Почти веселый тон тетки обманул родственника.
– Построил! К чему строить, ежели эти вот пустые стоят?!
– А… самому даже строить не хочется? Выметайся отсюда. К вечеру приеду, чтоб духу вашего здесь не было.
Трофим уже развернул сани обратно, Анея сделала нам знак, чтобы мы садились, спокойно уселась сама и вдруг посоветовала Маштаку:
– Не дури, приведи все в порядок, я терем и двор князю подарила.
– Че… го?.. – остался с раскрытым ртом Маштак.
Едва мы выехали за ворота, как Лушка поинтересовалась:
– Когда это ты князю наши хоромы подарила?
– Не подарила, так подарю. Трофим, правь к княжьему двору, подарок будем делать.
Опомнившийся Маштак выскочил-таки за ворота и кричал вслед:
– Анеюшка, ты что? А в дом войти, погостить?
Лушка отреагировала первой:
– Во дурак! Раньше приглашать надо было.
Вообще-то, по моим понятиям, произносить такое юной девушке о старшем родственнике, да и просто взрослом человеке означало по крайней мере получить выговор, если не настоящее наказание. Но ничего не последовало, Анея только усмехнулась. То ли была совершенно с дочерью согласна, то ли наши представления о «зажатости» древних барышень несколько преувеличены… Скорее второе, потому что Лушкиной смелости в разговоре не удивляются и остальные тоже. Как и моему поведению.
Тетка даже глазом не повела в сторону опешившего родственника. Я все-таки поинтересовалась, не жалко ли отдавать такой терем? Анея усмехнулась:
– Лучше князю отдать, больше чести будет, чем такой дурак его спалит.
– Как спалит?
– А так! Как спалил свой собственный. Спьяну свечи перевернули да и подпалили.
Трофим, оглянувшись, добавил:
– А на дворе-то что творится, Анея Евсеевна.
При этом сани заметно вильнули, чего на улице делать не полагалось, Анея только сверкнула строгим взглядом:
– За дорогой гляди!
А я подумала, что Трофим, который в Козельске запросто зовет тетку Анеюшкой, в Рязани величает ее только по отчеству и чуть ни с поклонами… Да и Лушка языком мелет куда осторожней, к матери почтительна и вот такие ехидные замечания никто, кроме нас, не слышит. Вот она, субординация древности в действии.
Мы выехали на Соборную площадь. Собственно, площадью ее можно было назвать с большой натяжкой, но это по моим, мегаполисным, меркам, а для средневекового города очень даже немало. Ехать к князю не пришлось, Анея увидела кого-то и распорядилась остановиться. Оказалось, это брат правящего Рязанского князя Юрия Игоревича Ингварь Игоревич. Видно, их с теткой связывали какие-то общие прежние дела, потому как князь даже с коня сошел, к саням подошел приветствовать.
Я поймала себя на том, что пристально глазею на князя, потребовалось усилие воли, чтобы заставить себя опустить глаза. Одно дело жить в Козельске и общаться с теми, о ком ничего не знаешь. Если не считать маленького козельского князя Васю, остальные на страницах летописи следа не оставили. А вот сейчас передо мной стоял князь, который известен. Пусть не всем, только тем, кто специально изучал историю, но все равно. Вот этот князь поедет в Чернигов просить у черниговского князя Михаила Всеволодовича помощи и не получит ее. Вроде с ним вместе будет Евпатий Коловрат…
А Анея тем временем вызнавала что ей нужно. Оказалось, что князя Юрия Игоревича в Рязани нет, уехал куда-то.
– А сын твой Роман где, в Коломне?
– Нет, ныне в Рязани, по делам приехал. Как Федор в Козельске?
– А что Федор? Он воевода.
– Да он при маленьком князе, небось, не просто воевода.
– Есть такое…
И вдруг в глазах Анеи что-то блеснуло, я поняла, что она придумала нечто… Так и есть.
– Князь Ингварь Игоревич, хочу я тебе подарок сделать.
– Да с чего это?
– А вот так! Мой терем знаешь?
– Кто ж в Рязани его не знает?
– Вот его тебе и дарю.
– Да ты что, Анея Евсеевна? Тому терему цены нет, ровно княжеский…
– Дарю. Ныне грамоту напишу. Только у меня просьба к тебе: пошли своих людей прямо сейчас, чтоб Маштака поторопили с выездом, мне самой, как понимаешь, не с руки.
