И, перевернув ее на живот, запустил ей палец в прямую кишку, но другая его рука в это время ласково гладила ей шею. Закончив осмотр, он перевернул ее обратно и огласил свое заключение, предварив его самым нежным поцелуем:

— Мадам, я у вас все там переоборудую заново и лично проверю качество работы. Это будет событие в медицине, оно даст мне возможность выступить со статьей в серьезном журнале.

Все это Джул проделывал с таким неподдельным добродушием, держался так просто, с такою неподдельной нежностью, что Люси поборола стыд и неловкость. Он даже снял с полки учебник и открыл то место, где был описан такой же случай, как у нее, и операция, необходимая для излечения. Люси с интересом прочла.

— Это и в целом необходимо для здоровья, — говорил Джул. — Если не принять меры, ты после, помяни мое слово, намучаешься со своей очистной системой. Без должной коррекции оперативным путем вся эта механика чем дальше, тем больше дрябнет. Черт знает какое безобразие, что из-за допотопных представлений о стыдливости многие врачи избегают ставить верный диагноз и исправлять положение, а женщины — идти к ним с подобной жалобой.

— Не надо об этом, пожалуйста, не говори больше на эту тему, — взмолилась Люси.

Он видел, что она не до конца еще избавилась от неловкости за свой тайный изъян, все еще стесняется своего «уродства». И хотя Джулу, приученному мыслить медицинскими понятиями, казалось, что это донельзя глупо, ему хватило чуткости поставить себя на ее место и понять ее. А поняв, безошибочно найти способ вывести ее из этого состояния.

— Да, так я теперь знаю твою роковую тайну — и ты узнаешь мою, — сказал он. — Ты вот все спрашиваешь, с какой стати я, один из самых блестящих молодых хирургов на востоке страны, как писали в газетах, обретаюсь в этом злачном месте. Дело в том, понимаешь ли, что я подрабатывал абортами — что само по себе не так уж страшно, поскольку тем же занимается добрая половина медикусов, — но я, в отличие от других, попался. Один мой приятель, доктор Кеннеди, очень правильный мужчина — мы с ним вместе были интернами, — обещал помочь через семью Корлеоне. Они, сколько я понимаю, были чем-то ему обязаны и готовы, как передали через Тома Хейгена, если потребуется, в любое время прийти на выручку. Словом, он поговорил с Хейгеном. Не успел я глазом моргнуть, как обвинения были с меня сняты, — что, однако, не помешало мне угодить в черный список Медицинской ассоциации, из больницы меня поперли. Тогда семейство Корлеоне и устроило меня на это место. Платят неплохо. Работа нужная — здешних девочек чистить только поспевай — и, прямо скажем, не каторжная, лишь бы вовремя обращались. Знай себе выскабливай, как выскребают сковородки. Один Фредди Корлеоне чего стоит — сущий бич! Он, по моим подсчетам, только за то время, что я здесь, пятнадцать хористочек ухитрился начинить. Я уж серьезно стал подумывать, не провести ли с ним общеобразовательную беседу о гигиене секса. Тем более мне три раза приходилось лечить его от гонореи и раз — от сифилиса. Фредди — из той породы ездоков, какие в принципе не признают оседланных лошадок.

Джул замолчал. Он умышленно сделал то, чего никогда себе не позволял: проявил нескромность, показав Люси, что у других людей — в том числе и таких, которых она знала и побаивалась, вроде Фредди Корлеоне, — тоже бывают свои стыдные тайны.

— Смотри на это так, будто у тебя внутри растянулась резинка, — прибавил он. — Если кусочек убрать, она становится туже, упруже.

— Надо подумать. — Но про себя Люси, безоговорочно доверяя Джулу, уже знала, что согласится на операцию. Ей пришло на ум другое: — Это дорого обойдется?

Джул наморщил лоб.

— У меня здесь нет условий для такой хирургии, да и не мой это профиль. Но есть в Лос-Анджелесе один знакомый врач, он — специалист номер один в этой области и оперирует в самой лучшей больнице. Всех кинозвезд, между прочим, ушивает, когда эти дамочки убеждаются, что подтянуть себе лицо и бюст — еще не средство удержать любовь мужчины. Он кое-чем мне обязан, этот врач, так что операция ничего не будет стоить. Он посылает ко мне своих пациенток на аборты. Слушай, врачебная этика мешает, а то бы я тебе рассказал, какие секс-бомбы экрана делали себе такую операцию.

