Тут же, воспользовавшись моментом, я завёл речь о нобилитации близнецов. То есть возведении их в дворянское звание, на первую ступень. На представление их родословной и подвигов у меня ушло не больше пяти минут — я старался излагать кратко, только по сути. Роланд подтверждал мои слова. Граф, всё ещё пребывающий в эйфории после моих подарков, не имел ничего против, если в его воинстве парой экюйе[2], да ещё таких сильных и храбрых, станет больше. Сам тут же и возвёл счастливых Эриха и Ульриха в дворяне, подписав соответствующие бумаги и опоясав парней мечами. А те преподнесли Гильому по 30 безантов. Ребята могли позволить себе такую роскошь. После того, как они присоединились к нам с Роландом, их благосостояние увеличилось не то что в сотни, а в тысячи раз. На счету каждого из братьев в тамплиерском «банке» серебра и частично золота лежало значительно больше их собственного веса. И отдать малую часть за право именоваться дворянами с перспективой дальнейшего роста — это, скажу я вам, сущий пустяк.
До кучи им, если и дальше покажут себя столь же хорошо под графскими знамёнами, тоже была обещана земля, и также по возвращении. М-да, вернулся бы граф ещё живой, а то наобещает… Хотя для близнецов земля, я так понимал, не главное. Главное — титулы! Могли ли они мечтать о чём-то подобном ещё месяц назад? Мечтать стали, когда я уже намекнул, что парни могут в будущем стать для начала хотя бы рыцарями. Газпром, ёпта — мечты сбываются!
Расставались, когда уже совсем стемнело. Набравшись наглости, я попросил Гильома завтра представить нас королю Людовику, для которого мы приготовили аналогичные дары. Граф пообещал передать монарху нашу просьбу, и мы отправились отдыхать.
Гильом сдержал своё слово, и на следующий день после обеда мы были представлены Людовику и его супруге Алиеноре. Тот узнал нас с Роландом, меня-то уж точно.
— А-а, так это вы тот самый шевалье, что научил моего повара готовить соус «Клервез» и «Салат Крестоносца»! И мой подарок всё ещё на вашем пальце, — кивнул он с улыбкой на перстень.
— Берегу его как зеницу ока, — ответил я, касаясь перстня.
Дальше по уже накатанной схеме были вручены подзорная труба и рупор. Естественно, Людовик тут же отправился на свежий воздух проверять подарки в деле. По факту его восторг был ничуть не меньше, чем у графа накануне, только монарх старался этого не слишком демонстрировать — должность, так сказать, обязывала держать себя в руках и ходить с высоко забранным подбородком. В данном случае ещё и увенчанном козлиной бородкой.
Наши дары графу Гильому и королю Людовику вызвали сенсацию среди крестоносцев. Команды, которые король и граф отдавали в рупоры своим людям во время тренировок на поле перед стенами Эстергома, разносились по всему лагерю, и звучали намного громче самых горластых глашатаев. Конечно, ни кайзер Конрад, ни король Гёза не могли принять того, что у их царственного брата Людовика — да ладно бы у царственного брата, так ещё у графа какой-то захолустной Оверни — имеются такие замечательные штуки, а у них этого нет!
Ещё большее потрясение вызвали подзорные трубы, подаренные королю Франции и графу Оверни. В основном в них, конечно, глядели их хозяева, но Людовик давал посмотреть и королеве. Своим приближённым король, как и граф, тоже позволил поглядеть одним глазком (в буквальном смысле слова), так что довольно много народа, включая и служанок нашей королевы, разнесли по лагерю крестоносцев слухи о чудесных трубах, в которые можно всё разглядывать на расстояниях, недоступных даже самому острому человеческому зрению. Естественно, это не могло пройти мимо Конрада и Гёзы, которые подступили к своему царственному собрату с настоятельными расспросами: откуда он взял эти новинки?
