— Так, Марков, я вижу, что ты очень не понимаешь, какая на тебя…

— Товарищ старший лейтенант, — взмолился я, быстро переоблачаясь в «рабочую» полевуху, — да я-то что могу сделать? Неужто вы думаете, что меня так прет ехать на ночь глядя за полсотни километров от располаги, а потом несколько часов пахать как обычный тракторист! Я же, все-таки, старшина роты, а не бульдозерист, блин, Гусеничкин! Сможете меня оставить — так я и с удовольствием! Но это вам не со мной, а с ротным решать надо…

Замполит заткнулся и наморщил лоб.

— А кто распорядился?

— Не знаю! Мне ротный приказ отдал. Но он из штаба шел. Так что, скорее всего, распорядился кто-то повыше…

— Хорошо, никуда не уходи…

— Так точно! — оттарабанил я, натягивая ватник и, тайком, усмехаясь. Хрен у замполита что-то получится. Судя по тому, как ротный быстро вызверился — хвоста ему накрутили сильно… Нет, я не то чтобы категорически не желал вступать в партию. Хотя никакого пиетета перед этой «руководящей и направляющей силой современности» не испытывал.

В прошлый раз я вступил в нее где-то году в восемьдесят пятом, уже будучи лейтенантом и командиром взвода. Причем, даже, некоторое время, был очень горд этим фактом. Вот такие у меня засранные мозги в то время были… Впрочем, среди рядовых членов партии нормальных людей было довольно много. Ничуть не меньше, чем среди беспартийных. А вот как чуть выше возьмешь… Достаточно вспомнить выступление бывшего Первого секретаря Свердловского обкома и Московского городского комитета КПСС, а затем и секретаря ЦК КПСС Ельцина в Конгрессе США. Да-да, то самое, во время которого он заявил: «Мир может вздохнуть спокойно: коммунистический идол, который сеял повсюду на земле социальную рознь, вражду и беспримерную жестокость, который наводил страх на человеческое сообщество, рухнул. Рухнул навсегда. И я здесь для того, чтобы заверить вас: на нашей земле мы не дадим ему воскреснуть!». Как вам такое заявление от человека, который на протяжении целых двадцати пяти лет своей жизни строил карьеру исключительно по партийной линии и, за это время, сумел подняться на этом пути до самых высших партийных высот? Представляете уровень отбора и подготовки кадров в КПСС, если до этих самых высот смогли спокойно добираться подобные ренегаты и предатели? А ведь он такой был не один! Девяностые всей стране показали очень наглядно какие они на самом деле — партийные начальники. Ну и комсомольские до кучи. Насколько я помню — подавляющее большинство самых циничных банкиров и олигархов вышли как раз из этой партийно-комсомольской кодлы. То есть ребята, ничтоже сумняшеся, с полпинка предали все те идеалы, в верности которым клялись. Причем, не один-два, а массово. И, более того, как только это стало безопасно — с огромным энтузиазмом принялись заниматься тем, за что ранее грозно ставили на вид, наказывали, разбирали персональные дела и иными способами ломали людям судьбу и жизнь… Так что у меня не было особенного желания снова оказаться в подобной гоп-компании.

Хотя прагматичную полезность этого шага не признать было нельзя. Дело в том, что в партию очень сложно было вступить не только призывникам, но и, так же, всяким артистам, музыкантам, режиссерам и иным работникам культуры. КПСС относились к этим «людям свободных профессий» с бо-ольшим предубеждением. Вследствие чего каждый член партии из этой среды был для партии реально на вес золота… Так что вернись я из армии членом партии — мое положение в литературной среде точно заметно упрочилось бы. И многие вопросы, например, с теми же публикациями, скорее всего, стали бы решаться гораздо проще и быстрее. Нет, полной «индульгенции» это мне, естественно, не давало, но «задвигать» меня из-за этого стало бы значительно сложнее. Не смотря на любую «маститость» тех, кто решился бы попытаться. Ибо для них это означало бы уже не наезд на некого сопляка, а попытка пободаться с главной и единственной руководящей и направляющей силой страны. Так что даже и пытаться, скорее всего, не стали бы. Среди «маститых» дураков не было.

