— Пять минут десятого.

— Ли повезут в два часа ночи? — спросил я.

— Да.

В разговор вступил доктор:

— Мне понадобится помощь медсестры и некоторые инструменты.

Без пиджака и рубашки я, должно быть, являл собой довольно гнусное зрелище.

—  Ломан, — я произнес его имя, чувствуя, что ноги подкашиваются, — у меня будет время поспать. Несколько часов. Обещай, что не подведешь меня. Проследи за всем лично. Не надо допинга, прошу. Никаких уколов. Разбудишь в полночь.

Доктор послал за одеялами, их расстелили прямо на столе, потом принесли теплую воду, еще что-то, и Ломан сказал, что за всем проследит. Потом я услышал, как он разговаривает по телефону, страшным усилием воли разомкнул веки, но его пистолет был направлен, куда надо — на Куо.

Я сидел на стуле, ножницы состригали остатки рубашки.

— Ломан, ты слушаешь?

— Да.

— Ближе к полуночи съезди на склад и забери ее. Ты знаешь где. «Хускварна». Нужна будет. Сделаешь? Для меня, Ломан?

— Сделаю. — Он сказал что-то еще, но я уже провалился в туман.

Ровно в два ноль-ноль, посреди ночи, полицейские помогли нам пробраться сквозь вспышки и щелканье фотоаппаратов к автомобилю. Кордона как такового не было, потому что Ломан с послом долго заседали вдвоем и было решено, что таиландское министерство внутренних дел будет поставлено в известность о происходящем. Нам позволили держать Куо у себя и вывезти за пределы Бангкока.

Куо вместе с нами находился в машине; на этом настоял я. Сломанный палец ему перевязали, одежду, как и мою, почистили, и мы выглядели, несмотря на помятость и оставшиеся подсохшие пятна, не так уж и плохо.

В полночь Ломан меня разбудил, и я рассказал ему о своем плане. Ломану он не понравился. Он оценил шансы как один против ста и к тому же считал, что это ненужный риск. Но я возразил, что другого выхода не остается. И если только хоть что-тоеще можно было сделать, то сидеть сложа руки мы не имели права.

Куо пока я ничего не говорил. В самый последний момент я хотел поставить его перед дилеммой: жизнь или смерть, — чтобы у него не было времени подумать. Куо все эти часы молчал, он произнес несколько слов лишь однажды, когда благодарил доктора. Другой реакции трудно было ожидать. Он понимал, что ему не выбраться, иначе говорил бы много и горячо и постарался бы склонить нас к какому-нибудь компромиссу. Но предложить Куо ничего не мог.

В «хамбер-империале» свободных мест не было: поверенный в делах, третий секретарь, Ломан, Куо, один вооруженный охранник и я. В идущей следом полицейской машине везли Питера Ли. Я успел посмотреть на него: аскетичного вида молодой человек, очевидно, весьма стойкий в убеждениях и уверенный в себе; хотя ему ничего и не говорили, но он наверняка сообразил, что к чему.

Вскоре после того, как меня разбудили, Ломан сказал:

— К нам поступило донесение. Девяносто минут назад Персону благополучно переправили на ту сторону границы. Ждут сигнала к обмену.

— Слава тебе Господи!

— Что-то я не понимаю, — буркнул Ломан.

— Это значит — он жив, не так ли? — Мне не давала покоя мысль, как они прошли КПП в Нонтабури; в воздухе полыхало и свистело, и экипаж «роллс-ройса» мог запаниковать и попытаться форсировать события.

Всю дорогу в аэропорт Куо сидел на откидном сиденье лицом ко мне. Иногда он смотрел на меня, но в глазах его не было никакого выражения — это были глаза ночного зверя, огромные зрачки поблескивали в темноте. Я даже не чувствовал, что на меня смотрит «человек разумный».

В «Дон-Муанге» ждал самолет таиландских ВВС, и в три ноль-ноль мы уже находились в воздухе. Курс лежал на восток, к границе с Лаосом.

В Кемерае Меконг разливается широко, поэтому новый мост построили капитальный, с асфальтовым покрытием, с двумя полосами движения. После того как прилегающую с лаосской стороны территорию захватили вьетконговцы, мост закрыли, а на обоих его концах выставили посты.