Людовик не стал изображать партизана, и сдал с потрохами неких шевалье де Лонэ и шевалье дю Шатле, которые угодили своему монарху таким подношением. В результате вскоре у наших палаток, доставшихся нам в виде трофеев после битвы на дороге в Швабском лесу — себе мы оставили две четырёхместных, устроившись там по трое, плюс звери и вещи — появились император Священной Римской Империи и король Венгрии. Конрад III был дядькой за пятьдесят, высоким, атлетичным, каштановые с сильной проседью волосы по плечи, пышные усы, коротко стриженая борода, правильные черты лица, прямой нос, высокий лоб, серые глаза… В его внешности мне увиделось что-то львиное. Одет в долгополый красный кафтан с пурпурной вышивкой (правитель империи, однако!), тёмные штаны и сапоги бежевого цвета из буйволиной кожи, на поясе меч в серебряных ножнах и с довольно крупным сапфиром на рукояти. Судя по тому, что известно о кайзере, человек он благородный и довольно справедливый, насколько это возможно для средневекового монарха.
Гёза II в противоположность кайзеру — совсем молодой парень, лет семнадцати, очень худощавый, что называется тонкокостный, узкое лицо с тонкими чертами, большие карие глаза, тёмно-русая вихрастая шевелюра, бороду и усы по молодости ещё не носит. Одежда желтоватых и светлых тонов. Из оружия что-то вроде палаша, украшенного золотом и жемчугом. По мнению Отто, бывавшего в Венгрии неоднократно, несмотря на молодой возраст, монарх считается довольно дельным правителем, хотя и слишком прислушивающимся к мнению своей матери. Между прочим, у него русская жена — королева Фружина, в девичестве Ефросинья Мстиславна, внучка Владимира Мономаха. Совсем недавно у них родился первый сын, Иштван, которого они привезли в лагерь. А наш король должен завтра стать крёстным отцом новорожденного принца. Большая политика, однако! Придётся соблюдать политес и тщательно следить за всем, чтобы невзначай не «согрубить», как сейчас говорят земляки королевы Фружины. Оскорбление Величества по нынешним временам — дело крайне серьёзное. И неважно, что величество иностранное. Ни Гийом, ни Людовик не станут ссориться с кайзером или венгерским королём из-за простого рыцаря.
В общем, мы с Роландом почтительно кланялись Конраду и Гёзе, прежде чем начать разговор. Правда, мы не знали ни по-немецки (хотя Вим во время плавания из Ульма начал учить меня этому языку, так же как латыни и греческому, хотя бы в размерах элементарного «моя твоя понимай»), ни тем более по-венгерски, поэтому мой оруженосец исполнял обязанности переводчика, объясняясь с кайзером на его родном языке, и с королём Венгрии на латыни, которой Гёза неплохо владел. Мы подтвердили, что рупоры и подзорные трубы у короля Франции и графа Оверни — наш подарок, и признали, что у нас есть ещё. После крайне прозрачных намёков кайзера и короля мы согласились уступить двум великим христианским монархам по рупору и трубе.
А что делать? Конрад союзник, отказав ему, мы почти наверняка вызовем ссору французов и немцев и разрыв налаженного с таким трудом единства действий, без которого об успехе похода можно забыть. А уступить рупор и трубу кайзеру и отказать венгерскому королю означает оскорбить последнего. Гёза хоть и не участвует в походе, но путь по Дунаю от Эстергома и почти до устья реки проходит или через его владения, или через земли его вассалов. Так что напакостить обиженный король Венгрии может капитально.
И без того есть поводы для конфликта. Например, в свите Людовика обретается родич Гёзы Борис Коломанович, претендент на венгерскую корону, уже не раз пытавшийся надеть её на себя. Гёза требовал от нашего короля выдать его, но Людовик отказался, лишь пообещав не давать Борису совершать какие-то враждебные действия. Так что фиг с ними, с рупорами и трубами! Пусть кайзер и король забирают их себе и отвяжутся.
Пользуясь случаем, я попросил у Гёзы позволения поднести подарок королеве Фружине. Король Венгрии возражать не стал, пригласив на совместный обед трёх монархов и двух королев.
После того как царственные особы удалились, я прихватил Роланда, и мы отправился к графу Гильому, попросив устроить мне аудиенцию у нашего короля. Граф, очень довольный недавними подношениями, охотно согласился помочь, отправившись с нами к королевскому шатру. Оставив нас снаружи, граф вошёл в шатёр, по бокам от входа в который дежурили двое дюжих молодцев в полном боевом облачении. Они только косились на нас, но ничего не говорили, всё-таки с графом пришли, с одним из фаворитов короля.
