В Одессе, Киеве, Гомеле, Минске и Смоленске формировались армии, и все железные дороги на запад от Москвы были загружены эшелонами. Мне стало известным, что крупные силы были переброшены из Поволжья в Харьков и Екатеринослав.

Разумеется, мои корреспонденции об этих военных приготовлениях попали под запрет, но все же кое-какие сведения о мобилизации проникли в европейскую печать.

Карахан предоставил в мое распоряжение несколько официальных сообщений, из которых некоторые были пересланы мной в Чикаго. Официальная информация московского правительства гласила, что нет ни одной части красной армии, которая находилась бы в двадцатимильной пограничной полосе и что мероприятия Москвы носят лишь оборонительный характер.

Сообщения из европейского бюро „Чикаго Трибюн“ информировали меня об охватившей Европу боязни. В декабре 1932 года Франция, Испания и Англия прекратили переброску новых сил в Северную Африку и все внимание сосредоточилось на Москве.

И, наконец, в канун Нового года последовало решающее событие – загадочный взрыв адской машины в советском полпредстве в Варшаве. Полпред Игорь Ядарь и восемь человек дипломатической миссии были убиты.

Сообщение об этой катастрофе достигло Москвы на рассвете.

Тут же оно было опубликовано по радио. Лишь теперь стало ясным, как близка и непосредственна была угроза войны. Все взоры обратились на красного диктатора.

Польский посланник в Москве посетил Карахана и выразил свое глубочайшее сожаление по поводу происшедшего.

Но Карахан оставался невозмутим. Он указал, что вот уже второй полпред погибает в Варшаве от руки террориста. В прошлом дипломатические шаги ни к чему не привели.

– Польша не сочла нужным защитить нашего посла, – сказал Карахан и, улыбнувшись польскому послу, добавил:

– Варшавских убийц будет судить в Варшаве наш военный трибунал!

Это было объявлением войны…

2 января 1933 года Карахан перешел польскую границу. Завоевание Европы его войсками началось.

Первое мое сообщение о начале военных действий гласило так:

„Срочно

Минск 2 января 1933 двенадцать часов дня Флойд Гиббонс

Наступление советских войск на Польшу началось сегодня под личным руководством Карахана точка Наступление развертывается на фронте протяжением в шестьсот пятьдесят километров точка Красные войска вторглись на тридцать километров на польскую территорию точка Фронт растянулся от Минска до Каменец-Подольска точка Польское сопротивление сломлено точка Интервьюировал командующего красной армией точка Бинней вылетает подробным сообщением в Ригу точка

Гиббонс“

Отлет Спида с Минского аэродрома произвел эффектное впечатление. Спид расписал плоскости аэроплана американскими цветами, на которых красовались буквы „С“, вписанные в зеленый круг.

Эта же буква красовалась у нас на рукавах и обозначала, что мы являемся официальными военными корреспондентами, непосредственного участия в военных действиях не принимающими.

Ночью штаб-квартира Карахана помещалась в Гомеле, но вскоре после полуночи он вылетел в сопровождении офицеров своего штаба на фронт.

Бойер, Спид и я вылетели следом за авиационным отрядом, эскортировавшим Карахана на нашем аппарате.

– Открытие военных действий в это время года противоречит всем моим сведениям в военном деле, – заметил я Бойеру. – Снега и морозы сильно затруднят продвижение войск. Весь план военных действий представляется мне очень рискованным. Эта война разразилась еще неожиданнее, чем мировая война. Без предварительных переговоров, без ультиматума. Весна или лето более пригодны для открытия военных действий.

– Вы рассуждаете, словно вы были бы польским генералом, – заметил улыбаясь Бойер. – Во всяком случае мы убеждены в том, что польский генеральный штаб рассуждает таким же образом. И в этом кроется весь смысл Карахановского плана: неожиданное наступление, гибкость организации, быстрота действий. Можете не сомневаться в том, что Карахан все обдумал и не станет действовать по шаблону. Пилсудский стар, и во всем польском штабе нет ни одного человека, который был бы моложе шестидесяти лет. Все эти старцы не могут себе представить, что можно воевать зимой. Не забудьте, что Карахану всего лишь тридцать два года. Это борьба молодежи против старшего поколения, и не приходится сомневаться в том, что молодость победит. Мороз и снега не страшат нас – наши передовые части состоят из сибирских формирований. Им русско-польская граница покажется Ривьерой.

