— Еще раз, — не унимается Хант.

Глубоко вздыхаю.

— Мой брат Баррон — мастер памяти. А покойный брат, Филип, был мастером физической силы и работал на парня по имени Антон. Антон и был заказчиком. Мы были его личными убийцами. Я превращал жертву, а Баррон стирал мне память.

— Думал, тебе не очень понравится такая работа? — уточняет Джонс.

— Думаю, Филип считал, что поступает справедливо. Что я всего лишь ребенок. И если не узнаю — то и ничего страшного, — голос предательски дрожит.

— Если бы не магическое воздействие, ты бы стал их убивать? — спрашивает Хант.

А если бы братья открыто попросили о помощи? Расписали бы, какой я важный и нужный человек, приняли бы, сделали своим членом семьи. И все это в обмен на одну маленькую услугу. Может, Баррон и прав; может, я именно такой и есть.

— Не знаю. Даже не знаю, понимал ли, что убиваю людей, превращая их в предметы.

— Хорошо, — соглашается Джонс. — Когда ты узнал о своих способностях?

— Я догадался, что с моей памятью что-то неладно, и купил несколько талисманов. А потом случайно превратил одну вещь и понял. Из-за амулетов Баррон не смог стереть мне память, а Филип все рассказал.

Очень странное получается описание, приглаженное — голые факты, ни предательства, ни прочих ужасов.

— То есть когда мы первый раз беседовали, ты знал, что являешься убийцей?

— Нет. Но догадался, когда просматривал досье. И смог кое-что вспомнить — потому и нашел бутылку.

— Но про другие тела ничего не знаешь? И кого превратил в бутылку, тоже?

— Да. Мне очень жаль. Действительно не знаю.

— Как ты понял, что бутылка заколдована? Что в ней особенного?

— Понятия не имею, просто вспомнил, и все.

— Расскажи-ка еще раз про убийство Филипа. Ты утверждаешь, что в брата не стрелял? Откуда такая уверенность? А если тебе стерли память?

— Я даже стрелять не умею. И к тому же точно знаю, его убил Генри Янссен. Он и меня хотел убить — вломился в наш старый дом. Я был без перчаток и... защищался.

— Когда это произошло? — уточняет Хант.

— В понедельник, тринадцатого числа.

— Что случилось? Опиши точно, — требует Джонс.

Прямо как будто пьесу наизусть выучил — Сэмово сравнение.

— Мама забрала меня из Уоллингфорда, мы отправились к доктору, а потом пообедали. Я не хотел раньше времени возвращаться в школу и поехал домой.

— Один? — спрашивает Хант.

— Да, один, уже в третий раз повторяю, — я зеваю. — Дверь была выбита.

Сэм надел ботинок огромного размера и вышиб ее. Замок почти вылетел, щепки посыпались. Сосед как будто обрадовался и удивился одновременно — словно в первый раз позволил самому себе так разойтись.

— Но ты не испугался?

— Ну, — пожимаю плечами, — немного, наверное, испугался. Но в доме всегда бардак. Решил, что Баррон поругался с мамой. Воровать- то у нас особо нечего. Так что я насторожился немного, но не думал, что кто-то притаился внутри.

— Что дальше? — Джонс скрестил руки на груди.

— Снял куртку и перчатки.

— Ты всегда дома снимаешь перчатки? — хмыкает Хант.

— Да, — смотрю ему прямо в глаза. — А вы?

— Ладно, продолжай, — торопит Джонс.

— Включил телевизор. Собирался съесть бутерброд и посмотреть кино, а потом вернуться в школу. У меня было около часа.

— А зачем ты вообще домой поехал? — хмурится Хант. — Не самый лучший способ время провести.

— Если бы вернулся в школу — пришлось бы заниматься самостоятельной работой. А я не люблю работать.

Агенты мрачно переглядываются.

— И тут заходит он, с пистолетом в руках. Я поднимаю руки, но он наступает, целится в меня. Сказал, что Филип хотел его убить, ему пришлось все бросить и спешно бежать, прямо посреди ночи. Я тоже там был, хоть и не помню, поэтому Янссен и меня винил в происшедшем. Видимо, правильно. Сказал, что вместе со своей подружкой укокошил Филипа, а теперь моя очередь.

— Прямо так и сказал?

— Да. Наверное, хотел хорошенько напугать.

