Приемник грянул заводную цыганщину:
Сухарчик передернул плечами, невыразительно свистнул и замолотил по воздуху руками, ногами выкаблучивая нечто чечеточное.
Сухарчик принялся выбрасывать перед собой длинные ноги, успевая хлопать под ними в ладоши.
«Чума», – подумалось Антону.
– Вприсядочку! – потребовал Ильяс.
Приемник накручивал надрыв:
Сухарчик беспрекословно пошел вприсядку, то есть опустился на корточки и начал переваливаться гусином шагом, умудряясь через шажок кое-как подскакивать.
Обитатели камеры, разом забыв про Огненного пилота, вовсю прихлопывали в такт, присвистывали, подбадривали: «Жги! Наяривай! Гуляй, Расея!»
«Вот оно – попрание человеческого достоинства», – Антону сделалось тоскливо.
Очки Сухарчика, удерживаемые предусмотрительно примотанной к дужкам веревкой давно уже болтались на груди. Плясун сейчас выдавал лезгинку, похожую на утреннюю гимнастику.
На последнем куплете:
к Сухарчику присоедилось нечто, невесть откуда выскочившее: в цветастой юбке, голубом платке и с плохо выбритой харей. И плавно закружило вокруг танцора, кокетливо поводя плечами.
Пот заливал коричневую, застегнутую на все пуговицы до горла рубашку Сухарчика. Но танцор честно отплясал до последнего аккорда.
– Эй, Сухарчик, лови! Заработал!
От воровской шконки прилетела пачка печенья, которую Сухарчкловко поймал налету, no-концертному поклонился Ильясу и полез на свое место под нары.
– Скучно, урки! – потянулся на койке Ильяс. – Чего бы еще придумать?
И, как раз под завявшее настроение Ильяса, приемник выдал песню с грустинкой:
2
Уголовник – как сорняк, что на ползи выпалывали. Или, Игорь помнит хорошо, как отстреливали волков в тот год, когда с чего-то наплодилось их до дури. А раз даже на конюха Потапыча набросились, когда тот не дошкандыбал с конюшни домой и бухой отрубился в сугробе. Хорошо – вовремя проснулся, протрезвел и сиганул через чей-то забор, отделавшись одним разодранным тулупом. Заготконтора даже выплачивала за каждую шкуру деньги, чтоб поощрять охоту. Так и уголовники – те же волчары, которых расплодилось в последние годы до невозможности, пора вести отстрел, И выходит, за шкуру уголовника Игорь справедливо получил награду. Теперь они с женой не только мечтать могут, что переедут в новую квартиру, а уже и переезжать.
Игорю Макееву не снились кошмары, не просыпался он в холодном поту, не стояли зеки кровавые в глазах. Да, покойник Игорю Макееву не являлся. Зато явились люди.
Главный из явившихся наяву Макееву людей мог бы прочесть лекцию о пользе диктофонов. И показать, как выглядит японский цифровой диктофон. Как брелок от ключей. Такой же величины, толщины и даже формы. Маленький, гад, а чувствительный.
В лекцию о пользе диктофонов, так, чисто для развлечения слушателей, вошел бы один смешной случай. О том, как некий надзиратель, невысокий, с ранней залысиной, взял от заключенного крупную сумму денег, а взамен сдал с потрохами коллегу по дубаковскому ремеслу и при этом говорил, много говорил. Голос увековечивал миникомпьютер, чип, в общем, какая-то такая херотень. Нет, при желании, с умного брелока можно переписать голос на пленку, записать в комьютер, хоть по Интернету передать, чтоб разнес запись по всему белу свету, до Билла Клинтона донес. Еще раз – было бы желание. Желанию уйти этой записи в Интернет не дал развиться невысокий, с ранней залысиной, надзиратель. И с неслабого перепугу, согласился он на все то, что приказал ему заключенный. И дальше ему – выполнять приказы заключенного, потому что нет теперь у дубака выбора. На этом, в чем-то даже поучительном, случае лекцию о пользе диктофонов можно было бы закончить.
Но не лекцию Макееву читали. Если бы вообще читали хоть что-то, то как было бы Макееву тогда хорошо.
Пахло углем. Странно, если, бы на угольном складе пахло чем-то иным. Правда, ничего не было бы странного, если б к началу отопительного сезона уголь не сумели заготовить. Но сумели, и к потолку взбегали черные в антрацитовых отблесках навалы. Пол, свободный от заготовок на зиму, покрывала растоптанная сапогами угольная крошка. Слева от входа, моргающего через оплетку слабоваттовой лампой, к стене был пришпандорен щит. На его крюках хранились лопаты и ломы. Сейчас на месте лопат висел человек.
«Не может быть! Его, надзирателя, в тюрьме арестовали зеки!» Впору хохотать. Или орать от боли. Но ни то, ни другое недоступно. Рот заткнут тряпкой.
– А так нравится? – Бандитского обличья тип обрушил на печень сокрушительный удар.
Игоря скрутило бы колесом, но мешали путы, грязные, привонявшие солярой веревки. Печень ушла со своего места. Желудок подпрыгнул к горлу, свело кишечник и шилом кольнуло в паху. Темная внутренняя жидкость брызнула на линзы глаз, замутняя видимость. Уши зазвенели, как наковальня после кувадды. Сквозь звон донеслось:
– Оттащим в котельную. Дам по штуке кочегарам, они его сами в топку запихнут и по углям разровняют. И пускай рыскают потом, хоть с собаками, хоть с Холмсами и ватсонами.
Как попал в переплет, Игорь Макеев знает. Его зазвал Вадик… Как же его фамилия? Не сумелось выяснить… В разных сменах работают.
Подсек его Вадик после смены, наживив на крючок приманку «хочешь подхалтурить?». Мол, слышал, ты толковый парень, такой и нужен. Зазвал его Вадик сюда, дескать, на месте покажу, как из ничего можно рыбно зашабашить. Завел. За дверью угольного склада уже поджидали. Сам Вадик тут же уклейкой выскочил наружу. Сейчас, наверное, торчит за дверью на шухере.
Как урки попали в сарай, Игорь понимает. Бывало, использовали зеков как рабсилу. Не самим же ломаться. Наверное, Вадик якобы повел зеков перекидывать уголь или уголовники якобы что-нибудь переносили из корпуса в один из складов.
Сначала Игорь не мог поверить, что это происходит с ним, происходит наяву, происходит на рабочем месте. Потом Игорь не мог взять в толк «за что?», и чего от него добиваются. Теперь Игорю объяснили, отчего и почему, и что уркам от него нужно. Теперь Игорю страшно хотелось домой, в деревню, на лавку перед домом, чтобы о ногу терся Васька-кот. Он бы отдал все накупленное и накопленное, чтобы вернуться сейчас в Куземкино. Но, Игорь открыл глаза, он не в Куземкино, он на угольном складе.
