В конце месяца я получил сообщение от Рашида, в котором без всяких объяснений говорилось о приостановке работ. Это напоминало приказ. Меня не устраивало подобное положение вещей. Нам было необходимо поговорить.

В моем бумажнике лежал зашифрованный телефонный номер Рашида, но я не стал ему звонить и предупреждать о визите. Уже стемнело, когда я появился на пороге его маленького домика, стоявшего на Рэймэпо-авеню в паре миль от моей квартиры, на другой стороне Джерси-Сити.

Рашид сам открыл дверь. Он выглядел совершенно спокойным, всегда готовый к встрече со мной. Мне это не понравилось. Я просто посмотрел на него и ничего не сказал. Ждал, наблюдая за ним. Он стоял в дверном проеме. Возможно, все дело было в его прическе или одежде, но мне показалось, что он изменился. На секунду возникло ощущение, что я никогда не знал этого человека. Какой-то смуглый парень. Даже не араб. Возможно, доминиканец.

— Курт! Заходи.

— В чем дело, Рашид?

— Заходи. Планы изменились.

Он говорил так, словно нам предстояло обсудить самые обычные вещи.

— Я не понимаю. Что происходит?

— Одной бомбы недостаточно.

— Что ты хочешь этим сказать? Бомба, которая у нас есть, прекрасно справится с задачей. Мы должны действовать как можно быстрее.

— Нам нужно нечто большее. И теперь у нас это есть. — Он был взволнован. — Курт, приятель, поверь, мы изменим Америку.

— Как?

— У нас есть Меч, Курт.

— Меч?

— Как Ангел Господень, мы поразим этим Мечом Америку.

— Мы? А чей это план? Твой или мой?

— Это замысел Аллаха.

И все это время он молчал?! С тех пор как мы приехали в Соединенные Штаты, прошло несколько недель, но лишь теперь Рашид решил рассказать о том, как изменился план, в который были вовлечены не только мы с ним.

— Нам понадобится некоторое время. Совсем немного. Это убьет не всех. Но многих.

— Что «это»? — Мне надоела эта чертова игра.

— Мор. Как в Коране. Как в Библии, Курт. Тысячи, возможно, сотни тысяч погибнут. «Меч Господень и язва на земле, и Ангел Господень истребляющий».

— У тебя что-то есть? О чем ты, черт возьми, говоришь? Какие еще сотни тысяч?

— Но не больше, чем в Боснии. Не больше, чем в Палестине. Это будет великое бедствие, которого еще не знали американцы. Они познают ту боль, которую мы с тобой знаем.

Я обвел глазами пустую комнату, пытаясь сосредоточиться. Около стены — матрац, на край которого брошена грязная одежда. В углу — деревянный стул с факсимильным аппаратом. И больше ничего. Ничего, что могло бы рассказать о Рашиде, о том, чем он занимается, о его планах. Согнувшись, я сел на матрац.

— Какое-нибудь химико-биологическое дерьмо?

Рашид усмехнулся.

— Божье дерьмо.

Я покачал головой.

— Мы поразим не только власть имущих. Мы поразим Мечом разных людей. В основном нашими жертвами станут невинные.

Рашид достал что-то из-под груды грязной одежды. Я посмотрел на то, что он держал в руках. Какие-то бумаги. Блокнот. Карандаш.

— Думаешь, Бог не убивает невинных? — Рашид сел рядом со мной, прислонился спиной к стене и стал делать наброски. — У нас есть миссия, Курт. Божья миссия. Мы должны изменить Америку. Изменить мир. Позволить действительно невинным людям изменить свою жизнь. Читай книгу! Это путь Господа, и он должен стать и нашим путем. — Он сидел так близко, что я мог разглядеть сосуды в его глазах. — Не каждый человек достоин нести послание Божье. Но я вижу это в тебе, Курт. Ты — избранный.

Ему больше нечего было сказать, и он продолжил рисовать. Потом остановился.

— Ты со мной. — Слова прозвучали как утверждение.

Я призадумался. Мне казалось, что я теряю над собой контроль, меня тянуло ответить, положить всему этому конец. Но я не мог проронить ни слова. Он понял это и вернулся к своим бумагам.

— Ты избран Богом. — Рашид так увлекся тем, что делал, и вел себя так непринужденно, что я поневоле стал проникаться его словами.

