Когда Талейников и Кассель прошли помещение, где, забранные металлическими сетками, хранились ящики с документами, немец объяснил Талейникову порядок расположения архивов:

– Все расписано по датам – год, месяц, день – в соответствии с моментом записи акта о покупке. Будьте внимательны, очень внимательны! Когда, по-вашему, самое раннее могла быть зафиксирована покупка Ворошиным имения в районе Эссена?

– По моим соображениям, это могло произойти после пожара в его усадьбе, когда он сумел нелегально перебраться через границу. Но не исключено, что и ранее, то есть где-то между концом мая – началом июня 1911 года… если только он готовил тылы заранее, памятуя об отношении монарха к его слишком независимому семейству. Но я еще раз предупреждаю вас: покупка эта наверняка была оформлена на другое имя или на подставное лицо.

– Практика показывает, что человек в чужой стране не часто выбирает себе имя бездумно, как говорится, по случаю. Когда есть большая семья, фамилия должна быть выбрана очень тщательно. Она должна подходить для всех членов семьи, подтверждая происхождение каждого. Но войти в сообщество себе подобных под новым именем очень нелегко. Нувориши вызывают ненужное любопытство. Скорее всего, Ворошин загодя готовил себе новую биографию, под нее подбирал и имя. Кроме того, вряд ли он сам осуществлял покупку. Это могло быть сделано от лица адвоката в ситуации, когда отсутствует владелец. Или через инвестиционные банки, а то и через смешанные компании. Поменяв имя и придумав биографию, он мог умалчивать о своих реальных доходах и размерах собственности, ведь его могли бы вычислить по описанию его состояния. Он мог также стремиться скрыть свои деньги. Для этого существуют разные способы, но не о том речь. Покупки с размахом обычно норовили делать тайно, не привлекая внимания не только к своей персоне, но и прежде всего к размерам своего состояния. Будем искать сделки, заключенные необычным способом, то есть те процедуры, когда имени покупателя нет, но его можно вычислить. – Кассель помолчал, глядя на шкафы и полки. – Пойдемте. Мы начнем с мая 1911 года. Если здесь есть такого рода материал, то найти его будет нетрудно.

Подобных имений было не более тридцати-сорока в районе Рура и около десяти-пятнадцати в районе Реклингхаузена – Штадтвальда.

Талейникова охватило то же самое чувство, которое он испытал, когда вел поиски вместе с Яном Миковским в ленинградском архиве. Проникновение в тайны прошлого сопровождалось ощущением таинственности происходящего. Но в случае с Миковским, когда поиск велся нелегально, это ощущение было особенно острым.

– Вот здесь. Посмотрите повнимательнее, мой международный шпион. Вот участок, купленный банком Дуйсбурга для младших членов семьи из города Ремшайд.

– А какова фамилия этих покупателей, точнее, новых владельцев?

– Это не имеет прямого отношения к делу. Нам нужно найти другое, а именно: кто въехал в проданное имение год или около того спустя после покупки. Вот какое имя нас должно интересовать в подобном случае.

– Вы думаете, что это может быть Ворошин?

– Не торопитесь. Я лишь привел пример. Подобных случаев масса. – Кассель вдруг рассмеялся, напав на какую-то занимательную, по его мнению, запись. – Вот, взгляните, – жестом пригласил он Василия, – здесь тоже содержится кое-что интересное. Один из двоюродных братьев Круппа перевел собственность в Реклингхаузене некоей даме из Дюссельдорфа – «в знак уважения и благодарности за многолетнюю службу».

– Такое действительно возможно?

– Конечно, нет. Семья никогда бы этого не допустила. Перед нами явно еще один из способов хорошо пристроить собственный капитал, не раскрывая своего имени. Эта женщина в Дюссельдорфе вряд ли даже подозревает о подобной сделке…

Они просматривали описания сделок, содержание всевозможных купчих год за годом: 1911, 1912, 1913, 1914… 1915.

20 августа 1915 года. В документе указаны фамилия и имя. Они абсолютно ничего не значили для Генриха Касселя, но очень многое говорили Талейникову: Фридрих Шотт! Мысленно Василий перенесся к другому документу, который читал почти за две тысячи километров отсюда, в архивах города Ленинграда. Там, где подробно описывались преступления семьи Ворошиных, были сведения об отпрыске князя – Андрее. Среди прочих имен его приятелей – участников совместных веселых похождений – тоже встречался Фридрих Шотт.

