В колонию общего режима, уютно приткнувшуюся в пригороде большого города, из ведомства отвечающего за контроль и порядок в местах лишения свободы ранним летним утром приехала комиссия во главе со старшим советником юстиции, невысоким плотным толстяком, смотрящим на окружающую суету с сонливо-равнодушным выражением лица. За многие годы работы в надзирательном органе он устал во время ревизионных вылазок за колючую проволоку удивляться безразмерной человеческой безалаберности и переживать от повсеместного профессионального разгильдяйства. Чем ближе к нему подступала пенсия, тем больше он понимал, что собственное здоровье надо беречь в первую очередь, а свою работу выполнять максимально без эмоций и импровизаций, строго следуя алфавиту закона, прописанного умными дядьками где-то наверху служебной лестницы и утвержденному в государственной думе, тоже, надо понимать, не дураками. Поэтому, выходя из машины, уполномоченный властью немолодой служака не переставал думать про не политые вчера на даче помидоры и соседскую яблоню, которая давила своим авторитетом его капусту.

Подстать шефу были и остальные «волки» министерских проверок, съевшие на этом деле не одну сторожевую собаку в погонах. На территории трудового исправительного учреждения они после короткого знакомства с представителями контролируемого объекта и других прочих формальностей, не смотря по сторонам, с серьезными лицами двинулись в направлении, указанном гостеприимным начальником колонии.

Только самый молодой по возрасту и по званию из прибывших официальных лиц, впервые оказавшись по долгу службы в такой экстравагантной обстановке, если не считать, конечно, кратковременной практики в следственном изоляторе, с интересом разглядывал часового на вышке и грациозную тень, падающую на высоченный металлический забор от изящной деревянной часовенки. Судя по свежей краске и другим большим и мелким деталям это совершенное творение рук человеческих свой срок получило совсем недавно.

Поражаясь чистоте выметенных пешеходных дорожек и ухоженным клумбам с яркими цветами, которых так не хватало начинающему юристу в жизни по ту сторону забора, где ободранные подъезды и вытоптанные газоны раздражали эстета, облаченного властью всю сознательную жизнь. Но зависти к этому благолепию у него не появилось даже глубоко-глубоко в душе. Наоборот, от вдруг пришедших в голову впечатлительному представителю министерства юстиции дурацких фантазий по спине галопом помчались толстомясые мурашки… Спасительно передернув плечами он вернулся к реальности и совершенно забыв свой солидный статус по мальчишески бегом бросился догонять своих невозмутимых старших товарищей.

Важное шествие, оставив за собой не одну лязгающую запорами и замками дверь, дружно вступило в шумную, пахнущую свежими опилками рабочую зону. У визжащей с надрывом дисковой электропилы местное начальство, перекрикивая шум, сообщило: «Это наш деревообрабатывающий участок. Благодаря ему мы снабжаем свой столярный цех заготовками, а городской зоопарк опилками. Последнее время работаем без простоев в полную силу…»

Пила, пройдя всю длину истязаемой ею доски, угомонилась, дав передышку барабанным перепонкам присутствующих, перейдя на монотонный холостой режим. Работающий на распиловочном станке осуждённый ловко складывал готовый брус в штабель. Демонстрируя на него смотрящим свою могучую спину и стриженый, как у шарпея, в складочку затылок.

— Между прочим, это наша гордость — осужденный Гвоздодёр…О! Простите, осуждённый…Ну, этот как его?

— Чердаченко — выручил помощник своего командира.

— Точно, Чердаченко, — стараясь побыстрей замять свою неловкость, продолжил начальник колонии. — Ни забот, ни хлопот с ним. Мастер на все руки. Одним словом, наша надежда и опора.

— И давно? — поинтересовался самый молодой и любопытный из состава комиссии.

