размером примерно километр на полтора и весом в несколько миллионов метрических тонн. В зависимости от угла столкновения астероид мог бы вызвать катастрофические наводнения и землетрясения, стать причиной явлений, сходных с гипотетической ядерной зимой, а также, весьма вероятно, расколоть земную кору или лишить нашу планету большей части атмосферы. Столкновение почти наверняка стало бы величайшей катастрофой во всей известной истории человечества — я мог бы представить вам более точную оценку, если бы дал себе труд построить теоретическую модель. Но я не стану этого делать. Потому что столкновения не произойдет. — Он отпил кофе из надтреснутой кружки. — Бедняга Фред.

— Должен признаться, я был несколько удивлен, что вы говорили о нем с таким сочувствием, когда я впервые позвонил вам, — заметил Тахион.

Берг отставил кружку, посмотрел на остывшую черную жидкость.

— Мы с Фредом вместе учились в Массачусетском технологическом, доктор. И целый год жили в одной комнате в общежитии.