Мы приехали перед рассветом, в сопровождении небольшого армейского конвоя. С таиландской стороны мост обычно охранялся дюжиной гвардейцев, но в этот день с военной базы близ Ку-Чи-Нарая прибыло специальное подразделение, и, как только мы подъехали, командир доложил поверенному в делах, что его задачей является оказание нам всесторонней помощи за исключением ведения огня по территории Лаоса на противоположном берегу реки.

Я хотел осмотреться на месте и, отойдя от машины, решил немного прогуляться. Было очень тихо. В предутренних сумерках в полной готовности стояли вооруженные солдаты — их было больше сотни; столько же — на другом конце моста. Но тишину пока ничто не нарушало. Кто-то кашлянул, где-то чиркнула спичка, металл ударился о металл, звук тут же заглушили, и тишина воцарилась снова. Это была тишина на поле боя в час перед атакой.

В замершем воздухе жужжали комары. Они кружились в свете ламп над моей головой, за лампами небо было черным, но на востоке уже пробивались первые лучики рассвета. Часы показывали шесть утра.

Ломан не подвел меня. Шагать было больно, а это означало, что он не позволил доктору накачать меня лекарствами. Голова не болела, все чувства обострились: так бывает, когда долго ничего не ешь. Надежды у меня почти не было. Похоже, что Ломан в оценке ситуации оказался прав.

Заря быстро разгоралась. На дальнем конце моста завели машину и послышались какие-то команды.

Вернувшись к конвою, я прошел к замаскированному автомобилю, где в ожидании своего часа содержался Куо. Он был бледен. Когда я сел в машину, приказал охранникам выйти, Куо пристально на меня посмотрел. О том, что запланировано, знали лишь несколько человек: Ломан, поверенный в делах да двое из Эм-Ай-6. Дело могло сорваться в любой момент, и мы не хотели посвящать в него посторонних, а меньше всего солдат. Один-единственный дрогнувший палец, один случайный выстрел могли все безнадежно испортить и превратить обмен в кровавую бойню.

Я должен был вернуть Персону на нашу сторону тихо, без единого выстрела. И так, чтобы Ли полетел обратно в Дарем.

— Куо, — я говорил очень осторожно, — английский, я думаю, ты понимаешь неплохо?

— Да. — Его страх чувствовался даже в одном этом слове, он его не сказал, а выдохнул. На страх я и рассчитывал — страх смерти. Именно поэтому я не прикончил его тогда, на рисовом поле, ибо не существует более мощного оружия, чем страх, испытываемый твоим врагом.

— Хорошо. Будешь отвечать на мои вопросы. Откуда ты получил предложение, прямо из Пекина? Я имею в виду — похитить Персону?

— Да. — Куо не думал ни секунды. Он у меня в руках.

— Какие ты получил права в отношении военных — китайцев и вьетнамцев, которые помогали тебе в операции?

— Я не совсем понимаю.

В машину проникал слабый утренний свет, Куо все время смотрел мне только в глаза.

— Например, штурм КПП в Нонтабури начался тогда, когда ты из посольства дал команду в Пекин, это так?

— Да. Я смог это сделать, потому что еще до прибытия в Таиланд Пекин предоставил в мое распоряжение определенные силы и средства. Я использовал их только раз — для взятия Нонтабури.

— И тебе дали документ, где говорится, что временно твои полномочия распространяются и на военных в целом?

Вместо ответа он показал два специальных пропуска и письмо, подписанное главнокомандующим силами вьетконговцев в Лаосе. Я внимательно прочитал его, останавливаясь на непонятных местах и прося Куо перевести. С таким письмом он имел право прийти к любому начальнику штаба и потребовать от него поддержки как людьми, так и вооружением — в зависимости от обстановки. Письмо выглядело вполне официально и, в зависимости от обстановки. Письмо выглядело вполне официально и, похоже, было подлинным, но мне не понравилась расплывчатость формулировок. Я вернул его вместе с пропусками.

— Этого достаточно. — Мне хотелось, чтобы Куо воспрянул духом, сомнений в эту минуту у него быть не должно. — А теперь послушай меня еще внимательнее. Тебе придется сделать выбор. В Бангкоке тебя ожидает суд. Приговор ясен заранее, тебя казнят. Если ты не знаешь, как происходит смертная казнь в этой стране, я напомню. Буддизм не позволяет отнимать у человека жизнь, поэтому приговоренного помещают за натянутую на рамку материю, на которой нарисована мишень. Взвод солдат, приводящих приговор в исполнение, стреляет по мишени, а не по тебе, но смерть при этом остается смертью; и лучшей, мне кажется, для профессионального снайпера не придумать.