Вблизи списанного здания никого не было, всех прохожих непреодолимо тянула к себе толпа на повороте, все желали видеть и знать, что случилось, поэтому я спокойно вошел в здание и поднялся на верхний этаж. Жара стала липкой и тягучей.

Встав у окна, я попробовал представить картину происшедшего с точки зрения геометрии.

Цель Куо заключалась в том, чтобы правильно выбрать огневую позицию. Мы с Ломаном это знали. Вся операция крутилась вокруг выстрела. Но после того как позиция была выбрана, а снайпер получил задание, ход операции Куо радикальным образом изменился, и вот об этом-то мы и не догадывались. Куо — профессионал, способный на гораздо большее, нежели только умелое обращение с винтовкой. И вот он, так же точно и тщательно, как собирается из многих составных частей боевое оружие, собрал воедино и подогнал друг к другу наши две операции. Каждое его действие было связано с каждым моим, как если бы они были соединены винтами. Я послушно занял отведенное мне место в его схеме и сделал все так, словно выполнял его указания.

Операция Куо увенчалась полным успехом. Я же, после нескольких недель тяжкого труда, мог похвастаться только обезображенным покойником в храме Пхра-Чула-Чеди, трупом того самого седьмого человека, о котором нас предупреждал Пангсапа, мертвецом, вовсе не похожим на Куо. У него не было золотых запонок, а дешевый карабин «юнгчоу» был просто недостойным настоящего мастера самопалом, до использования которого профессионал — такой, как монгол Куо, — никогда бы не опустился. Я должен был поразить приманку, и я это блестяще исполнил, а Куо сделал то, что хотел.

Впадать в ярость от собственной глупости было, разумеется, совершенно бесполезно, но тем не менее, несмотря на одуряющую жару, я стоял и чувствовал, что меня бьет озноб.

Избавившись от бесполезных инструментов своей профессии, я немедленно позвонил Варапхану на Сой-Суэк-3.

— Мой гелиотроп готов?

— Простите, но было так мало времени, а все так торопятся. Впрочем, если будете проходить мимо, можете заглянуть. Спросим у гранильщика.

Ярость во мне еще не утихла, а до встречи с Ломаном ее надо было обуздать, и я решил прогуляться пешком. Холодно и трезво все обдумать — другого противоядия в данной ситуации я не видел.

Перед посольством стояли пять фургончиков прессы. Чтобы благополучно миновать полицейских и журналистов, пришлось предъявлять пропуск. Защелкали затворы фотокамер — «а вдруг этот человек окажется важной фигурой?» — и у меня перед глазами встал заголовок: «ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СЛИШКОМ МАЛО ЗНАЛ».

Меня снова закрыли в офисе атташе по культурным связям, и через некоторое время вошла она. Я ее едва узнал. Вроде бы все было как и прежде: сногсшибательная походка, отличные шмотки, странная неподвижность левой части лица, но в глазах появилась тревога, а голос лишился уверенности. Впервые она не напоминала мне механическую богиню, а походила на обыкновенную женщину.

Возможно, я тоже изменился. Она отрешенно смотрела на меня, очевидно собираясь с мыслями. Мы стоя прислушивались к телефонным звонкам, хлопанью дверей — к жизни посольства, благодушного, спокойного организма, потрясенного до основания.

— Номер шесть, — сказал я.

— Да. — Она не двигалась, но и не отводила взгляда. Все слова, которые ей хотелось произнести, все вопросы, что замерли на губах, я прочитал в тревожно поблескивающем взгляде.

— Что-нибудь сделать ты смогла? — спросил я.

Когда я позвонил из бара на Линк-роуд и попросил соединить с «номером шесть», мне ответил ее голос.

— Да… да, — она говорила отрывисто, но мягко, — организовали немедленный розыск — об исчезновении «скорой» было доложено за несколько минут до того, как отъехал кортеж, — пришлось приложить усилия, чтобы убедить их, — но я убедила.

Она не могла даже стоять спокойно — нервничала так, что дрожала всем телом. Ломан сказал, она из Эм-Ай-6 — да-а, таким школьницам в их организации делать нечего, есть вещи, от которых они ломаются. Эта ломалась у меня на глазах.

— Вертолеты будут? — спросил я. — Привлекаются ли армейский части?

