Многие проекты, к которым приложил руку Анютин, были реализованы и приносили прибыль. Подольский завод вычислительной техники держал 14% мирового рынка процессоров и разрабатывал техническую часть всесоюзной информационной сети, в перспективе способной заменить персональные компьютеры. Липецкий «Интеграл» уже год выпускал ЭВМ на восьмеричном коде, рядом с которыми знаменитые «интеловские» разработки выглядели как лодка-долбленка по сравнению с круизным лайнером. И это несмотря на то, что восьмеричные ЭВМ весили до восьмидесяти килограммов, просто машины с аналогичным быстродействием на традиционной базе можно было перечислить по пальцам. А «Интеграл» гнал свои «Технотрониксы» конвейером.

Под Новосибирском полным ходом шли работы на термоядерной электростанции. И это тоже было заслугой Анютина, обратившего внимание на провинциальный научный коллектив, почти на голом энтузиазме разрабатывавший термоядерную установку лазерно-взрывного действия. Туполевские лайнеры неуклонно продвигались на мировых рынках авиаперевозок. Даже продукция ставших притчей во языцех ВАЗа и КамАЗа постепенно перестала ломаться на каждом километре. Мало кто догадывался, каких сил и нервов это стоило Сергею Дмитриевичу. Анютин на каждом совещании требовал четкой и грамотной работы от директоров и ведущих специалистов своих заводов. Ставил жесткие сроки, безжалостно увольнял провинившихся, угрожал репрессиями. Затем по-царски награждал отличившихся, регулярно превышал лимиты финансирования, но дело делал. Недаром его за глаза называли «Рыцарем кувалды и теодолита». Под стать ему было и большинство специалистов министерства и директоров предприятий ведомственного подчинения.

Правда, по мнению большинства, серьезным провалом Анютина был Сарапульский НИИ прикладного машиностроения, ежегодно поглощавший десятки миллионов рублей на работы с антигравитацией и взамен уже который год показывавший только фокусы с летающими шайбами. Академия наук давно собиралась закрыть эти антинаучные исследования, но останавливалась перед занявшим жесткую оборону министром точного машиностроения. Сергей Дмитриевич после очередного приступа мастистых академиков и лауреатов сокрушенно качал головой, выслушивая убийственные аргументы в пользу закрытия НИИ, обещал разобраться, ехал в Сарапул, устраивал страшный разнос сотрудникам института и… выделял им еще пару миллионов.

…Утро на космодроме выдалось солнечное, безоблачное. Многочисленные высокопоставленные чины мирно расположились в бункере Центра управления полетами. Офицеры космодрома и разработчики невозмутимо восседали перед пультами управления или бесцеремонно с деловым видом рассекали аморфную толпу зрителей. Сегодня был их день. Шумилов, вежливо раскланиваясь со встречными, протолкался к беседовавшим в стороне Анютину и главному конструктору МАКСа Лозино-Лозинскому.

Глеб Евгеньевич держал руки в карманах костюма, словно ему было холодно.

– Значит, для армии выпускают специальные кубики Рубика, – Анютин вполголоса рассказывал собеседнику анекдот, не обращая внимания на кружившихся по залу, старавшихся выглядеть серьезными товарищей.

– О чем молчим? – бесцеремонно прервал Сергея Дмитриевича Шумилов. – Здравствуйте, Глеб Евгеньевич.

– И вам здорово, Павел Николаич, – ответствовал виновник сегодняшнего мероприятия. Пожимая его руку, Шумилов почувствовал, что Лозино-Лозинский сдерживает дрожь.

– Для прапорщиков одноцветные, для генералов монолитные, – Анютин невозмутимо продолжал сеанс психотерапии для главного конструктора. – О, Пал Николаич! Какими судьбами?

– Да вот, занесло. Вас повидать, посмотреть, как летает. Бесплатным коньячком угоститься.

– Он полетит, говорю вам, полетит. Это революция, американцы не смогли, а мы полетим.

– Если вы, Глеб Евгеньевич, делали, значит, полетит – успокаивающе проговорил Анютин, – не может не полететь.

– Мы за вывоз килограмма груза сейчас берем 70 тысяч рублей, – сменил тему Шумилов, – а на МАКСе почем будем брать?

– Так вы же знаете, себестоимость будет в пределах 12 тысяч рублей или двух тысяч с копейками американских енотов. Значит, сможем свободно скинуть цену до пятидесяти тысяч.

