Когда я вошел в столовую, все уже расселись за столом.

— Ну где ты там застрял? — возмущенно завопил Бурбаш. — Водка стынет!

Похоже, они с Земой, пока мы таскали мешки, успели принять по маленькой. Я усмехнулся и сел на свое место во главе стола, после чего оглядел всех присутствующих. Их было девять человек… то есть нет, всего нас вместе со мной и Аленкой за столом было пятнадцать. Так как половина пришли с женами или подругами… Но те девять человек, о которых я упоминал, были людьми, на которых, как я надеялся — я могу положиться. Из более чем восьми десятков тех, с кем я или мы с Аленкой учились, кто бегал в овраг, по которому протекала речка Репинка, колотить кулаками по газетным подшивкам, с кем сдружились в Ленинградском рок-клубе или сошлись во время нашей жизни в Таллине, «выкристаллизовались» вот эти девять человек. Нет, возможно, мои надежды на кого-то них окажутся неоправданными. Увы, впереди очень сложное и подлое время… Время, когда станет возможно многое, сейчас еще просто немыслимое. Когда дети начнут предавать родителей, жены мужей, а братья и сестры друг друга. И не только предавать, но и убивать, причем как нанимая киллеров, так и лично. Но других у меня не было.

— Народ, прежде чем мы начнем, я хочу кое-что сказать, — начал я негромко.

— Так — тихо! Ромик тост говорит… — заорал Бурбаш, но я покачал головой.

— Нет, это не тост. И вообще — сядь и немного помолчи. Потому что я собираюсь сказать кое-что серьезное.

— Да я ж и… — начал было возмущаться подвыпивший Бурбаш, но его тут же перехватил Пыря и одним движением опустил на стул, негромко повторив за мной:

— Тебе ж сказали — помолчи, — после чего повернулся и внимательно уставился на меня. Я благодарно кивнул и начал:

— Народ, грядут очень непростые времена.

— Ну, я бы не сказал, что сейчас они такие уж простые… — хмыкнул Зема, но на него только неодобрительно покосились. Тем более, что, по общему мнению, уж кому-кому, а ему подобное стоило говорить в последнюю очередь. Он в нашей компании был вторым по, так сказать, суммарным доходам после меня. И, по моим прикидкам, должен был очень скоро меня обойти. В том числе и потому, что это клятое «депутатство» сильно отвлекало меня от творчества. Бухгалтеры же с каждым годом становились все более и более востребованными. А уж когда вокруг вовсю развернется «дикий рынок» — быть ему банкиром! Так что я продолжил:

— Так вот, времена будут очень сложные. Во-первых, вверх полетят цены. Потому что принято решение с января полностью прекратить их государственное регулирование. А к чему это приведет можно наглядно увидеть на примере Польши. У них цены в конце восьмидесятых взлетели в несколько раз, а у нас взлетят в десятки. Потому что мы и больше, и ситуация в экономике у нас гораздо хуже… — я кратко изложил все, что помнил по девяносто первому году, не слишком заморачиваясь доказательствами. Всем было известно, что я депутат и, следовательно, вращаюсь в таких «верхах», что остальным и не снилось. Так что точно должен знать многое из того, что другим неизвестно. Поэтому слушали меня предельно внимательно.

— Так вот… — начал я потихоньку закруглять я свой спитч, — я рекомендую всем, если у вас есть хоть какие-то деньги — как можно быстрее их потратить. Видели же, что творится у меня в кладовке, а ведь, сами понимаете — я из-за депутатства по любому буду иметь больше возможностей чем многие другие. Но я озаботился созданием запасов. И это должно вам сказать о многом… Так что — немедленно тратьте. Если кто-то копил на машину — покупайте сразу. Что можете. На что хватит. Иначе все накопленное сгорит. Короче, тратить немедленно — сейчас самая разумная политика, — я замолчал. Народ несколько мгновений ошеломленно молчал, переваривая все, что я сказал, после чего за столом поднялся гул. Я же схватил стакан с приготовленным Аленкой морсом и сделал большой глоток. В горле пересохло — сначала мешки таскал, а потом такую речугу задвинул. Когда я поставил стакан меня тут же забросали вопросами:

— А когда об этом объявят?

— А что компенсации никакой не будет?

— А как же… нам же только в этом году зарплаты подняли. Ну после павловской конфискации… — я некоторое время молча слушал всех после чего поднял ладонь, останавливая поток.