Той ночью Рашид не посвятил меня во все детали своего плана, но сказал достаточно много. Он не объяснил мне, где возьмет вещь, которую назвал Мечом Ангела, но поделился своими соображениями по поводу того, как можно ее использовать. Я подумал, что с технической точки зрения у меня все должно получиться. Я почти не задавал вопросов, в основном слушал. И он продолжал свой рассказ. В плане не было ничего сложного, и некоторое время спустя я уже слушал вполуха.

Я не сомневался в действенности этого средства. Раньше мы планировали совсем иное: четверть тонны хорошо приготовленного взрывчатого вещества. Но то, о чем рассказывал Рашид, если все удастся, действительно похоже на деяние Бога. Если у нас получится, это станет деянием Божьим. В противном случае Господь не позволит случиться тому, что противоречит его замыслам.

— ...как в Цазине. — Название места вернуло меня к действительности. — Мы заставим их почувствовать весь ужас происходящего. Они поймут, что наделали.

Он снова вернулся к своим наброскам. Иногда останавливался, смотрел на меня, о чем-то думал, рисовал новые детали и делал пометки там, объясняя, где я должен выяснить дополнительную информацию или импровизировать. Он нарисовал канистру, охлаждающие реагенты, насадку аэрозоля. Долгое время мы сидели молча. Затем он нарушил тишину:

— Рано или поздно все умрут.

«Каждая душа познает вкус смерти», — подумал я. Но мы совершим страшный грех, если все окажется обманом, не имеющим никакого отношения к Богу. Это станет преступлением, если люди погибнут, а ничего не изменится. Но я повторял себе снова и снова, что тогда Он не позволит этому случиться. Я убеждал себя в том, что план праведный и мы сможем его воплотить.

Уверял себя, что должен сделать это. Рашиду нужны мои знания. Мои навыки. Я смогу в любой момент остановиться. Помню, как в Загребе, когда мы расставались перед тем, как ехать в Америку, он сказал мне одну вещь. После долгих месяцев войны в Боснии я боялся, что не смогу больше жить в Соединенных Штатах. В ответ он лишь рассмеялся. «Ты — настоящий американец. Если ты сможешь скрыть свой гнев, то сам станешь невидимым». Рашид бы не справился без меня. Ему нужен человек-невидимка.

Позже, когда меня начали мучить сомнения, чаще по ночам, я вставал и обдумывал план действий, зная, что в конечном итоге с Божьей помощью смогу принять единственно верное решение. А днем снова шел работать в Совет. Я старался быть терпеливым. Но внутреннее напряжение росло.

Наступил канун Рождества. В ближайшие недели мы закончим. Оставалось только выбрать подходящее место и время.

Я закрыл дверь в подвал. Все лежало на своих местах. Мне больше было нечего здесь делать.

Я поднялся по лестнице в кабинет Шанталь. Я знал, что она уехала в Вашингтон на выходные, и все же мне захотелось увидеть ее, когда я открою дверь. Внутри никого не было. Меня охватило чувство, которое я не любил и которое часто возникало, когда я оказывался один в пустом доме. Я скучал по ней и хотел, чтобы она поскорее вернулась.

Прямая линия Шанталь работала даже при отключенной АТС. Я набрал номер Селмы в Канзасе, который не изменился за прошедшее время. Телефон прозвонил три, четыре, пять раз. Только бы не включился автоответчик. Телефон продолжал звонить. Никто не подходил. Я медленно и осторожно положил трубку на место. Придется подождать.

Если бы мы с Рашидом придерживались первоначального плана, Шанталь могла бы погибнуть. Мы не хотели убивать ее, но если бы в тот момент она оказалась в приемной, я не смог бы ее предупредить. Возможно, ей бы повезло, возможно, нет. Все в руках Бога, и долгое время я думал, что это не мое дело. Но когда Рашид рассказал о том, что планирует более масштабную атаку, я понял, что бомба не оказала бы серьезного действия. Рашид убедил меня, что Совет — тайный центр американского правительства, средоточие зла. Но он был не прав. Совет не играл большой роли в существующем порядке вещей. Теперь я это знал. Думаю, он тоже. Поэтому наша задача изменилась. Но если он был не прав тогда, мог ошибаться и сейчас. Смерть Шанталь оказалась бы бессмысленной. Бесцельной. И мне это не нравилось.