Корабли на экране слежения снова стали путать свои траектории.

— Выдаю истинные траектории, — бесстрастно объявила Минерва. — Вношу поправки в курс торпед…

И тут же на экране один за другим расцвели два взрыва.

Третий продолжал лететь.

— Один мимо, — сказала Минерва почти радостно. — Ничего, Рой, зато теперь у меня есть их…

— Эй, мальчики, кончайте вопить! — заорал Рой, заглушая вой и улюлюканье курсантов. — Один еще не…

Его язык прилип к небу. На экране, дававшем картинку с носовой части судна, возникло огромное двуглавое тело вражеского корабля и стало расти, расти…

…И тут из-за края кадра вырвался голубой луч — и весь передний экран превратился в раскаленный протуберанец.

Крейсер, словно футбольный мяч, посланный классным игроком, отлетел куда-то вверх и назад. Воцарилась непроницаемая тьма. И единственный звук, который отозвался в каждой клетке тела Роя — звук тяжелого удара в огромный барабан. Рой затаил дыхание, уверенный, что этот вздох был для него последним. Потом судорожно выдохнул и заорал:

— Минерва! Минерва-а-аа!!!

И вдруг зажегся свет.

— Зачем так кричать! — пробурчала она недовольно.

Рой поднял глаза на экран. Он был пуст, восхитительно пуст! И лишь где-то вдалеке рассеивалось облако огромного взрыва.

Рой дрожащей рукой нащупал пульт связи и прохрипел:

— Пизон! Я оставляю тебе жизнь! Через пять минут зайди.

— Опять две недели капремонта, — проворчала Минерва. — Всего за полчаса удовольствия. Снова ты меня втянул в авантюру.

— Я?!

— Ну ничего. Зато теперь у Флота будет противоядие против новой защиты Синдиката. Теперь наши будут стрелять по кораблям, а не по призракам, которые выдавали на экран тахионные сенсоры.

— Спасибо СИГИЗМУНДУ.

— Ну да, спасибо и этой железяке, — высокомерно согласилась Минерва.

— Кстати, ты «этих железяк» еще шесть штук заказала, — напомнил Рой. — Я слышал, как ты разговаривала сегодня утром с офисом Главного квартирмейстера.

Минерва издала великодушный смешок.

— А я слышала, как ты с курсантами прощался. «До свидания, ребятишки!» Этакий ласковый дедушка среди внучат.

Рой густо покраснел:

— В конце концов, они здорово сделали свою работу.

— Правда, потом немного полежали в обмороке и поплакали, — сухо добавила Минерва. — Когда узнали, что это было на самом деле.

— А что, по-твоему, я должен был им врать?

Минерва от души расхохоталась.

— Ну нет, конечно, врать нельзя. И, кстати, следующему нашему классу тоже. Они уже ждут. Иди, впусти их.

— А капремонт?!

Минерва синтезировала тяжелейший из вздохов и сказала:

— Единственное, что не поломали мне в этой драке — чертов тренажер.

Рой тяжело поднялся и пошел к выходу.

— Это поправимо, — сказал он, обернувшись на ходу. — Где-то здесь у нас должна была остаться бомба. Маленькая такая бомбочка — как раз подходящей мощности.

Хохот Минервы провожал его до самых дверей.

Теперь Флот собирал силы на плацдарме, ограниченном двумя главными мирами халиан. На орбите планет, принадлежавших бывшим врагам землян, сосредоточилось около миллиона солдат Альянса. Большинство прибывших на Халию были неприятно поражены. Эти новые, еще не нюхавшие пороху рекруты ожидали встретить разбитый и сломленный народ. Они не учитывали редкостное чувство воинской гордости, присущее халианам. Проиграть достойному сопернику не считалось здесь позором; позором было бы не оказать должного сопротивления. В каждой войне должен быть побежденный. Отважно сражаться и потерпеть поражение не было бесчестьем. В этом отношении халиане выгодно отличались от людей.

Многие халиане захотели поступить на службу во Флот. Большинство получили вспомогательные посты, не требующие ношения оружия. Немногих опытных бойцов направили на корабли, но им не разрешалось занимать командные и ключевые посты. Воспоминания о безжалостных налетах хорьков были слишком свежи, чтобы командование Флота полностью избавилось от недоверия к ним. И уже совсем не многим позволено было сформировать целые экипажи, в состав которых непременно входил наблюдатель Флота, имевший право наложить вето на любое решение капитана и контролировавший надежно вмонтированную в двигатели корабля мину.

Когда Халию оккупировали, на планету прибыли сотни психотерапевтов и социологов. Их целью было определить, может ли Флот положиться на преданность халиан. Понимая, что только время может дать ответ на этот вопрос и заставить Адмиралтейство поверить недавним врагам, большинство ученых занялись «косвенными» исследованиями. В отличие от своих молчаливых военных соплеменников ученые были не прочь обсудить с халианами могущество Альянса. Довольно скоро аборигены поняли, что у них никогда не было реальных шансов взять верх над таким грозным противником. С горечью осознавали они, что жизни трех поколений воинов были отданы бессмысленной бойне.

Культура халиан, казавшаяся непостижимой экспертам Флота, на самом деле была очень похожа на культуру пророманских кельтов и древних японцев, где честь и славное имя ценились выше самой жизни. Единственное, что приводило в смущение специалистов — это высокий уровень технологии, не соответствующий примитивному в своей основе мировоззрению. Пока земляне искали группу экспертов для изучения комплексной психологии, халиане по-прежнему сохраняли неприязнь к человечеству, которое помогло им встать на ноги и покинуло в минуту величайшей нужды.

Беспорядки, вызванные непреодолимой подозрительностью новых союзников — людей смущали и приводили в замешательство халиан. Ветераны не понимали, почему их оставляют в стороне, в то время как Альянс напрягает все силы и перебрасывает войска с баз в трех месяцах пути. Время от времени раздражение халиан взрывалось вспышками буйства. Чаще, однако, обычная горячность жителей Халии, наследие героической культуры, проявлялась в среде мальчишек, знакомых с войной только по омниэкранам. Даже после инцидента с Добрым Сердцем Флот очень медленно осознавал ценность союза с халианами. Время шло, а некоторые из отвергнутых воинов так и не смогли приспособиться к штатской жизни и предпочли стать пиратами.

И лишь иногда редким представителям обеих рас удавалось прийти к взаимопониманию.

Один в теплой темноте Стоун шел по грязной узкой улочке халианской деревни. Пружинящие подошвы его башмаков почти бесшумно ступали по влажным камням мостовой. Было уже поздно, и низкие тяжелые облака заволокли небо, предвещая очередной летний дождь. Единственным освещением были кое-как расставленные фонари с древними электрическими лампами, излучавшими тусклые снопы света, да редкие огоньки под замшелыми крышами каменных домов.

Камень[1] среди камней. При этой мысли у него на губах промелькнула слабая улыбка. Кто бы мог подумать, что ему доведется оказаться на Халии?

Впереди вдруг возник сноп яркого света. Это распахнулась дверь забегаловки, и на улицу вывалились трое халиан. Дверь закрылась, свет исчез, но небольшая неоновая вывеска у входа продолжала гореть бледно-голубым светом, привлекая насекомых. Местный аналог мотыльков вился вокруг светящейся надписи, наполняя улицу призрачными тенями.