– И еще остаться с хорошим наваром, – продолжил премьер, – и на космос деньги будут, и на детские пособия. МАКС вы запустите, а дальше что делать будете, Глеб Евгеньевич? Задумки имеются?

– Да какие там задумки, на пенсию пора. Вот еще пяток пусков. До ума доведем космолет, и можно будет передавать дела.

– Да куда вам на пенсию? – вмешался Сергей. – Скучать будете. Давайте лучше в санаторий, давно в отпуске не были?

– Так сразу и не вспомнить. – Глеб Евгеньевич задумчиво провел ладонью по бороде. – С 96-го года, кажись. Нет, нет, Сергей Митрич, и не предлагайте! Как девяносто отмечу, так и уйду. Все, хватит, пора и молодым кульман уступить.

– Еще целый год, за это время, может, что новое придумаете. – Павел Николаевич хитро прищурился. Лозино-Лозинский уже двадцать лет собирался уйти на заслуженный отдых, но всегда находился повод перенести окончательное решение на новый срок. Этот человек не мыслил себя без грохочущих ракетных систем.

– Товарищ Шумилов, простите, но вас ждут на поверхности, – внезапно появившийся офицер с погонами капитана КГБ вежливо прервал беседу.

– Извините, Глеб Евгеньевич, простите, Сергей Дмитриевич. – Шумилов повернулся к замершему по стойке «смирно» капитану. – Кто там?

– Товарищ Председатель Верховного Совета.

– Тогда пойдемте.

Летные испытания аэрокосмического корабля проводились не на самом космодроме, а на прилегающем к нему аэродроме. В принципе для испытания подходил любой аэродром первого класса. Плесецк был выбран только из-за существующей на нем инфраструктуры по обслуживанию космических кораблей. Новенький «УАЗ» «Сармат» с военными номерами за пару минут домчал Шумилова до аэродрома. На КПП сразу же подняли шлагбаум, даже не спрашивая документов. Человеку со стороны это показалось бы разгильдяйством, но Шумилов прекрасно знал, какими силами охраняется космодром и как перекрыты все окрестности. Генерал-майор Уланов, обеспечивающий безопасность, знал свое дело туго. Мало того что первый старт новейшего космического корабля, так еще почти вся верхушка Союза собралась. Скорее всего часовые на КПП знали, в какое время и какой именно «уазик» следует пропустить. И задержись машина в дороге на полминуты, их бы остановили за двадцать метров до шлагбаума и держали бы под дулами автоматов до выяснения всех обстоятельств задержки.

На взлетной полосе в окружении казавшихся миниатюрными машин технического обслуживания стояла красавица «Мрия». Мечта. Расположившийся невдалеке «Ту-154» с радиометристами и наблюдателями на борту выглядел карликом по сравнению с летающим богатырем «Мрией». Взгромоздившийся на спину шестимоторной машины космолет казался маленьким медвежонком на спине своей мамы. При этом космический корабль был состыкован с топливным баком немалых размеров. В будущем планировалось оборудовать под обслуживание МАКСа пару аэродромов в европейской части Союза и один в Южной Сибири или Казахстане. Все это будет… если сегодняшний пуск пройдет удачно. Впрочем, если даже что-то пойдет не по плану, от проекта не откажемся, просто уйдет больше времени на доводку и устранение замечаний.

Бугров в сопровождении маршала Семенова и своего секретаря Виктора Звягина прогуливался по краю взлетной полосы. Четверка телохранителей неслышно следовала в десятке шагов от Верховного. «Уазик» с Шумиловым подкатил и остановился в паре метров от собеседников. Капитан молнией выскочил из машины и попытался открыть дверцу для находившегося на заднем сиденье пассажира, но Шумилов его опередил и, брезгливо отмахнувшись, двинулся к Арсению Степановичу. «Не хватало еще, чтоб из машины помогали выйти, нечего со мной так цацкаться. До пенсии далеко». В это время на стартовой позиции возникло движение. Машины, ранее плотным кольцом окружавшие самолет, разъезжались, оставляя «Мрию» в гордом одиночестве. Гидравлический подъемник поднял экипаж самолета до уровня кабины. Даже на таком расстоянии было заметно, как летчики замерли, повернувшись лицом к борту самолета, при этом их руки находились в районе ширинки.