Регулярная армия Советских республик насчитывала шестьсот тысяч человек и ежегодно к отбыванию воинской повинности привлекалось пятьсот пятьдесят тысяч человек. И такое же количество обученных солдат ежегодно уходило домой, зная, что им предстоит по первому призыву снова вернуться в ряды армии.

Мобилизация двух сроков призыва означала, что советская армия увеличивается сразу на один миллион сто тысяч штыков, причем это увеличение проводилось за счет обученных и подготовленных к войне солдат. Таким образом красная армия сразу возрастала втрое и насчитывала один миллион семьсот тысяч человек.

Красная армия отныне была самой многочисленной армией в мире.

Какими последствиями грозила эта мобилизация, мне стало ясно, когда я заглянул в случайно попавшийся старый военный справочник за 1928 год и отыскал в нем на странице 848 таблицу сравнительных военных сил, которыми могли располагать отдельные страны.

Там я нашел следующие сведения:

Сев.-Американские Соединенные

Штаты . . . . . . . . . 18.500.000 человек

СССР . . . . . . . . . . . . 14.000.000 „

Германия . . . . . . . . . 8.700.000 „

Великобритания . . . . 6.134.540 „

Франция . . . . . . . . . . 6.000.100 „

Италия . . . . . . . . . . . 5.321.649 „

Польша . . . . . . . . . . . 2.744.372 „

Югославия . . . . . . . . . 2.192.000 „

Чехословакия . . . . . . . 2.104.700 „

Румыния . . . . . . . . . . 1.600.000 „

Эти сведения, хоть и имели пятилетнюю давность и не соответствовали в полной мере современному положению вещей, все же позволяли судить о соотношении армий, существовавших между СССР и прочими европейскими государствами. В том же справочнике я нашел следующую таблицу:

_{Страна | Население | Регулярная армия | Обученн. резервы | Необучен. резервы | Общ. числ. армии | Проц.}

СССР | 149.300.000 | 608.000 | 800.000 | 12.501.900 | 14.000.000 | 9,6

Франция | 40.922.300 | 682.600 | 4.639.000 | 700.000 | 6.001.000 | 14,6

Англия | 45.226.300 | 154.500 | 305.830 | 5.626.010 | 6.136.340 | 15,6

Италия | 42.115.606 | 240.288 | 3.120.614 | 2.000.000 | 5.321.649 | 12,8

Германия | 62.348.782 | 100.000 | – | 8.600.000 | 8.700.000 | 13,9

Польша | 29.249.000 | 244.372 | – | 2.500.000 | 2.744.372 | 9,4

Югославия | 12,017.323 | 117.000 | 2.075.000 | – | 2.092.000 | 18,2

Румыния | 17.393.000 | 226.400 | – | 1.333.500 | 1.600.000 | 9,2

Чехословакия | 13.613.172 | 120.000 | 1.509.700 | 475.000 | 2.104.700 | 15,5

Значение этой таблицы я изложил в корреспонденции объемом в две тысячи слов и тут же отослал ее по радио.

Так как телеграф по-прежнему был перегружен правительственными сообщениями, у меня вошло в обыкновение посылать копии наиболее важных сообщений воздушной почтой в Ригу. Это сообщение я также отправил в Ригу со Спидом, в тот же час вылетевшим в путь.

Я лег спать с приятным сознанием, что мне удалось снова опередить моих коллег и создать сенсацию.

Но на следующее утро мне суждено было проснуться в неурочное время – в шесть часов утра меня разбудил, неизвестно как попавший ко мне в номер, какой-то военный.

– С добрым утром, товарищ Гиббонс, – сказал он мне, приветливо улыбаясь, – я полковник Бойер из штаба товарища Карахана и мне поручено пригласить вас на завтрак к нашему главнокомандующему.

В первые минуты я не мог прийти в себя от неожиданности приглашения, более похожего на приказ, неурочного часа пробуждения и утреннего холода. Итак, мое заветное желание исполнилось – я не раз пытался снова встретиться с Караханом, с которым познакомился еще в ирги году, но все мои попытки вторично представиться ему терпели неудачу.

– Чудесно! – воскликнул я, выскакивая из постели. – Через несколько минут я в вашем распоряжении.