Люси мгновенно оживилась:

— Ой, как интересно, скажи! Ну Джул, скажи, пожалуйста! — Тема обещала дивную возможность посплетничать, а Джул имел ту особенность, что перед ним можно было обнаружить женскую любовь посудачить, не боясь осмеяния.

— Скажу, если ты со мной пообедаешь, а потом мы проведем вместе ночь, — сказал Джул. — Столько упущено времени из-за твоих глупостей, надо наверстывать.

Его доброта совершенно обезоруживала, и Люси нашла в себе силы сказать:

— Тебе не обязательно спать со мной, ты же знаешь, тебе это не доставит удовольствия, пока я такая.

Джул покатился со смеху:

— Ну, ты даешь, ей-богу! Ну и чудачка! А ты не слышала, что существует и другой способ доставить удовольствие, старый как мир и куда более благопристойный? Уж не настолько же ты святая невинность!

— А-а, это…

— Что — «а-а, это»? — передразнил он ее. — Порядочные женщины этим не занимаются, да? И настоящие мужчины не занимаются? Хотя бы и в 1948 году? А хочешь, любезная моя, свожу тебя к одной старушке здесь в Лас-Вегасе, которая во времена Дикого Запада, годах что-нибудь в 1880-х, была совсем молоденькой содержательницей самого популярного борделя? Страх как любит поговорить о старине. Так знаешь, что она мне поведала? Что эти неразлучные с оружием герои, эти лихие, отчаянные, мужественные ковбои, готовые палить в кого ни попадя, всегда предпочитали, оставаясь вдвоем с девицей, «французский способ», или то самое, что медики называют fellatio, а ты — «а-а, это». Тебе не приходило в голову проделать «а-а, это» с твоим драгоценным Санни?

И тут она в первый раз по-настоящему удивила его. Она обратила к нему лицо с улыбкой, которую он мог определить не иначе как улыбку Моны Лизы (тотчас в ученом мозгу его мелькнуло предположение — не это ли разгадка ее многовековой тайны?), и произнесла спокойно:

— С Санни я делала все.

Никто до сих пор не слышал от нее подобного признанья.

А через две недели Джул Сегал стоял в операционной лос-анджелесской больницы и наблюдал, как его друг, доктор Фредерик Келнер, производит свою коронную операцию. Перед тем как Люси дали наркоз, Джул нагнулся и прошептал ей на ухо:

— Я предупредил его, что имею на тебя серьезные виды, так что ремонт будет сделан по высшему разряду.

Люси, в легком дурмане от принятой предварительно таблетки, не рассмеялась, даже не улыбнулась. Но страх перед операцией от этой шуточки частично прошел.

Доктор Келнер сделал разрез четким движением классного бильярдиста, посылающего в лузу верняк. Технически операция, цель которой — укрепить стенки влагалища, предполагает решение двоякой задачи. Нужно, во-первых, укоротить мышечно-фиброзную трубку, увеличив тем самым ее упругость. И, конечно, подтянуть вперед преддверие влагалища — а оно и есть слабое место в этой системе, — совместив его по вертикали с линией лонной дуги и избавив таким образом от непосредственной нагрузки сверху. Коррекция влагалищной трубки носит название «перинеотомия». Ушивание стенки влагалища — кольпорафия.

Джул увидел, как движения доктора Келнера замедлились, стали осторожней, ибо при слишком глубоком разрезе есть большая опасность задеть прямую кишку. Случай был, вообще говоря, достаточно несложный — Джул смотрел все рентгеновские снимки и результаты анализов. Ничего не должно было случиться — если забыть, что при любой операции всегда может случиться что угодно. Келнер трудился уже над самою трубкой, зажав хирургическими щипцами влагалищную стенку и обнажив заднепроходный сфинктер и ткань, образующую его оболочку. Скрытые марлей пальцы Келнера отодвигали свободный слой соединительной ткани. Джул не сводил глаз со стенки влагалища на случай появления венозных сосудов, красноречивого и грозного признака повреждения прямой кишки. Но старый Келнер знал свое дело. Он мастерил новый захват с ловкостью плотника, сколачивающего косяки два на четыре.