— Сказали, решат сами, что делать. Я особенно подчеркнула важность наблюдения за портами, доками, аэропортами и всеми наземными маршрутами, ведущими в Лаос…

— Лаос?

— Кратчайший путь в Китай.

Ломану должно быть известно, в чем тут дело. Спрошу у него.

— Что ты сказала Ломану?

— Ничего.

— А он тебе?

— Ничего.

— Где находится «номер шесть»?

— Я покажу тебе.

Чтобы отвести взгляд, ей потребовалось видимое усилие. Я вышел за ней в коридор, и мы увидели посла, окруженного преданной челядью, — высокого крупного мужчину в парадном мундире. Награды, золотые эполеты, пепельно-серое лицо. Он почти кричал:

— Скажите всем, это временный запрет на информацию. В связи с чрезвычайной ситуацией. Пусть немедленно очистят крыльцо. И заблокируйте коммутатор — только исходящие звонки. Макмэхон, за мной. И прихвати Стрейкера. — Сэр Коул-Верити открыл дверь, и они отпали, как чешуя.

Ломан приближался с противоположного конца коридора. Выражение лица у него было такое же, как и у девицы. До меня вдруг дошло, в чем тут дело. Я понял, что с ней, и почувствовал — ярость возвращается.

— Черт вас всех подери! Но ведь кто-тоже должен делать эти вещи!

Ломан взял меня за руку, мы вошли в «номер шесть», он запер дверь, и я сказал:

— Наконец-то. Какое облегчение, что она ушла.

Они все одинаковы; им не нравится знать, что произошло убийство. Даже после двух мировых войн они смотрят на тебя так, будто раньше никто этого не делал; даже если эта мерзость была в их же собственной программе, а ты оказался самым вшивым, потому что взялся за это, — ты в их глазах хуже паршивого кота, только что выбравшегося из канализации.

— Откуда ей стало известно, Ломан? Что ты ей рассказал? Откуда в Эм-Ай-6 такие шлюхи и зачем она суется к нашей мясорубке?

— Сядь, Квиллер. Успокойся.

— Ты так от нее и не избавился. Не смог, что ли, а? Или она в твоем вкусе?

Полный желудок адреналина. Адреналина и кислоты. И потный, как зараза — неужели я уже стар? Груз прожитых лет за плечами, огромная ответственность, неудача. Это поражение. Наверное, я действительно стар.

Опершись рукой на подоконник и разглядывая носки собственных ботинок, Ломан ждал. Я дважды пробежался по комнате, ничего не видя, ни на что не глядя, лишь лихорадочно подбирая в уме то единственное слово, которое бы в полной мере выразило все мои чувства, мое отношение к нему и его способностям направляющего директора; а еще мне хотелось выразить, что я думаю о собравшейся на Линк-роуд толпе, где машина струями воды смывает кровь с тротуара, и о задании, которое лопнуло и воняло теперь, как гнойный чирей, потому что мы ничего не смогли поделать с обезьяноподобным косоглазым ублюдком, который любому Ответу на любой вопрос предпочитает пулю.

Сл о ва не нашлось.

— Успокоился? Готов?

Самообладание Ломана помогло. Вокруг нас и под нами ходуном ходило все посольство, Ломан же был спокоен.

— Ты на Линк-роуд ходил? — спросил я. Мне показалось, что я говорил нормальным голосом. Но, может быть, это только показалось, и я на самом деле кричал.

— Да.

— И что видел?

— Я не мог подобраться. Поэтому дал тебе сигнал срочно явиться сюда. И вот жду.

— Значит, ничего не знаешь?

— Нет. Надеюсь, ты расскажешь.

— Они его выкрали.

Ломан отошел от окна. По лицу и глазам я понял: он действительно ничего не знает.

— То есть… ты хочешь сказать, он еще жив?

— Говорю же тебе, его выкрали. И никто в него даже не целился. Стреляли в водителя.

Его изумление сделало меня хозяином положения. В первый раз с момента, как мы вошли, я внимательно осмотрелся. Пора было сориентироваться, найти опору и ознакомиться с обстановкой. Комната понравилась мне: белая краска на стенах, украшенный фресками потолок, синий ковер, стол для заседаний, стулья, телефон, пепельницы, — очень светлая и по-больничному чистая. В такую приятно быть доставленным после несчастного случая. Отчасти так оно и было.