Услышав это, Сол вспомнил крыс, что окружали его под землей, и их умоляющий, призывный писк. Он промолчал.

– Ананси и Лоплоп, они остались на троне, может быть, кровавой ценой, но они получили обратно свое королевство. И я хочу вернуть свое.

– И ты надеешься, – медленно произнес Сол, – что, если ты уничтожишь Дудочника, крысы вернутся к тебе.

Король не ответил.

– Он где-то бродит, – сказал Лоплоп безжизненным голосом. – Его не было здесь сто лет, с тех пор как он бросил меня в птичью клетку. Я узнал, что он вернулся, когда недавно ночью позвал своих птиц и они не прилетели. Только одно может заставить их не услышать мой зов – гнусная флейта.

– Иногда пауки убегать от меня, будто их есть другая хозяин. Плохой силавек вернулся, да, и она хотел делать плохо Раттимон.

– Понимаешь, сынок, никто еще не ушел от него, кроме меня, – сказал Крысиный король. – Он дал уйти Лоплопу и Ананси, посрамив их, дав им понять, кто здесь хозяин. Но я совсем другое дело, ему нужна моя шкура. Я – единственный, кто спасся. И все семьсот лет он пытается исправить свою ошибку. И когда он узнал, что у меня есть племянник, он пошел тебя искать. Он едва-едва не вышел на тебя. Он сделает все, чтобы поквитаться.

Ананси и Лоплоп переглянулись и посмотрели вниз на Сола.

– Кто он? – выдохнул Сол.

– Он сама жаднось, – ответил Ананси.

– И алчность, – добавил Лоплоп.

– Он существует, чтобы владеть, – сказал Крысиный король. – Он поглощает все, всегда, поэтому он так изводит меня за то, что мне удалось скрыться. Он – воплощение нарциссизма. Он доказывает свою значимость, жадно выпивая жизнь из всего вокруг.

– Он мозет оцаровать любого, – сказал Ананси.

– Он – вечный голод, – сказал Лоплоп. – Он ненасытен.

– Он может выбирать, – сказал Король. – Позвать ему крыс, или птиц, или пауков, или собак, или кошек, или рыб, или Рейнеке,[8] или норок, или детей. Он может позвонить в любой дом и очаровать любого, кого захочет. Просто выбирает и играет подходящую мелодию. У него есть мелодии для всех, Сол, кроме одного… Он не может очаровать тебя, Сол… Ты и крыса, и человек одновременно, ты не совсем крыса и не совсем человек, но в тебе много от обоих. Позови он крысу, человек в тебе ослушается приказа. Позови человека – крыса дернет хвостом и убежит. Он не может очаровать тебя, Сол. Ты – двойная беда. Ты – моя двойка червей, Сол, моя козырная карта. Туз в рукаве. Ты – его самый страшный кошмар. Он не может играть две мелодии сразу, Сол. Он не может очаровать тебя… Не может. И тебя он просто хочет убить.

Все молчали. Три пары мутных глаз пронизывали Сола.

– Но не стоит паниковать, сынок. Все вот-вот переменится, – внезапно выпалил Король. – Слушай, меня и моих друзей уже достало все это. С нас хватит. Лоплоп задолжал Дудочнику за свой высосанный разум. У Ананси еще болят раны после мучений, что он вынес, да еще и на глазах у своих подданных. А я… я задолжал ублюдку, потому что он украл мой народ и я хочу вернуть его.

– Месть, – сказал Лоплоп.

– Месть, – сказал Ананси.

– Месть – это правильно, – сказал Король. – Пусть гребаный Дудочник прибережет свои фокусы для другого зверья.

– Вас трое… – сказал Сол. – Или сколько вас, чтобы поймать его?

– Были и другие, – сказал Лоплоп, – но их нет с нами, они не помогут. Тибальд, Король котов, его задушили во сне, его историю мы узнали от человека по имени Йолл. Катарис, Королева сук, которая бегает с собаками, она исчезла, никто не знает куда.

– Мистер Баб, Повелитель мух, он ловкий убийца, моя не мозет работать с ним, – сказал Ананси.

– Есть и другие, но только мы настрадались и запаслись твердостью настолько, чтобы отомстить, – сказал Король. – Мы припомним ему все. И ты, сынок, нам поможешь.

