А Анея уже пробивалась сквозь толпу ближе к князю, сделав знак мне, чтобы не отставала. Я почти скорбно вздохнула: несчастная любовь мне и дома не нравилась, а уж в далеком тринадцатом…
– Здрав будь, князь Роман.
– И ты здравствуй, Анея Евсеевна, – поклон не только по необходимости, заметно, что больше из уважения.
– Князь Роман, разговор есть. Серьезный.
– Пойдем в терем.
– Нет, лучше подале. В домах лишние бревна есть, услышать могут.
– Кого мне бояться?
– Дело говорю.
– Ну хорошо, пойдем.
К этому времени я пробилась ближе и встала, не зная, можно ли подходить. Но тетка вдруг сделала знак, чтобы подошла.
– Князь Роман, ты моего брата Федора Евсеича помнишь?
– Как не помнить, все звал к себе в дружину, да он к черниговскому князю сбежал.
– Не к черниговскому, а в Козельск, – уточнила не терпящим возражений тоном Анея. – А это вот его дочь Настасья.
Мои глаза встретились с двумя синими омутами и утонули в них окончательно. Единственной мыслью было: как же с тех пор измельчал народ! В двадцать первом веке таких синих глаз уже не встретишь, разве что у голливудских красавцев с их цветными линзами. И такая густая русая чуть вьющаяся бородка бывает только у киногероев стараниями гримеров. Но князь, похоже, не задумывался над своей внешностью, она не главное. Глаза внимательные, пытливые и еще умные-умные…
Отчаянно соображая, как положено приветствовать князя, пусть и не собственного, я, кажется, попыталась отвесить ему поясной поклон. Роман схватил меня за плечи:
– Ты что, Настасья, ты что? Али забыла меня? А выросла-то как! Дай на тебя посмотреть… Красавица…
Каюсь, испытала настоящее смущение почти до слез! Это с моим-то характером!
– Ну, князь, совсем девку в краску вогнал, – лукаво рассмеялась Анея.
Если бы мне кто сказал, что я в образе пятнадцатилетней дурехи способна краснеть от одного взгляда и прикосновения русоволосого красавца, ни за что бы не поверила. Ой, что с людьми тринадцатый век делает…
– Я тебя крохой помню, вот такой, – Роман показал рукой себе едва не по колено. А я вдруг пожалела, что для этого ему пришлось отпустить мое плечо. – Ну, сказывай, Анея Евсеевна, что за дело у тебя.
Все ясно, повосхищались девахой и ладно, будет с нее. Неужели я совсем его не заинтересовала? Он женат или князьям не положено заглядываться на пятнадцатилетних боярышень?
– Разговор долгий и не столько у меня, сколь вон у Насти.
По голосу тетки слышно, что дело действительно серьезное, Роман кивнул и сделал знак, чтобы шли за ним.
В комнатухе, куда пришли, окно затянуто бычьим пузырем, света пропускало немного, горела всего одна свеча, но это никого не удивило. Князь показал на лавки, сел сам.
– Здесь чужих ушей нет, говори спокойно.
Тетка чуть замялась, покосившись на меня, я понимала, то, что она сейчас скажет, вообще лишит меня надежды на внимание Романа как к женщине, но что делать? К тому же я смотрела на него иными глазами, уже вспомнив, что это за князь. Сердцу было невыносимо больно, потому что Роман Ингваревич, племянник правящего в Рязани Юрия Игоревича, погибнет, кажется, под Коломной. Он сумеет прорваться со своей дружиной после битвы на Воронеже, но после Коломенской битвы выживет только сын Владимирского князя Всеволод Юрьевич. Роман должен сложить голову там.
И вдруг меня взяло настоящее зло! Если еще минуту назад я сомневалась, правильно ли поступаю, раскрывая свои знания, то теперь твердо решила: фиг вам! Это «фиг» относилось к Батыю. Пусть я не смогу вернуться, пусть меня даже убьют и душе останется неприкаянно мотаться по векам, но я сделаю все, чтобы не погиб вот этот русский красавец и многие тысячи других!
– С нашей Настасьей беда случилась, лошадь у нее понесла и уронила. Убилась сильно.
Вот уж спасибо, тетушка! Взгляд князя стал сочувствующим, только этого мне не хватало.
– С тех пор уж который месяц ровно провидица какая, знает то, чего и знать не должна.
