– Я не понимаю… Ничего!

– Дело в том, что они прослушивают телефон отделения Министерства культуры. Этот человек перехватил настоящего посыльного с ключом. Он просто бросил бы этот ключ здесь, но сначала убил бы нас обоих. – Василий расстегнул пальто на трупе и, подняв рубашку, заголил грудь покончившего с собой. Голубая зубчатая окружность была четко видна на его груди. Опять оно, это кольцо! Принадлежность к кругу Матарезе!

Старый ученый достал с верхней полки металлического стеллажа две папки и протянул их Талейникову. Объемистые семнадцатый и восемнадцатый тома предстояло просмотреть на предмет упоминания фамилии Ворошина. Управиться надо было как можно скорее.

– Задача намного упростилась бы, если бы это были московские архивы, – заметил Миковский. – Там есть общее описание, тематическое индексирование плюс указатель к каждой папке.

Спустя минут двенадцать он уверенно произнес:

– Это здесь.

– Что?

– Все криминальные моменты из жизни князя Ворошина.

– О его расстреле?

– Не совсем. О его жизни, о жизни его предков, точнее, отца и деда, и перечень преступлений, а также последствий их деятельности.

– Дайте мне посмотреть.

Да, там действительно было записано многое, что касалось жизни этой семьи. И отец, и дед князя представали с пожелтевших страниц далеко не агнцами, особенно отец, повинный в разорении многих и отличавшийся безнравственностью и железной хваткой. Отпрыска своего он отправил на юг Европы в надежде обеспечить ему хорошее образование.

– Молодой князь провел около пяти лет в довольстве и комфорте, – сказал Миковский.

– Где? – почти выкрикнул Талейников.

– Что где? Вы о чем?

– Куда именно его послали учиться?

Миковский перевернул страницу:

– В Крефельд. Университет города Крефельда. К северо-западу от Дюссельдорфа, если я нe ошибаюсь.

– Тот негодяй, что завладел ключом, тоже говорил по-немецки! – обрадовался Василий. – Так, значит, это в Германии…

– Что именно?

– Новый облик и содержание Ворошина сформировались в Германии. Читаем дальше.

Они листали пожелтевшие страницы, исписанные твердым, разборчивым почерком. Князь провел три года в Крефельде и два года в Дюссельдорфе, где установил тесные связи с крупными немецкими промышленниками.

– Думаю, – заметил Талейников, – что его следы должны привести нас в Эссен. Мне пришло это в голову в связи с именами людей, которые поддерживали отношения с князем: Густав фон Болен-Гольбах, Фридрих Шотт и Вильгельм Габернихт – представители военной промышленности Германии. Эти связи навели нашего Ворошина на мысль о том, куда выгоднее всего вложить средства. Война в Европе, освоение или разработка новых видов вооружения. Он мог стать совладельцем таких промышленных компаний.

– Думаете, заводы Круппа?

– Или Верахтена, соперника Круппа. Ворошин мог изменить фамилию. Ведь в тот период была полная неразбериха: война да еще революция в России. Исчезнуть из виду было легко, а знакомства в Германии давали ему хороший шанс осуществить свой замысел…

– А вот здесь сказано о его уничтожении, – прервал Василия Миковский, продолжая листать страницы. – Так что, боюсь, ваша теория не выдерживает критики.

Талейников углубился в текст. Материалы, изложенные на пяти страницах, содержали подробное описание пожара в имении князя Андрея Ворошина. Далее шла констатация смерти его жены, двух сыновей, обеих невесток и дочери. Все вместе погибли после полудня 21 октября 1917 года в пылавшей усадьбе на берегу реки Славянки. Подробно описывалась стрельба из винтовок и пулеметов по людям, находившимся в комнатах большого дома, а затем и пожар, после которого ничего не осталось, кроме обгоревших руин особняка.

Это описание вызвало у Василия воспоминания о зеленых холмах Порто-Веккьо и развалинах виллы Матарезе. Там тоже все закончилось грандиозным пожаром.

– Я должен возразить, – обратился он к Миковскому. – Это было не уничтожение по приговору революционного суда, то есть хочу сказать, что никакого уничтожения не было вообще.