Кей очнулся от того, что кровь стучала в голове, как барабан. Каждый удар отдавался где-то в затылке, разливаясь болью по всему черепу.

Ресницы слиплись. Он с трудом разлепил глаза, но сквозь узкие щелки увидел одну черноту. Он поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд на каких-то неясных геометрических линиях, которые были чернее всего остального. Ему показалось, что линии тянутся очень далеко.

Кею было холодно. Он застонал, выпрямил шею, покрутил головой и попытался пошевелиться, от движения боль усилилась. Болели руки, и он сообразил, что они голые, вытянуты над головой, и что-то их крепко держит. Он еще приоткрыл глаза и увидел толстые грязные веревки, которые спускались откуда-то сверху. Он висел в воздухе, чувствуя тяжесть своего тела, кожа на боках натянулась.

Он попытался извернуться, чтобы понять, где находится, но вдруг оказалось, что он скован в движениях: ноги остались на месте. Ничего не соображая, он тряхнул головой и посмотрел вниз. Увидел, что он совсем голый, член сморщился и стал совсем крошечным от холода. Увидел, что от ног тоже тянутся веревки, обмотанные вокруг щиколоток, Теперь понятно, почему болят и лодыжки, и запястья, и руки: Кей будто прыгнул с вышки и застыл: он висел в воздухе. Порыв ветра качнул его, по телу побежали мурашки.

Кей скривился, крепко зажмурился и открыл глаза, стараясь понять, где же он, снова посмотрел под ноги. Несмотря на боль, от холодного воздуха в голове все-таки прояснилось, и он заметил, что какой-то тусклый рассеянный свет там есть. Темные пятна внизу приобрели очертания: прямые линии, полосы бетона, болты, доски. Железная дорога.

Кей выпрямил шею. Попытался посмотреть назад.

От неожиданности он закричал, и его крик раскатился эхом в замкнутом пространстве.

За его спиной, в слабом желтоватом свете лампочек, виднелась грязная, замусоренная платформа подземки. Над головой из темноты проступала кирпичная кладка. Перед ним был тоннель. Справа стена, слева край платформы. Веревки, на которых он висел, были прибиты огромными гвоздями, наспех вколоченными в стену при въезде в тоннель.

Он был распят в том месте, откуда выныривали поезда.

Эхо вторило крику Кея. Он рвался, пытаясь освободиться. Он обезумел от страха. Он висел голый на пути поезда и ничего не мог сделать. Он все кричал и кричал, но никто не отозвался.

Кей изо всех сил завертел головой. Взгляд его отчаянно метался от стены к стене в поисках какой-нибудь подсказки, что это за место. Полоса на стене была черная, полосы на рекламных щитах – пустых – тоже черные. Северная ветка. Уголком глаза он увидел самый край красного, разделенного синей линией круга с названием станции. Превозмогая боль в шее и в затылке, он попытался надавить подбородком на плечо, чтобы раскачаться и прочесть надпись. Он раскачивался, вывеска то исчезала, то снова оказывалась в поле зрения. Он успел ухватить два слова, одно над другим.

… гтон ент… ингтон сент… нингтон ресент…

Морнингтон-Кресент. Странная зона между Юстоном и Кэмден-тауном на старой северной линии: заброшенная маленькая станция подземки, которую закрыли на ремонт еще в конце восьмидесятых и так и не открыли снова. Поезда шли мимо нее без остановки, но все равно снижали скорость, чтобы прибыть на следующую станцию согласно графику, не раньше, и пассажирам было видно платформу через окно. Иногда на стенах появлялись извинения и обещания в скором времени возобновить работу, порой на пустынной бетонной платформе можно было даже разглядеть непонятные конструкции – видимо, оборудование, предназначенное для исцеления хворой станции. Но чаще всего в тусклом свете виднелось только название. Станция жила вполжизни, ее так до конца и не демонтировали и все время терзали безнадежными обещаниями, что наступит день, когда ее снова откроют.

Сзади послышались шаги.

– Кто здесь? – закричал Кей. – Кто вы? Эй! Помогите!

Кто бы то ни был, он стоял на платформе, так, что Кей не смог бы его увидеть, если бы попытался обернуться. Кей выворачивал голову через левое плечо, как только мог. Шаги приближались. В поле зрения попала высокая фигура: человек что-то читал.