— Когда объявят — не знаю, и в компенсации я не верю. Денег в стране нет. Да что там денег — со жратвой проблемы. Что сами что ли по полкам магазинов не видите? Но вот что я вам скажу — в эти времена для меня является честью быть вашим другом. Поэтому если кому-то нужна помощь — обращайтесь. Чем могу — тем помогу.

— И денег займешь? — рассмеялся Пыря.

— Да, — спокойно ответил я. — И денег тоже.

Все мгновенно замолчали. Нет, о том, что деньги у меня есть — все знали. А кто не знал — тому достаточно было просто оглядеться… Но раньше если кому-то нужны были деньги взаймы, меня об этом спрашивали индивидуально. И сам я никому их не предлагал. А тут…

Народ переглянулся, а я улыбнулся и снова повторил:

— Да, денег я тоже займу. Так что подумайте сколько вам надо и подходите, — деньги у меня действительно были. После выплат очередных роялти и подведения итогов финансово-хозяйственной деятельности нашего кооператива за девяносто первый год, который мы, по моему настоянию, специально провели уже в конце ноября, у меня на счету осталось около ста тысяч рублей. И это учитывая, что мы поменяли нашу старенькую «Саранчиту» на новую «Ниву» в экспортном исполнении. Причем купил нашу старушку как вы думаете кто? Правильно! Витя Цой, который так и продолжал до того момента ездить на нашем старом «Москвиче». Похоже, он на нем просто не доехал до того места, на котором он погиб в прошлый раз, к тому самому моменту, в котором все так трагично сошлось. Так что сейчас Витя был вполне себе жив и здоров. Чему я был искренне рад… Плюс я окончательно выкупил у наших московских родственников старый прадедов деревенский дом, выплатив моим дядьям по восемнадцать тысяч рублей каждому. Этого должно было хватить на то, чтобы каждый из них, при желании, купил себе по дому с участком, причем даже еще и поближе к Москве. Ну или приобрел по кооперативной однушке. Плюс закупка продуктов и тех же долларов. И вот после всех этих трат у меня на счету оставалась такая сумма… Так что я реально ломал голову насчет того, куда девать деньги, которые через месяц начнут стремительно превращаться в фантики. Ну и почему бы, в таком случае, не раздать хоть часть пацанам?

— А отдавать нам как? — задумчиво произнес Пыря.

— Отдадите как сможете, — отрезал я. — Или вообще не отдадите. В смысле деньгами. Долги ведь можно возвращать по-разному… Ну, если вы, конечно, доверяете мне в том, что я не попрошу от вас недостойного или невозможного.

Над столом повисла ошеломленная тишина, а потом ко мне наклонился Козя и, хлопнув по плечу, произнес слова, которые медом растеклись по моему сердцу. В прошлой жизни я слышал их только один раз. И произошло это гораздо позже — уже в нулевых…

— Ром, ну вот если кому уж в этом доверять — так именно тебе, — после чего он ехидно улыбнулся и иронически добавил:- Так что не беспокойся — мы найдем куда пристроить твои деньги, — и народ тут же хором грохнул во весь голос…

Ну а когда отсмеялись, ко мне наклонился Пыря и напомнил:

— А помнишь, как мы обещали тебе желание?

Я, улыбаясь, кивнул. Он тоже улыбнулся и кивнул в ответ, произнеся:

— Я тоже. И не собираюсь от этого отказываться.

А потом мы хорошенько выпили…

Часа через четыре, когда девчонки отделились от нас и, шустренько собрав посуду, унеслись на кухню и засели там поговорить о своем, о женском, мы высыпали на балюстраду. Кто покурить, а кто так, посмотреть на вечерню Москву. Она изрядно похужела за это время — стала грязнее, заметно потеряла столичный лоск, обзавелась язвами стихийных рыночков у метро и таксистами-торгашами, не занимающимися перевозкой людей, а барыжащими левой водярой… ну и бабульками, занимающимися тем же самым. А также бандидатами, уже даже особенно не скрывающимися и все больше становящимися кумирами для дворовых пацанов. Помниться, в десятых годах следующего века страшно ругали власть в том числе и за то, что, мол, дети мечтают стать "ментами" и чиновниками, вместо ученых, инженеров, учителей и врачей… напрочь забыв о том, что десятилетием раньше о врачах и инженерах тоже речи не шло. Потому что дети мечтали стать именно бандитами. Ну, или, бандитскими шмарами…