Медленно сглатываю и говорю нарочито заботливым голосом:

— Давай-ка вылезай, надо просохнуть. Замерзнешь.

Совсем как те старушки из Карни: «Простудишься, заболеешь и умрешь».

Она уже выглядит не так жутко, улыбка уже меньше похожа на оскал.

— Ну, сначала-то вода была горячая.

Беру с ближайшей скамейки полотенце, тошнотворно розовое с большой фиолетовой рыбой. Наверняка не ее.

Лила медленно и неуклюже встает и выходит из душа. Заворачиваю ее в махровую ткань. На мгновение оказавшись в моих объятиях, она вздыхает и утыкается мне в плечо.

Идем по коридору к ее комнате. Лила садится на кровать, обхватывает себя руками и сжимается в комок. Вода с мокрой формы капает прямо на простыни.

— Ладно. Я выйду на минутку, а ты оденешься, а потом мы сбежим отсюда. Есть разные способы смыться из Уоллингфорда посреди учебного дня, опробуем один из них. Выпьем горячего шоколада. Или текилы. А потом можем вернуться сюда и убить Грега Хармсфорда, у меня давно уже руки чешутся.

Не улыбается в ответ, только еще крепче вцепилась в полотенце.

— Прости, я не очень хорошо справляюсь. С проклятием.

— Нет, — через силу и удушающее чувство вины выдавливаю я. — Ты не должна просить прощения. Не у меня.

— Сначала думала, что смогу просто не обращать внимания, но сейчас... Получилось, будто рана воспалилась и болит. А потом решила: приеду сюда, увижу тебя, и станет немного легче. Не стало. Что я ни делаю — ничего не помогает, становится только хуже.

Лила невидящим взглядом уставилась на разбросанные по полу учебники.

— Поэтому я хотела тебя кое о чем попросить. Понимаю, не очень по-честному, но тебе ничего не стоит, а для меня это очень важно. Будь моим парнем.

Не успеваю открыть рот, как она сразу же перебивает: заранее уверена в отказе.

— Пускай я тебе не нравлюсь по-настоящему, но это ненадолго. — Взгляд у нее тяжелый. — Ты же можешь притвориться. Я знаю, ты умеешь врать.

Не знаю, что ответить, цепляюсь за ее же собственные слова:

— Ты же сказала, ничего не помогает. Может, от этого тоже станет только хуже?

— Не знаю, — голос едва слышный.

Все это не по-настоящему, неправильно и нечестно, но я уже запутался окончательно.

— Хорошо. Давай встречаться. Но мы не будем... Ну, то есть только встречаться, и все. Я не переживу, если через полгода ты будешь вот так сидеть в душе из-за меня.

Я вознагражден: Лила бросается мне в объятия. Форма мокрая и холодная, а сама девушка горячая, словно у нее температура. Плечи облегченно обмякли, утыкается мне в грудь, и ее макушка упирается прямо в мой подбородок.

— Надеюсь... — Голос срывается, словно она всхлипывает. — Надеюсь, через полгода я вообще про тебя забуду.

Лила поднимает голову и улыбается. На целую минуту я лишаюсь дара речи.

Даже если парень липовый, он все равно на ужине должен сидеть рядом со своей девушкой. Поэтому я не удивляюсь, когда Лила ставит рядом свой поднос и кладет руку мне на плечо. А вот Даника сейчас лопнет от любопытства: сдерживается изо всех сил, чтобы ничего не спросить.

Подходит очередной желающий сделать ставку и сует конверт мне в сумку. Лила улыбается, прикрывшись бумажной салфеткой.

— Так ты букмекер? Я-то думала, ты хороший мальчик и в отличие от братьев грязными делишками не занимаешься.

— Я занимаюсь грязными делишками, зато умело. Из двух зол выбирай лучшее.

— Меньшее, — закатывает глаза Даника. — Из двух зол выбирай меньшее.

— А меня так учили, — ухмыляюсь я.

Сэм ставит свой поднос и ловит на лету яблоко, скатившееся со стола.

— Знаете мистера Найта? Того, который в старческий маразм впадает понемногу? Ну, например, иногда проходит мимо нужного кабинета, а потом возвращается, или свитер надевает поверх пальто.

Киваю. Я у Найта не занимаюсь, но пару раз видел его в коридоре: эдакий типичный пожилой английский профессор — твидовый пиджак, кожаные заплатки на локтях, из носа торчат седые волосы.