– Поживем – увидим, – перебил я его, потому что мне хотелось часок соснуть до утра. Он замолчал, и я попытался задремать.

Рассвет наступил поздно. Мы продолжали лететь на север, приближаясь к фронту. Не раз нас обгоняли эскадрильи советских боевых аэропланов, направлявшихся на запад. Нам пришлось наблюдать издали за несколькими воздушными стычками красных летчиков с польскими авиаторами.

Красные во много раз превосходили численностью неприятельскую воздушную разведку.

Внизу под нами на дорогах виднелись колонны направлявшихся на фронт солдат. Иногда на полях виднелись отряды кавалерии, утопавшие по колено в снегу. На западе виднелись клубы дыма – должно быть, горели селения, подожженные бомбами, сброшенными с аэропланов.

Наконец-то мы снизились поблизости от какого-то селения, расположенного у железной дороги. Аэроплан Карахана прибыл несколькими минутами ранее, и когда мы вылезли из машины, к нам обратился один из штабных офицеров. Бойер перевел мне сказанное офицером:

– Мы находимся в польском местечке Лаква. Мы позавтракаем здесь – фронт отодвинулся на запад, – все развивается так, как предполагал наш командующий. Спид, поспешите напоить ваши моторы, – скоро снова двинемся в путь.

Вскоре мы полетели, взяв курс на северо-запад. На западе виднелся густой ряд столбов дыма, вытянувшихся, словно нескончаемая аллея деревьев.

Незадолго до полудня мы спустились в Минске, где располагалась ставка действующей армии. Там я и составил сообщение, приведенное ранее. После отлета Биннея Бойер предоставил в мое распоряжение один из штабных аэропланов.

Русское наступление на запад развертывалось вдоль железнодорожных линий: Минск, Ленино, Буг и Каменец-Подольск. Вслед за инженерными частями, приводившими в порядок железнодорожное полотно, шли эшелоны.

Параллельно железнодорожному полотну шли бесконечные вереницы тракторов, поставленных на полозья. Сверху все это казалось каким-то переселением народов.

После обеда мы спустились в занятом польском селении Остроге, из которого была установлена непосредственная телефонная связь с Москвой. Бойер разрешил мне отослать вторую корреспонденцию, и я вызвал но телефону мое московское бюро и продиктовал сообщение Марго Дениссон.

При этом я упомянул о быстром продвижении красных войск вперед и о доблести польских улан, тщетно пытавшихся задержать неприятеля и оказывавших отчаянное сопротивление.

В своем сообщении я подробно описал методы наступления красных, растянувшихся по всему протяжению фронта; польская артиллерия не могла нанести им достаточно ощутительного урона. Упомянул я также о том, как были удивлены красные командующие армиями, когда обнаружили, что на ряде участков фронта отсутствовали проволочные заграждения. Наступление развернулось настолько неожиданно, что польские части не успели установить проволочных заграждений, хоть в их распоряжении и имелись мотки колючей проволоки.

Польша готовилась к возможному столкновению с Москвой с 1919 года, и все же наступление Карахана застало ее совершенно врасплох.

– Спид с вами? – осведомилась у меня Марго, приняв сообщение. Я сказал ей, что Спид вылетел в Ригу, и спросил у нее, что с Уайтом Доджем.

– Бедняга в отвратительном настроении, – ответила она. – Дело его еще не уладилось и его не хотят пропустить на фронт.

Несмотря на то, что Додж был моим конкурентом, мне стало жаль его. Но мое внимание было привлечено более важными событиями. Лишь поздно ночью я узнал о том, что СССР в этой войне с Польшей обрела союзника.