– Подождите минутку! – Василий опустил ладонь на раскрытые страницы. – О каком городе идет речь?

– О Штадтвальде. Но в этом деле нет ничего необычного. Перед нами абсолютно законная, взаимовыгодная сделка.

– Возможно, слишком законная, слишком чистая. Точно так же, как и с расправой над семьей Ворошиных, описание которой изобилует ненужными деталями и подробностями, лишь бы усилить правдоподобие истории.

– Ради бога, о чем это вы?..

– Что вам известно о человеке по имени Фридрих Шотт?

Адвокат скорчил гримасу. Пытаясь вспомнить все, что слышал в связи с этим именем, он тем не менее ощутил легкое раздражение: по его мнению, к предмету их поисков моменты биографии и характеристика Шотта не имели никакого отношения.

– Он работал на Круппа. Как я предполагаю, занимал достаточно высокое положение. Неприятности начались у него после Первой мировой войны. Я теперь очень плохо помню все обстоятельства, но там было что-то связанное с заключением в тюрьму.

– Здесь я могу вам помочь, – сказал Талейников. – Фридриха Шотта обвиняли в вывозе капиталов из Германии. Его убили в первую же ночь тюремного заключения в 1919 году. А вот было ли продано его имение, я не знаю.

– Я тоже не знаю, но мы можем попытаться найти какие-либо записи на сей счет, если просмотрим сделки за 1919 год. Мы постараемся сделать это завтра.

– Давайте займемся этим сейчас! Пожалуйста…

Кассель тяжело вздохнул, но поднялся и вышел. Через некоторое время он вернулся с толстой папкой в руках.

– Когда поиск прерывается и мы скачем от одного к другому, теряется последовательность при просмотре документов, – пробурчал он, положив папку перед Василием.

– Мы теряем последовательность в поисках, но можем выиграть во времени, – заметил Василий.

Прошло около получаса, прежде чем Кассель выудил из папки нужный документ.

– Боюсь, мы попусту теряем время, – сообщил он.

– Почему?

– Имение Шотта приобрела семья по фамилии Верахтен 12 ноября 1919 года.

– Заводы Верахтена? Это был конкурент Круппа?

– Ну, не тогда… Может быть, они стали конкурентами позже, но тогда этого не было. Верахтены перебрались в Эссен из Мюнхена где-то в начале столетия, в 1906—1907 годах. Это общеизвестный факт… В итоге вы получили свое прописное «В», но это не Ворошин.

Мозг Василия лихорадочно заработал, вновь и вновь перелопачивая одному лишь ему известные факты. Гильом де Матарезе собрал представителей некогда могущественных семейств, потерявших до этой встречи свое богатство и влияние, разорившихся и ослабленных. Согласно утверждению Миковского, династия Романовых долгие годы вела непримиримую борьбу против Ворошиных, обвиняя их в расхищении национальных богатств, а потому – в пособничестве революции. Это стало вдруг так очевидно! Падроне собрал мужчин из разорившихся семейств, среди прочих был и Андрей Ворошин. Значит, идея эмиграции родилась у него именно там, и именно тогда было решено вывезти с собой из России все, что только возможно!

– Заглавная буква В, вот что мы нашли, – быстро проговорил Талейников, стараясь не упустить собственную мысль. – Их стратегия предполагала вывоз золота и серебра из Санкт-Петербурга еще задолго до революции. – Василий прикоснулся к листку бумаги, лежавшему на столе перед адвокатом. – Вы сами только что подсказали мне это, Генрих. Ворошин должен был разработать легенду для себя и своей семьи, причем очень тщательно и аккуратно. Так что же он сделал? Он начал подготовку к побегу и вывозу средств на пять или шесть лет раньше, чем я предполагал. Я уверен, что если найти документы, касающиеся прошлого Верахтенов, то из них мы узнаем, что вначале герр Верахтен появился в Эссене, причем один, и покрутился там, прежде чем окончательно устроиться на новом месте в Мюнхене. К этому же периоду относится история о деньгах, перекочевавших через австрийские банки. Все просто и времена вполне подходящие! А уж затем появилась деталь биографии, они, мол, из Мюнхена.