– Я понимаю, – согласился Миковский, – революционного трибунала не было, не было и суда или какой-либо аналогичной процедуры, но хочу вас уверить, результат тот же.

– Но здесь нет никаких результатов, нет очевидцев и нет доказательств смерти! Одни только мастерски описанные сцены пожара и обгоревшие руины. Этот материал – просто-напросто фальшивка.

– Василий Васильевич! Ведь это все-таки архивы, здесь каждый документ выверен учеными… в свое время…

– Значит, кого-то из этих ученых купили. Я допускаю, что громадное имение было сожжено дотла, но дело этим не должно ограничиваться. Описание обстоятельств, – Талейников перевернул несколько страниц назад, – невероятно подробное: фигуры с пулеметами, лупившими по окнам, вооруженные люди на крышах, убегающая прислуга, взрывы, начавшиеся с кухни… все это какая-то ерунда. Масса деталей, чтобы отвлечь внимание от основного. Отсутствует главное, а именно: кто, когда, по приказу номер какому проводил экзекуцию? А может, все вообще сочинено, чтобы убедить нас, что все погибли и ничего не осталось.

– Согласен, – произнес Миковский, на минуту подавленный описанием деталей и вообразивший зверства красных.

– На деле это сплошная липа. Во всех материалах, которые мы только что просмотрели, при описании демонстраций или штурма вокзалов, захвата имений всегда присутствуют такие фразы, как «эту колонну возглавлял товарищ такой-то», «подавление вражеского сопротивления проводил отряд под командованием, например, товарища Бланка». Как вы сами говорили недавно, эти материалы составлялись с обязательным указанием фактов и имен, записывалось буквально все – для будущего подтверждения или опровержения. Хорошо. Давайте прочтем еще раз. – Василий пролистал страницы. – Здесь есть ненужные подробности, отмечена даже температура воздуха, цвет неба, одежда людей, но нигде нет упоминаний о том, кто проводил операцию и кто руководил этой акцией. Упоминается только фамилия Ворошиных, других фамилий нет.

Ученый водил пальцем по строкам, глаза его бежали по тексту, а рот приоткрылся от удивления.

– Да, вы правы. Чрезмерное количество мелких деталей камуфлирует отсутствие основной специфической информации.

– Так делается всегда в подобных случаях, – медленно произнес Талейников. – «Уничтожение» семьи Ворошиных – чистая мистификация с поджогом усадьбы или просто вымысел на бумаге. В действительности этого никогда не было.

– Ваш молодой человек повел себя очень странно, – будто бы возмущаясь, начал Миковский, когда его соединили с ночным дежурным по ленинградскому отделению Министерства культуры. – Я хочу прояснить ситуацию. Человек с ключом должен был оставаться в архиве до тех пор, пока все документы не будут разложены на свои места. Что же я обнаружил в итоге? Он ушел, а ключ подбросил мне под дверь кабинета! Это выходит за всякие рамки. Я думаю, вам следует прислать кого-нибудь, чтобы забрали ключ. – И он быстро повесил трубку, опасаясь вопросов дежурного. Затем с облегчением глянул на Талейникова.

– Театр одного актера! Станиславский одобрил бы вашу игру. И к тому же мы прикрылись. Вы прикрыты. Помните и твердите себе только одно: тело этого негодяя без документов будет найдено на задворках. Вы же ничего не знаете, никогда его не видели, вы потрясены и испуганы.

– Но в Министерстве культуры его узнают!

– Никогда! Ибо они его не посылали. У Министерства культуры будут свои проблемы: ключ к ним вернется, но они лишились курьера. Кстати, если телефон наш еще прослушивают, то мы выиграли время.

– Для чего? – удивился Миковский.

– Мы нашли Эссен. Мне не надо теперь колесить по всему миру, я поеду прямиком туда, я уверен, что следы Ворошина должны быть там.

– Но у вас ведь лишь предположения. Вы гоняетесь за призраками более чем пятидесятилетней давности, Василий. – Миковский покачал головой. – Хотя все доказательства, которые вы мне представили, вполне убедительны. Англичанин, поджидавший вас в чьей-то квартире, женщина, преследовавшая меня, молодой человек с ключом, появившийся здесь, – все это звенья одной цепи, все они… все эти примеры, конечно, наводят на мысль о Матарезе.