Юлиана презрительно фыркнула: как могла она, княжна, выйти замуж за человека ниже ее по происхождению.

И тем не менее она мечтала об этом, когда лежала одна в постели ночью, вспоминая его прикосновения, поцелуи, его дыхание на своей шее, и смутное горячее желание пронизывало ее всю. У Стивена часто бывало плохое настроение. То он был скептичен и ни с чем не соглашался: наученный прошлым, он никому не доверял. То вдруг становился нежным, одобрял все ее поступки, работал с ней рядом.

Он бросал ей вызов.

– Крайне неблагоразумно – бросать Романовым вызов, – пробормотала Юлиана, вытерев руки о фартук, и поспешила к алтарю.

Чтобы в помещение лучше проникал свет, рабочие убирали доски, которыми были заколочены витражи часовни. Каким-то образом витражи, украшенные драгоценными камнями, остались невредимыми. В порыве реформатских преобразований кромвелевские иконоборцы все же не стали разбивать эти прекрасные цветные стекла.

Юлиана радовалась этому. Она любила рассматривать реликвии далекого прошлого.

Используя систему канатов и блоков, рабочие убирали доски с последнего, самого высокого окна, на котором была изображена очаровательная аллегория: святая Агнесса в виде пятилистника.

Юлиана услышала позади себя тяжелые шаги. Она обернулась и увидела, как по проходу быстрыми шагами идет Стивен.

– Снимите этот витраж немедленно.

– Но это самый красивый орнамент, – заметила Юлиана. Она коснулась его руки, Стивен поморщился, и Юлиана быстро убрала руку. Как трудно привыкнуть к его постоянно меняющемуся настроению.

– Я хочу, чтобы его сняли, – произнес он глухим голосом.

– Но это слишком высоко, – запротестовала Юлиана.

Даже не взглянув на нее, он подобрал крупный кусок известняка и поднял его над головой.

– Стивен, нет...

Камень взметнулся вверх. Он разбил окно. Стекло, куски дерева, известняка и дождь из рубинов, сапфиров и топазов посыпался вниз.

Звук эхом отозвался под сводами аббатства и стих. Последовавшее молчание становилось зловещим, и слышно было только тяжелое дыхание Стивена.

Он стоял рядом, но был таким далеким, глаза его сверкали холодной ненавистью, а руки сжались в крепкие кулаки, как будто он желал переломить кому-то шею.

– О Стивен, – прошептала Юлиана.

Ее голос, казалось, лишил его последней выдержки. Стивен грязно выругался, резко повернулся и выбежал из церкви. Юлиана слышала, как он позвал лошадь и поняла, что сейчас Стивен снова уедет от нее, как это он часто делал. И нет ей места рядом с ним.

Юлиана подняла обиженные глаза на Уильяма Стампа.

– Почему? – задала она простой вопрос. – Вы знаете?

Он задержал дыхание, а потом шумно выпустил воздух.

– Этот витраж был подарен первой жене господина.

– Подарен? Почему же тогда он разбил его?

– Потому что это был подарок короля.

Холод пробежал вдоль ее спины.

– Понимаю. Кажется, понимаю.

Юлиана давно поняла, что Стивен и король Генрих ненавидят друг друга. Теперь она знала, почему. Когда-то они были соперниками в любви.

Неделей позже на зеленой поляне перед аббатством Мэлмсбери собрались жители деревни и цыгане. И у тех и у других был настороженный вид. Стоя на крыльце, Юлиана рассматривала собравшихся людей. Она ожидала приезда Стивена. Солнце садилось за горизонт, освещая золотом небо. Что же задерживает его?

Уильям Стамп, сначала отнесшийся с недоверием к ее идее, помогал ей с энтузиазмом. Сейчас он сидел в своей коляске рядом с Юлианой и от волнения хрустел суставами пальцев.

– Вы считаете, что костер будет достаточно высоким, моя госпожа? – спросил он. В середине поляны была сложена куча из дров и хвороста высотой в два человеческих роста. От дров исходил острый запах сосны. По обеим сторонам от кучи дров цыгане держали факелы, ожидая сигнала зажечь костер.

Юлиана задумчиво кивнула головой. По левую сторону от нее расположились люди, которые в течение пяти лет были ее семьей. Они разделили с ней свой образ жизни: научили ее ориентироваться в лесу, рассказывать сказки, танцевать и многому другому. Им потребовалось время, чтобы вернуть ей желание смеяться.

По правую сторону стояли деревенские жители и арендаторы: открытые, основательные и честные, как земля, на которой они жили, как молитвы, которые произносили, как клятвы, которые они давали. За несколько месяцев, проведенных в Лунакре, Юлиана хорошо узнала их, она видела, как они воспитывают детей, как женятся и как хоронят умерших.

И вдруг Юлиана поняла, что, увлекшись работой по превращению бывшего аббатства в прядильню, она почти перестала вспоминать о своей клятве. Московия казалась фантастической мечтой в серебряной паутине времени. Лунакре – это реальная и доступная жизнь.

– О Уилл, – произнесла она, – сейчас, когда работа закончена, они снова чужие. Даже работая бок о бок, они не научились доверять друг другу.

– Нет, – ответил Уильям, ударив кулаком по ручке коляски. – Они просто не знают друг друга. Скажите несколько слов приветствия, моя госпожа. Это их объединит. Произнесите тост.

Робко улыбнувшись, Юлиана обернулась и кивнула Киту, который ждал у длинного стола, сооруженного прямо здесь, на лужайке. Он налил в бокал эль и поднес ей. Глаза его сверкнули, затем он посмотрел на Катриону: девушка-цыганка смело ответила на его взгляд.

Юлиане хотелось, чтобы Стивен приехал быстрее, но после случая с окном, его отсутствия участились. Юлиана решила, что ждать больше не имеет смысла. И подняла бокал.

– Давайте выпьем за окончание работы. Пусть мужество и благоразумие будут с вами всегда, и пусть вас не покинет Бог.

Пивовар стукнул деревянной кружкой по бочке и затем серьезно и несколько неуверенно тоже поднял свой бокал.

Ласло, чувствуя на себе умоляющий взгляд Юлианы, пристукнул каблуками сапог и поднял жестяную кружку. На лицах стали появляться улыбки, словно первые звездочки на вечернем небе.

Кит и Катриона взяли по горящему факелу и поднесли их к дровам. Смолистое дерево с ревом вспыхнуло. Последние лучи заходящего солнца окрасили небо в багряный цвет.

Лиль, капельмейстер Стивена, протрубил приветствие. Чтобы не отстать, Трока, цыганский музыкант, повторил мелодию на тростниковой дудочке. Затем присоединились другие музыканты, и зазвучала дикая какофония: трубы, дудки и барабаны.