Так, это уже легче, не дура разбитая, но провидица…
– Послушай, Роман Ингваревич, чего она про новую напасть твердит, ту самую, о которой половцы да булгары говорят.
– Говори. – Внимательные синие глаза заглянули в саму душу и что-то там увидели, потому что и в них едва заметно дрогнуло.
Я ухнула словно из самолета без парашюта, вернее, не будучи уверенной, что тот раскроется. Разговор с князем Романом получился трудным и простым одновременно. Было неимоверно сложно удержаться от пересказа всей истории и очень легко, потому что он не задавал лишних вопросов, хотя сначала слушал недоверчиво.
– Князь Роман, это настоящая беда. Это не половецкий набег, его не отбить одной Рязани. Батый пришел.
– Кто?
– Хана так зовут, та огромная сила, что побила русских князей на Калке, пришла к нашим границам снова.
Роман чуть усмехнулся:
– Уж и огромная! Всего три тьмы было, а побили потому, что русские князья один перед другим выхвалялись, вместо того чтобы договориться! Дядька Василько Константинович Ростовский рассказывал, хотя сам туда и не успел!
Он вдруг явно чуть смутился, видно, потому, что говорил это девчонке, которой до ратных забот нет никакого дела. Хотя, почему нет, иначе не пришла бы к нему?
– Теперь не три тьмы, а пятнадцать. Они уже разбили булгар, очередь Руси.
– Много, конечно, но Рязани не привыкать заслоном стоять, выдюжим. К весне надо готовиться особо…
– Не к весне, они придут зимой. Совсем скоро.
– Степняки не ходят зимой, лошадей кормить нечем. По первой травке каждый год ждем.
– На сей раз придут зимой и огромной силой. – Я понимала, что должна сказать что-то такое, что он сможет проверить. – Сначала послов пришлют – бабу-колдунью и двух воинов. Послов убивать нельзя, как сделали князья Мстиславы перед Калкой. Послы придут уже через десять дней. Если они придут, ты мне поверишь?
– Я тебе почему-то и сейчас верю. Где само войско?
– На реке Воронеж.
– Воронежа два – Лесной и Польный, на какой?
– Не знаю, где-то между ними. Я вообще не знаю, где это…
– Это граница наших земель. Пока не переступили.
– Роман, когда переступят, будет поздно. У них пятнадцать туменов, и каждый из них готов убивать и уводить в плен.
– Почему ты рассказываешь это мне?
– Я знаю, что буду наказана, но молчать не могу. Я хочу, чтобы спасся хоть кто-то, иначе Русь будет выжжена, а города превратятся в пепелища… Князь Юрий Игоревич мне не поверит, может, он поверит тебе?
Роман задумался.
– В такое и мне не поверит, одна надежда, что послы действительно придут… Булгары все лето про ту напасть твердят, и что много их, и что сильны и безжалостны, и что на Русь собираются. Да только мы их по весне ждем. Худо, если зимой нападут…
Если честно, я засомневалась и сама. А вдруг я ошиблась, и это не тридцать седьмой год, а, например, тридцать шестой или вообще двадцать пятый какой-нибудь? Нет, все верно, говорил же половец, что их кочевья заняли неведомые люди с востока, значит, беда и впрямь близко. Пусть меня считают чокнутой, пусть косятся, я должна их предупредить! Нельзя, чтобы погиб этот синеглазый князь и тысячи других. Но получалось, что они и без меня все знают? А чего же тогда не шевелятся, надежда на русский «авось»?
– Что еще ты о них знаешь?
И я принялась рассказывать…
О жесточайшей дисциплине в войске, когда за одного жизнями отвечает десяток, за десяток сотня, а за сотню вся тьма… когда трусость просто невозможна, потому что смерть от наказания будет куда страшнее – стянут ременными петлями ноги и плечи и медленно подтянут друг к дружке, ломая позвоночник… что одному вступившему в бой под страхом смерти обязано помочь все войско и не остановиться до тех пор, пока обидчик не будет убит… что никто никого не кормит, каждый добывает себе пропитание и добычу сам, а значит, грабежи и убийства особенно жестоки… что их лошади способны разрывать прочными копытами снег и добывать себе из-под него прошлогоднюю траву, а потом еще и давать кровь хозяину, если тому нечего есть…
