Но мне уже все равно. Я так устал, мне все равно.

Чувство вины наконец достигло критической отметки, и теперь я не чувствую вообще ничего.

Самым разумным было бы превратить его обратно в стул, но я не выдержу еще одного приступа отдачи. Похоронить его? Но я не успею вырыть достаточно глубокую могилу.

Утопить где-нибудь? Но непонятно даже, заведется ли машина, так что вряд ли получится. Наконец вспоминаю про стоящий в подвале морозильник.

Мертвеца тащить труднее, чем живого. Не тяжелее, а именно труднее — он обмяк и не двигается, не опирается на подставленную руку, не цепляется за шею. Просто не шевелится. Зато не боишься уронить или поранить.

Волоку Янссена за плечи вниз по лестнице. Его тело сползает со ступеньки на ступеньку с отвратительным глухим стуком.

Вытаскиваю из морозилки заиндевевшую коробку с остатками вишневого мороженого и ставлю ее на старый отцовский верстак. Потом просовываю одну руку под холодную негнущуюся шею трупа, а другую — под коленки, тащу и тяну изо всех сил, пока он наконец не скатывается в морозильник. Помещается, но не совсем — чтобы закрыть крышку, приходится согнуть холодные руки и ноги. Кошмар какой.

Обещаю самому себе вернуться сюда, завтра или послезавтра, вернуться и трансформировать его.

Смотрю на холодильник, забитый мертвым Генри Янссеном, и вспоминаю о Филипе, как он лежал тогда в гробу в похоронном бюро. Они засняли на пленку неизвестную женщину около его дома. Теперь-то я точно знаю, что сам убил тех людей, из досье, а значит — фэбээровцы идут по ложному следу. Между убийствами нет никакой связи: тот, кто застрелил брата, не имеет отношения к шести пропавшим и, наверное, даже не знает о них.

Может, надо повременить с собственными преступлениями и подумать, кто, помимо меня, подходит на роль убийцы?

Машина заводится с полоборота — ну, хоть одна хорошая новость за последнее время. По дороге в Уоллингфорд я ем вишневое мороженое и размышляю о красных перчатках, пулях и чувстве вины.

Рано или поздно все равно придется пойти в столовую.

Отправляюсь на ужин. Даника и Сэм сидят за одним столом с Джилл Пирсон-Уайт и членами школьного шахматного клуба. Иду к ним и тут замечаю рядом с Даникой Лилу, девушки о чем-то разговаривают. Могу себе представить, какая сейчас произносится пылкая речь о правах мастеров и клубе «Колдуны».

Резко разворачиваюсь, и взгляд вдруг цепляется за ярко-рыжую шевелюру Одри.

— Привет, — плюхаюсь рядом с ней.

Тут же сидят Грег Хармсфорд, Рауль Пэтак и Джереми Флетчер-Фиске. Удивились, что я к ним подсел. Грег с угрожающим видом вцепился в вилку. Срочно нужно что-нибудь сказать, желательно умное. Я с Одри уже не встречаюсь, сейчас Хармсфорд — ее парень, но он опасается, что между нами не все кончено. Наверное, из-за той вечеринки: она пришла туда с ним, а целовалась в итоге со мной.

Есть разные способы заставить людей сделать по-твоему. Проще всего, когда ваши интересы пересекаются. Можно заарканить простачка, пообещав ему деньги, но только если он по натуре жаден. Надеюсь, Грег обрадуется возможности отомстить и купится, а остальных я как-нибудь отвлеку. Он наверняка достаточно разозлился и захочет выставить меня дураком. Только бы не разозлился слишком сильно и не полез драться.

— Иди-ка ты отсюда. — Хармсфорд шутить не намерен.

— Хотел с вами поговорить о розыгрыше, который всегда устраивают старшеклассники.

Приходится импровизировать на ходу.

— Так учебный год только начался, — хмурится Рауль.

— Да. Слушайте, в прошлом году двенадцатиклассники затянули с этим делом, отложили все напоследок, и в итоге шутка вышла дурацкая и предсказуемая. А я хочу, чтобы наш выпуск хорошенько запомнился.

— Ты ставки принимаешь, — догадывается Джереми. — И сливаешь нам информацию.

— Признаюсь, собирался затащить в спальню к Норткатт лошадь в стрингах. Каким же образом, позвольте узнать, это признание должно принести мне прибыль?

