Постель пуста. Оливера нет в комнате.

Стивен быстро пересек комнату, ступая на игрушки, валявшиеся на полу. Постель была в полном беспорядке, должно быть, мальчика увезли в спешке.

Нет, о Боже, нет... Сердце Стивена заныло.

– Кристина! – закричал он.

Женщины нигде не было. Несомненно, она отправилась к Стивену, чтобы сообщить ужасную весть, которой он страшился все эти годы.

Дом, сад, бесконечный лабиринт дорожек – все слилось у него перед глазами, когда он бежал в Лунакре. Борясь с охватившим его горем, Стивен пытался сохранять самообладание.

Со дня рождения Оливера он знал, что этот день настанет. Все эти годы Стивен старался подготовить себя. Ему придется пережить и эту потерю.

И все же он бежал, не в силах справиться с воспоминаниями. С каждым тяжелым вздохом, с каждым ударом сердца он вспоминал прошлое. Вот он держит тепленькое тельце Оливера, свободной рукой сжимая безжизненную руку Мэг. Вот он радуется первой улыбке сына и приходит в полное отчаяние после первого приступа удушья. Потом пришло решение защитить Оливера от окружающего мира, первые неуверенные шаги мальчика, первые слова, вот ребенок тянется к своему отцу нежными ручками.

«Каким же я был глупцом, – подумал Стивен, врываясь в главные ворота усадьбы. Тяжело дыша, он прислонился к воротам и поднял глаза к яркому голубому осеннему небу. – Я любил его все это время, его смерть превратит меня в прах».

Направляясь к дому, чтобы найти Кристину, Стивен почувствовал, как в нем закипает ярость. Переполнявший Стивена гнев готов был выплеснуться наружу, но он старался подавить свои эмоции, уверенный, что если поддастся им, то может потерять рассудок. И вдруг он понял, что страстно желает Юлиану, хочет вновь почувствовать ее нежность и с глупостью зеленого юнца искать у нее утешения.

Хотя Стивен пробежал по всем комнатам и рабочим кабинетам Лунакре, он не смог найти Кристину. Придя в отчаяние, Стивен направился на кухню, чтобы поговорить с Нэнси Харбут. Но посудомойка сообщила ему, что Нэнси ушла к цыганам, чтобы починить кастрюлю.

И эта женщина проклинала цыган, считая их разносчиками чумы и виновниками неурожаев в течение последних ста лет?

Двигаясь без остановки, словно заведенная машина, он быстро направился к конюшням. Не дожидаясь, пока конюх оседлает его лошадь, Стивен вскочил на Каприю и ударил ее каблуками в бока. Сильная лошадь становилась опасной, когда с нею так обращались, но для Стивена его собственная oпacность сейчас мало значила.

Он галопом помчался к реке. Стивену хотелось ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не чувствовать, и все же он не смог не заметить, что в таборе царило веселье. Он слышал игру дудок, звон колокольчиков, смех на осеннем ветру. Юлиана хлопала в ладоши, наблюдая, как группа цыганских детей гоняла мяч. Павло и несколько дворняжек с радостным лаем путались в ногах у ребятишек.

Это была сцена безудержного веселья – улыбающиеся лица, веселая музыка, сильные, крепкие цыгане. Он направился прямо к Юлиане. Ему хотелось встряхнуть ее и закричать: «Мой сын умер, черт бы тебя побрал!»

Вместо этого, собравшись с силами, он спешился и медленно пошел к Юлиане.

Стивен не смог даже поздороваться с ней, лишь остановился и спросил:

– Где Нэнси Харбут?

Юлиана побледнела. Она метнула быстрый взгляд на толпу детей, бегающих вместе с собаками, затем снова перевела взгляд на Стивена. Улыбка ее была напряженной.

– Она где-то здесь, мой господин, – Юлиана схватила его за руку, будто старалась отвлечь его от чего-то. – Пойдем, она, наверное, у лудильщика...

И в это мгновение большой мяч, сделанный из кабаньего пузыря, весь перепачканный грязью, ударил его по голове.

Вдруг установилась напряженная тишина. Юлиана, на лицо которой тоже попали капли грязи, в ужасе смотрела на Стивена. В глазах ее плясали искорки, словно молодые зеленые листья на легком ветерке, и веселье, которое она изо всех сил старалась скрыть.

– Мой господин, – прошептала она сдавленным голосом, – это случайно...

– Кто бросил мяч? – грозно спросил Ласло. – Клянусь, что отлуплю его собственноручно.

Юлиана закусила губу, еле сдерживая смех. Эта женщина смеялась над ним.

Трясущейся рукой Стивен вытер грязь с лица, затем вытер руку о свою одежду. Он пришел в такое разъяренное состояние, как тогда, когда Юлиана узнала о существовании Оливера.

Стивен услышал, как Ласло повторил свой вопрос.

– Это я бросил, – раздался высокий чистый голос.

– О нет... – опустив голову, Юлиана пробормотала что-то на непонятном языке.

Потрясенный до глубины души, Стивен обернулся на незнакомый голос. Он думал, что его ожидает встреча с призраком. Вместо этого он увидел толпу перемазанных детей, их широко раскрытые глаза светились озорством.

Один их этих мальчишек, тот, кто ответил на вопрос Ласло, выступил вперед, словно признанный вожак.

Стивен думал, что сошел с ума. Он сощурился, вглядываясь.

– Оливер?

Мальчик кивнул.

– Это я бросил мяч, – в голосе его не было раскаяния, а только отчаянная, разрывающая сердце гордость.

Стивен опустился на одно колено. На Оливере не было ничего, кроме рубахи из грубого домотканого полотна. Прежде чем он сообразил, что делает, Стивен схватил сына за плечи и прижал к своей груди, не обращая внимания на грязь и зеленую траву, которой были перепачканы колени мальчика. Он поднял Оливера на руки и быстрыми шагами направился к лошади.

Мальчик закричал, упираясь локтями и коленями.

– Папа, я могу идти сам...

– Тише. Я отвезу тебя домой, там ты будешь в безопасности.

– Я не хочу домой! – с удивившей Стивена силой Оливер ударил отца локтем в бок. – Я хочу остаться поиграть!

– Чепуха, мой мальчик, ты должен немедленно лечь в постель. Тебе нельзя играть... – Слова вырвались у него прежде, чем он успел понять, что говорит. – Оливер...

Худенькое тельце сына было натянуто как лук. Из горла вырвался знакомый удушающий кашель. Глаза неестественно заблестели. Руки его свело судорогой. Щеки стали белыми как мел.

Стивену не раз приходилось видеть приступы сына. Но никогда это не случалось днем и в присутствии цыган.