– Ездите ли вы верхом? – осведомился у меня мой неурочный гость.

– Да.

– Отлично. В таком случае наденьте рейтузы и сапоги. Может быть, товарищ Карахан возьмет вас с собой на утреннюю прогулку.

Быстро одевшись, я последовал за Бойером и поехал с ним в его штабном автомобиле. В холодное зимнее утро мы быстро пронеслись по Тверской, через Триумфальную Арку у Брестского вокзала и затем повернули на широкое Ленинградское шоссе. Полковник Бойер вежливо предложил мне закурить и затем заговорил:

Для человека, никогда не бывшего военным, вы обладаете изумительными военными познаниями. Товарищ Карахан вчера ознакомился с материалом о вас и очень заинтересовался вами. Не менее заинтересовав он был вашим вчерашним сообщением о мобилизации.

– Мое сообщение соответствовало истине? – осведомился я.

– Боюсь, что да, – ответил улыбаясь Бойер.

– В таком случае мне суждено поднять в Европе немалую шумиху, – самодовольно ответил я.

– О нет, – ответил по-прежнему улыбаясь Бойер, – ваше сообщение не достигнет своей цели. Боюсь, что миллионы ваших читателей на сей раз будут лишены удовольствия читать ваше сообщение. Удовлетворитесь тем, что ваша корреспонденция заинтересовала генерала. Он тут же потребовал из информационного отдела имеющийся о вас материал, и результатом знакомства с этим материалом явилось сегодняшнее приглашение на завтрак.

Принятие цензурой мер к тому, чтобы моя корреспонденция не получила огласки, подтверждало, что мобилизация была совершившимся фактом. Я понял, что не только в этом я оказался прав, но и что мои предположения о том, что мы стоим накануне серьезных событий, также правильны.

Одновременно я попытался утешиться мыслью, что Спиду Биннею на своем двухмоторном аэроплане удалось достичь Риги и передать мою корреспонденцию в Америку. Однако я поостерегся выразить эту надежду вслух.

Мы остановились у въезда в Петровский парк. Перед Петровским дворцом я увидел несколько десятков оседланных лошадей и вестовых. Мы миновали мраморный вестибюль, в котором находилась дюжина людей из свиты Карахана, – большинство из них, судя по их цвету кожи, принадлежали к восточным народам.

Бойер отворил дверь, и я последовал за, ним.

– Нам придется подождать здесь пару минут и…

– Он оборвал фразу на полуслове, заметив, что мы находились не одни в этой комнате.

У окна стояла какая-то фигура. Когда она повернулась к нам, я узнал жену диктатора. Но какая в Лин Ларкин произошла перемена! В последний раз я видел ее в Москве одиннадцать лет тому назад – тогда на лице Лин не было ни одной морщинки, не было и следа печали. Ныне выражение лица этой гордой и своевольной ирландки совершенно изменилось. Это не была прежняя Лин Ларкин, добровольно уехавшая из Америки в изгнание.

Я мысленно подивился происшедшей в ней перемене. Была ли эта перемена следствием любви и материнства, или же ее непреклонному духу пришлось столкнуться с еще более сильной волей? Не сломил ли ее человек, фамилию которого она теперь носила?

Узнав меня, она грустно улыбнулась и протянула мне руку:

– Встреча с вами напоминает мне давно минувшие времена. Что-то повисло в воздухе. Зачем вы приехали сюда? Вы ожидаете войны? – и обратившись к Бойеру, желавшему представить нас друг другу, она добавила: – Это совершенно излишне, – мы знакомы со времени голодного года. Да, в те времена Москва была совсем иная.

– Вы правы, – согласился я с нею, – но теперь жизнь в Москве значительно легче, – нам не приходится делиться последним сухарем. С той поры много воды утекло, и вы теперь заседаете в „Белом Доме“ Москвы и хороши, как прежде.

Лицо ее несколько прояснилось, и она заметила:

– Я счастливейшая женщина в мире. Я жена великого человека и на мою долю выпало счастье сопутствовать ему в годы его возвышения. У меня трое прелестных детей, и я смею надеяться, что все то, о чем я говорила некогда на митингах в Америке, ныне осуществится.

Эти несколько патетические слова показались мне не совсем искренними, и я не поверил в счастье госпожи Карахан.