Рауль и Джереми прыскают со смеху, Флетчер-Фиске даже салат выплюнул на тарелку. Теперь Грегу меня так просто не прогнать. Он не захочет, чтобы я уходил, когда его дружки ко мне расположены.

— Представляете, какое у нее будет лицо? — радуется Рауль.

— Ну и ладно, — ворчит Хармсфорд. — Получше что-нибудь придумаем.

— Например?

Одри спрашивает искренне и участливо, без подначки, будто твердо уверена: сейчас он предложит что-нибудь совершенно потрясающее. Будто ждет от него какой-то замечательной идеи. Наверняка сама не против, чтоб ее новый парень выставил старого идиотом.

А мне теперь есть где поужинать. Принимаюсь за еду, а они меж тем азартно обмениваются идеями. Внимательно слушаю. Да, хорошая на самом деле мысль: надо все продумать заранее, а потом тщательно подготовить за оставшиеся два семестра. Позволяю и Грегу внести свою лепту.

Перед глазами время от времени всплывают жуткие образы: труп в морозильнике, восковое лицо брата в гробу, взгляд Лилы, когда я отпрянул от нее вчера ночью. Ну и ладно, я уже очень давно научился умело скрывать свои мысли.

— Посмотрите-ка на новенькую, — неожиданно говорит Джереми. — Она же вроде дочь какого-то криминального авторитета?

Поворачиваюсь. Лила встала из-за стола, к ней обращается незнакомая девчонка из одиннадцатого, с важным видом размахивая руками в голубых перчатках. В столовой шумно, поэтому мне ничего не слышно. Но у одиннадцатиклассницы на лице злобная улыбка.

— Девочки дерутся, — ухмыляется Рауль.

Лила делает шаг вперед, но не замахивается на противницу и не вцепляется той в волосы — она медленно снимает черную перчатку.

Мелькает ее голая рука. Грег с шумом втягивает воздух. Лилина обидчица отступает.

— С ума сошла, — шепчет Джереми. — Чокнутая. Хочет...

Ученики вскакивают с мест, разговоры затихают. В наступившей тишине я отчетливо слышу Лилу:

— Собираешься со мной выяснить отношения — уверена?

Сейчас она так похожа на отца.

Девчонка убегает к учительскому столу, а Лила натягивает перчатку обратно и садится. Даника рот открыла от изумления. Потом к ним подходит Уортон и выводит Лилу из столовой.

Я какое-то время бесцельно гоняю по залитой подливкой тарелке кусок стейка, но через минуту встаю.

— Грег, — Одри тоже поднимается, — можно я минутку поговорю с Касселем?

— Ладно.

Хармсфорд пожимает плечами, но взгляд, которым он одаривает меня, добрым не назовешь. Трудно представить парня вроде Грега влюбленным в кого-нибудь, но на Одри он смотрит по крайней мере с ревностью.

— Что с тобой творится?

Идем вместе с бывшей девушкой к общежитию. Солнце садится, небо потемнело. Листья на деревьях шелестят в предвкушении дождя.

— Тебе же на этот розыгрыш наплевать. Я- то знаю: всегда говоришь одно, а на самом деле у тебя на уме совсем другое.

Полгода назад мы чуть снова не сошлись. Я думал, с помощью некоего чуда она сможет сотворить из меня обычного парня с обычными проблемами. В ее глазах я вижу не свое отражение — в них отражается тот, кем я хочу стать.

Склоняюсь к ней, но Одри с силой отталкивает меня.

— Что ты делаешь?

— Не знаю. Я думал... — думал ее поцеловать.

— Кассель, — голос у нее сердитый. — Ты всегда так. Либо холодный, как лед, либо наоборот. Сам-то знаешь, чего хочешь?

Я смотрю на бетонную дорожку, на высохших дождевых червяков, которые выползли сюда во время дождя, а потом зажарились на солнце.

— Сама же хотела поговорить. — Я будто защищаюсь.

— Ты хоть помнишь прошлый год? Вернулся в школу и вел себя как ни в чем не бывало, а я себе все глаза выплакала. Словно ничего и не случилось, словно мы тогда ничего и не говорили друг другу.

Киваю, по-прежнему уставившись в пол. Она права. Мама поработала над Лилой, и после этого я вернулся в школу в ужасном состоянии. Не исключили меня только благодаря Сэму — сосед половину домашнего задания за меня делал. Все казалось серым и ненастоящим, я не обращал внимания на Одри, не объяснил ей ничего.