— Так вот, сегодня входит он в класс — а у него «молния» расстегнута на штанах. И не просто расстегнута: он забыл после туалета заправить назад свое хозяйство.

— Да ну, — не верю я.

Лила смеется.

— В том-то и дело, — продолжает сосед. — Кажется смешно, да? Но это сейчас, а тогда получилось просто ужасно. Мы только сидели, молча и в ужасе, и не знали, что сказать. Он угодил в такую нелепую ситуацию! А сам ничего не заметил. Стал как ни в чем не бывало рассказывать про Гамлета. Представьте, цитирует Шекспира, а мы в это время честно пытаемся не смотреть на его штаны.

— И никто ничего? — спрашивает Даника. — Никто даже не зубоскалил?

— В конце концов, Ким Ванг-Бо поднимает руку.

Качаю головой. Ким очень милая тихая ученица, наверняка поступит в самый лучший колледж.

Тут даже Даника не выдерживает и принимается хихикать:

— И что она сказала?

— «Мистер Найт, у вас «молния» на штанах расстегнулась». — Сэм тоже смеется. — Он опускает взгляд, провозглашает: «Да, нелегка ты, доля венценосца!» [2], совершенно спокойно заправляет все в штаны и застегивается. Конец!

— Вы кому-нибудь скажете? — интересуется Даника.

— Нет. — Сэм открывает пакет с молоком. — И вы не говорите. Найт безобидный, он не нарочно. А если узнает Норткатт или кто-нибудь из родителей, у него будут неприятности.

— Все равно пронюхают, — качаю я головой. Интересно, когда начнут ставить на его увольнение? — В этой школе ничего невозможно скрыть.

— Ну, не знаю. — Даника хмуро на меня смотрит.

— Ты о чем? — сердито спрашивает Лила.

Но подруга Сэма не отвечает на вопрос, вместо этого она вдруг предлагает:

— Мы на выходных идем в кино. Хотите с нами? Устроим двойное свидание.

Сэм краснеет.

Лила неуверенно смотрит на меня, и я ей улыбаюсь.

— Конечно, Кассель, ты же не против?

— А фильм какой?

От Даники всего можно ожидать — потащит еще смотреть какие-нибудь документальные ужасы про зверские убийства маленьких тюленят.

— «Вторжение гигантских пауков», — успокаивает меня Сэм. — Они крутят старые фильмы. Классическая лента Билла Ребейна. Специалисты по спецэффектам сделали огромного паука из «Фольксвагена-Жука» — обклеили его искусственным мехом, а красные габаритные огни изображали светящиеся глаза.

— Что же может быть лучше «Вторжения гигантских пауков»? — восклицаю я.

Никто не находится с ответом.

Ночью во сне я вижу комнату, полную мертвецов. Трупы, наряженные в платья и накрашенные губной помадой, неподвижно сидят на кушетках. Через мгновение до меня доходит: это же мои бывшие девушки уставились на меня блестящими глазами, застывшие губы что- то шепчут, наверное, перечисляют мои прегрешения.

«Он целуется, как лягушка», — говорит Мичико Иши, моя подружка из детского сада. Мы встречались на площадке за большим дубом, а потом нас заложила одна девчонка. Труп Мичико — труп маленькой девочки, из-за неподвижных сверкающих глаз она похожа на куклу.

«Он заигрывал с моей подругой», — жалуется София Шпигель, она-то как раз нас и сдала, потому что тоже вроде как со мной встречалась.

«Он всегда врет», — вступает девчонка из Атлантик-Сити, та, в серебристом платье.

«Просто постоянно», — вторит моя подружка времен восьмого класса. Я ей не сказал, что собираюсь перейти в Уоллингфорд, понятно, почему она до сих пор злится.

«После вечеринки он сделал вид, что мы незнакомы». Честно говоря, Эмили Роджерс сама меня упорно игнорировала после той вечеринки у Харви Сильвермана в девятом классе, когда мы с ней всю ночь обжимались на сваленных в кучу пальто.

«Он взял мою машину и разбил ее вдребезги», — рассказывает Стефани Дуглас, девушка- мастер, ее я встретил в Карни тем летом, после того, как якобы убил Лилу. На два года меня старше, умела языком завязать в узел черенок от вишни.