Однако, если бы это было возможно — я бы все-таки не вступал. Не смотря на все подобные выгоды. В конце концов, КПСС оставалось всего восемь лет жизни, и я был вполне способен прожить их без партийного билета. Особенно учитывая, что мне еще три года учиться в универе.

Но, с другой стороны, создавать себе дополнительные трудности, каковые у меня точно возникли бы, если б я категорически отказался вступать в партию — тоже было глупо. Ну на хрена мне клеймо антисоветчика и попадание «на карандаш» в разных интересных органах? В этом случае, наоборот, на мне вполне могли бы поставить крест. Причем дело не ограничилось бы простым запретом на публикации. И из универа вполне могли бы попереть… Так что я решил очередной раз потешить свой привычный конформизм. То есть не дергаться и просто плыть по течению. Как будет — так будет. Тем более что от любых партийных должностей я собирался отбиваться всеми руками и ногами. Так что все катилось своим чередом, с каждым днем оставляя мне все меньше и меньше шансов увильнуть от подобной «чести», и тут — на тебе такой подарок…

Естественно, у замполита ничего не получилось. Более того, он еще и получил «по ушам» от замполита полка. Похоже, у «пехоты» действительно были какие-то трудности, а исправлять ситуацию требовалось срочно… Но все равно выехали мы только через час. А до места обвала добрались еще где-то часа через два с половиной. Расстояние-то тут было не слишком большое — километров сорок пять, потому что обвал случился не на самом перевале, а километра за три-четыре до него, но трейлер с бульдозером по горной дорожке разгонялся максимум километров до тридцати пяти в час. А на затяжных подъемах скорость падала вообще километров до пятнадцати максимум.

Наша куцая колонна состояла из трех единиц техники. Ну, или, четырех, если считать мой бульдозер… Кроме него в нее входила БМДха, трейлер, на котором и тащили бульдозер, и «шишига», в которой ехало шестеро бойцов и инженер полка. Он был новеньким, прибывшим из Союза только неделю как, после того как наш майор, который первым взял меня в оборот сразу после прибытия в Герат, отбыв «срок» в Афганистане убыл служить далее в ГСВГ… Новый инженер пока в ситуацию врубился не до конца, но человеком он оказался вполне вменяемым. Так что к советам тех, кто провел в этих местах куда больше времени и потому являлся пока более опытным, был склонен прислушиваться. Так что, запарковав колонну на обочине довольно широкого участка, метрах в трехстах от начала завала, он выпрыгнул из кабины «шишиги» и подбежал ко мне.

— Ну что, выгружаемся?

— М-м-м… хорошо. Я займусь бульдозером, а вы, товарищ капитан, пройдитесь по завалу — гляньте что там и как. А то он мне не очень нравиться…

— В смысле?

— Ну не знаю… — я замолчал, пытаясь подобрать слова. — Не похож он как-то на природный. Завалов я за год с лишним службы здесь повидал… Вон, смотрите какие глыбы валяются. Да и разброс большой — как будто не само осыпалось, а взорвали.

Инженер напрягся и напряженно огляделся.

— И что делать?

— А что тут сделаешь? Чистить, конечно… но осторожно, посматривая. А еще стоит выйти на связь с полком и сообщить о своих подозрениях. И предложить сократить время между докладами…

Перед выездом любой колонне устанавливается порядок связи, который включает в себя очень многое — частоты, на которых будет осуществляться связь, в какой сети будет обеспечена работа, как соотносятся права абонентов этой сети… ну и время и порядок регулярных докладов. Дабы, даже если связь прервется, сам факт ее отсутствия уже показывал, что с колонной приключилась какая-то жопа. Но в обычных условиях время между докладами довольно велико — час или больше. А зачем чаще эфир забивать? Но в условиях повышенной опасности, частота регулярных докладов резко увеличивается. И они начинают делаться раз в полчаса, пятнадцать минут, а то и чаще. Потому что даже десять минут в условиях боя — это очень много…