Князь Ингварь расхохотался:
– Ай и ловка ты, Анея Евсеевна! Но за такой дар готов тебе помочь Маштака выкинуть, у самого на него руки чешутся. А есть куда?
– Есть! – отрезала Анея тоном, не терпящим возражений.
Вот тебе и женская незаметность, может, кто и незаметен, только не моя тетка, такую и князья вон побаиваются.
Но выкинуть в тот же день не удалось, Маштак на коленях умолял князя и Анею оставить его хоть на неделю, пока подновят после пожара его собственный дом. Он предлагал тетке освободить для нее любые комнаты, но Анея, осмотрев терем, поморщилась:
– Тут после тебя неделю отмывать и проветривать надо. Грязищу-то развел!
Маштак, сменивший утренний хозяйский тон на униженный, льстиво восхищался:
– Строга ты, Анея Евсеевна, ох, строга…
Тетка, посоветовав князю не держать Маштака в хоромах дольше сказанного, предпочла удалиться. Но нам надо было где-то ночевать самим. Такое место нашлось у сестры Степана Авдотьи. Златокузнец Никола, тот самый, что сажал золотые капельки размером с десятую часть булавочной головки в колечко из проволочки толщиной с волос, имел на дворе два дома, просто новый построили, а старый еще не разрушили. Видно, Анея подозревала исход переговоров с Маштаком, потому что приказала девкам привести этот пустующий дом в порядок и хорошенько протопить. Я ломала голову над тем, что заставило Анею уехать из Рязани, где с ней так считались, в далекий Козельск? Лушка на вопрос только плечами пожала. Было ясно, что здесь какая-то тайна, спрашивать о которой не рекомендуется. Ладно, потерпим…
Утром тетка распорядилась, чтобы я одевалась и отправлялась с ней.
– А я?
Анея к Лушке даже оборачиваться не стала, фыркнула:
– Дома подождешь, мы по делу.
Конечно, сестрица обиженно надула губы, но мать на такие мелочи как недовольство дочери внимания не обращала, она принялась наказывать мне, во что одеться. Согласно ее ценным указаниям, получалось парадно, да не очень. Ясно, дресс-код изменен ввиду нецелесообразности обвешивания золотыми и серебряными побрякушками. В результате их все равно оказалось немало, но не столько, как первый раз.
Когда я была готова, тетка критически оглядела результат общих стараний моих и двух сенных девок и кивнула:
– Ладно.
Мы отправились пешком. Ясно, операция под грифом «Сов. секретно», не только Лушку не допустили, но и Трофима тоже. Сзади все же вышагивал один из дружинников, приданных Анее отцом для охраны, хотя я полагала, что тетка куда больше надеялась на свой авторитет, чем на его меч. Тетке то и дело кланялись, она с кем-то здоровалась.
На крыльце Успенского собора мы увидели богато одетых людей. Ясно, княжья семья. Оказалось, так и чуть не так. Вчерашнего знакомого Ингваря Игоревича среди них не было, скорее это младшая поросль князей.
Анея вдруг кивнула:
– Вот к кому мы пойдем. К Роману Ингваревичу Ты не гляди, что он молод – толков, как никто другой.
Я проследила за взглядом тетки и… пропала! Окончательно и бесповоротно! Потому что Роман Ингваревич олицетворял собой именно тот тип мужчин, от которого я без ума. Таким иногда изображают Александра Невского – высоким, стройным синеглазым красавцем с мужественным лицом (на сей раз это вовсе не признак предателя!) и спокойной уверенностью в каждом движении. Неужели красотка, стоящая чуть правее, его княгиня?! Стало так больно и горько… Конечно, влюбиться в князя с первого взгляда нелепо что для пятнадцатилетней дочери воеводы, что для тридцатилетней бизнес-леди из XXI века, но когда это сердце спрашивало?
– А… кто это рядом с ним?
– Князь Федор Юрьевич, сын Юрия Игоревича Рязанского.
– Нет, женщина?
– А… это княгиня Евпраксия.
Кажется, я с облегчением выдохнула. Та самая Евпраксия, что шагнет с высокого терема вниз с ребенком на руках, только чтобы не достаться татарам… А женщина и правда красавица, причем не русской, нездешней красотой. Понятно, она же византийка. Совершенный овал лица, большущие темные глаза, даже на расстоянии видно, что ресницы густые и длинные, на щеках нежный румянец. Погубить такую красоту! Вот гад! За одно это Батыя следовало бы кастрировать!