— И ты испугался? — интересуется Джонс.

— Да. Ясное дело, испугался.

— Янссен был один? — морщится Хант.

— С подружкой. Бет, кажется. Ее фотография есть в вашем досье. По-моему, она не профессионал, не похожа на профессионала, вот и засветилась на камере.

— Почему Янссен вернулся, прошло ведь столько времени?

— Он сказал, что Филип уже не под защитой Захарова.

— Это так?

— Не знаю. Я же не в банде. И мне тогда было не до того. От отчаяния я бросился на него.

— Пистолет выстрелил?

— Да. Дважды. В потолок. Штукатурка посыпалась. Я задел его голой рукой и превратил сердце в стекло.

— Потом?

— Женщина закричала и схватила пистолет. А потом убежала.

Ладони потеют. Я стараюсь рассказывать как можно короче, не использовать те же слова, что и в предыдущие два раза — чтобы не было похоже на заученный текст.

— Она стреляла?

— Нет. Я же говорил, просто убежала.

— И почему же она убежала, как думаешь? Почему не выстрелила? Ты же был беззащитен — через минуту тебя скрутила отдача. Да тебя можно было спокойно живьем на куски резать.

Да, Хант слишком уж хорошо осведомлен о магии трансформации и об отдаче. А как кровожадно прозвучало это «живьем на куски резать».

— Понятия не имею. Наверное, просто психанула. Или не знала. Я вам ничего нового не скажу. Спрашивайте сколько угодно — могу только лишь предположить.

— И ты засунул его в холодильник? Грамотный подход, свидетельствует о богатом опыте. — Джонс вроде как шутит, только голос серьезный.

— Часто смотрю телевизор. — Я неопределенно взмахиваю рукой. — В жизни труп оказался очень уж тяжелым.

— А потом? Вернулся в школу как ни в чем не бывало?

— Ну да. То есть я, конечно, вернулся в школу так, как будто только что убил одного громилу и запихал его в морозильник. Но на мне это не было написано большими буквами.

— Выдержки тебе не занимать? — кривится Хант.

— Я умело скрываю богатый внутренний мир за суровой внешностью.

Агент Хант, по-моему, так и мечтает заехать мне кулаком прямо в суровую внешность. У Джонса звонит телефон, он берет трубку и выходит из комнаты. Хант тоже, бросив напоследок странный тревожный взгляд — будто вдруг засомневался: а не говорю ли я правду.

Возвращаюсь к домашней работе. В желудке урчит. На часах почти семь.

Через двадцать минут агенты возвращаются.

— Ладно, пацан, — вздыхает Хант. — Мы нашли труп в морозильнике, все как ты сказал. А где его одежда?

— Да, одежда, — в голове полная пустота, знал же, что что-то да забыл; пожимаю плечами. — Я ее в реку выкинул. Думал, найдут и решат, что он утонул. Но никто ничего, наверное, не нашел.

Хант пристально вглядывается в мое лицо и кивает.

— Еще мы съездили к Бетенни Томас и нашли у нее два пистолета. Хотя нужно еще дождаться результатов баллистической экспертизы. Теперь продемонстрируй-ка нам свою магию.

— Ладно, давайте устроим шоу.

Встаю, медленно стягиваю перчатки и кладу ладони на гладкую прохладную столешницу.

Одиннадцать часов ночи. Звоню Баррону из машины.

— Я принял решение.

— У тебя не было особого выбора, — довольно отвечает он.

Голос такой покровительственный, взрослый — как будто долго поучал глупенького младшего братишку, объяснял, что не надо перебегать улицу, а тот все равно не послушал и плачет теперь, стоя посреди оживленного шоссе. Совершенно спокоен, никаких эмоций. Интересно, он действительно готов забыть мое предательство? Неужели Баррон так погряз в магии и преступлениях, что считает шантаж и промывку мозгов естественной частью семейных отношений?

— Да. Выбора не было.

— Ладно. — Брат почти смеется. — Я им сообщу.

— Я не согласен. Вот мое решение. Не буду работать на Бреннанов. Не буду убивать.

— Тогда я, знаешь ли, могу пойти к федералам. Кассель, не глупи.

— Иди. Давай. Они узнают, кто я такой. И ты потеряешь надо мной власть. Я тебе больше не буду принадлежать.