— Семь лет…

За время скрупулёзной проверки места не столь отдалённого комиссия ещё не раз столкнулось с колонистом по фамилии Чердаченко. В библиотеке он был самый активный читатель, на спортплощадке ему не было равных как по гирям, так и по перетягиванию каната. Лучше него никто не готовил политинформацию и не читал лекций на тему «О вреде алкоголя». Особо хорошо у Чердаченко получались заметки для местной газеты о любви и дружбе. Очень активно, в хорошем смысле этого слова, вёл шефскую работу среди молодых заключенных, впервые случайно или по глупости попавших за решетку, бескорыстно передавая им свой богатый опыт жизни в отдельно взятой зоне. Чердаченко регулярно посещал богослужения, где он старательно крестился и внимательно слушал наставления батюшки, тоже своего брата из соседнего отряда, сидевшего по вине дьявола, пославшего на него непреодолимое искушение в виде идеи менять подслеповатым и туповатым старикам и старухам их настоящие денежки на книжные закладки-сувениры в виде денежных купюр в связи с «новой денежной реформой». «Нехристи» назвали это деяние по протокольному: «мошенничество». Но, став на путь истинный, он с упоением замаливал свои грехи и отпускал чужие. Он то и благословил «Гвоздодёра» участвовать в постановках самодеятельного театра, созданного по инициативе осуждённых горемык творческих профессий. На репетиции в актовом зале зоны пьесы Н. В. Гоголя «Ревизор» проверяющая рать ещё раз смогла убедиться: Чердаченко — это не просто один из многих, «Чердаченко — это явление». Особенно в роли могучего и грозного градоначальника:

— Я пригласил Вас господа с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор.

— Как ревизор?

— Как ревизор? — залопотали испуганно партнёры по сцене, заглядывая Чердаченко в глаза. На что он им убедительно вжившись в роль отвечает:

— Конкретно, я говорю, из Петербурга, типа тайно. И ещё с секретным…это самое, предписанием!

— Стоп! — нервно кричит режиссёр, бывший распространитель билетов театра юного зрителя. — Гвоздодёр! Что за отсебятина?! Давай по тексту, Гоголь в натуре, таких слов не писал…

В глубине зала председатель ревизионной комиссии, сохраняя своё непробиваемое оживлёнными гримасами официальное лицо, нехотя разомкнул плотно сжатый рот:

— Действительно, ваш Гвоздодёр «и жнец и на дуде игрец».

— Так точно, лучше не скажешь, — подхватил сидящий рядом хозяин зоны, ответив на неожиданный от высокого гостя комплимент комплиментом.

После небольшой паузы старший советник юстиции ещё из себя выдавил:

— А семья пишет?

— Постоянно, у него двое пацанов, семья ждёт, посылками снабжает, от свиданий не уклоняются.

— Вот и хорошо. Таких осуждённых надо поощрять. Так что, командир, оформляй на него документы.

— На амнистию?! — удивлённый неожиданным поворот уточнил измученный за день проверкой страж порядка вверенного ему спец учреждения.

— На отпуск. — разочарованный непонятливостью разъяснил туз из главного управления исполнения наказания, и вставая с кресла оконфузившемуся своему собеседнику не без высокомерия с нажимом добавил, — в качестве поощрительной меры в соответствии с российским законом.

…Спустя неделю после визита компетентных надзирателей над надзирателями колония мирно гудела своим давно заведённым распорядком дня. А её начальник, отойдя от лёгкого гипертонического криза, связанного с этим визитом, за время которого он сдал экзамен на профпригодность, честность и порядочность с оценками «удовлетворительно» и «неплохо, неплохо», расслабился и принимал у себя в кабинете «Гвоздодёра». Сидя за столом, слуга закона бодро спросил у стоящего перед ними заключённого:

— Как, Чердаченко, настроение?

— Нормально, жалоб нет.

— Тогда принимай, орёл, поздравления. У меня для тебя сюрприз. Заслужил, что там говорить? Заслужил. Одним словом, молодец!

Гвоздодёр в ответ на полученную туманную информацию постарался на всякий случай разнообразить свою физиономию неуловимой улыбкой Джоконды в мужском исполнении.