Слышалось пыхтение тяжелых грузовых машин: случайные полуторки со скрежетом останавливались и отъезжали от придорожного кафе около мотеля. Пегги взглянула на Стурку.

— Ты не устал?

— Когда я устаю, я вспоминаю слова Мао о том, что революция — это не чайная церемония.

Сидящий на стуле Алвин откинулся назад и, расслабившись, устало смотрел полузакрытыми глазами. Сезар откровенно уставился на Пегги. Его взгляд слишком долго задержался на ней, что заставило Пегги повернуть голову и взглянуть на него. Она поднялась и вышла в туалет. Дверь за ней резко захлопнулась. Сезар лениво улыбнулся. Две недели назад он немного погулял с Пегги, но они быстро прекратили это по команде Стурки.

Образование пар вступало в противоречие со стремлением к всеобщей коллективизации. Это пахло контрреволюцией. В таких отношениях не было равенства и прямо вело к тому, против чего они все боролись: буржуазной ориентации на индивидуальность. Ненавистная философия отделения одной личности от другой, заставляющая человека утверждать себя за счет своего ближнего.

С этим ты должен бороться. Ты был угнетенным черным рабом. Тебе знакомо разъедающее душу бессилие пассивного сопротивления, сидячие забастовки, демонстрации: обреченный на поражение кастеризм — буржуазные игры детей в революцию, поощряемые правительством. Умышленно садиться в тюрьму — незрелый, разрушительный поступок. Это никак не может положить конец капитализму — обществу привилегий белых.

Против империализма поднялся весь третий мир, и сейчас пришло время раздавить тиранию расистов, пока есть силы, способные на это. Прижать их к стене, пусть растет цена, которую они платят за империю, пусть откроются новые линии фронта позади вражеских окопов: раздавить государство, спровоцировать этих псов на репрессии, которые поднимут массы против разжиревшего фашистского режима демагогов. Сознание людей подобно цементу — понятия перемешаны, залиты в форму и застыли в ней — и для того, чтобы заставить их слушать, нужно перевернуть порядок вещей.

Зазвонил телефон.

Стурка снял трубку.

— Да?

Подавшись вперед, Алвин пристально смотрел на него красными от бессонницы глазами.

— Где ты? В телефонной будке? Дай мне номер. — Стурка быстро нацарапал что-то на чистом листке Библии и вырвал его. — Я дойду до телефона и перезвоню тебе.

Стурка положил трубку и протянул руку за курткой.

— Всем оставаться на месте.

Он открыл дверь и вышел. Возможно, это был Рауль Рива.

Пегги закуривала сигарету от тлеющего окурка предыдущей; она появилась на пороге ванной комнаты, постояла там некоторое время и, в конце концов, прошла через комнату к окну. Раздвинула шторы и выглянула.

— Я не знаю.

— Что? — подал голос Алвин.

Пегги опустилась на пол и, запрокинув голову, уставилась в потолок.

— Это было необдуманное бегство.

Сезар покрутил головой.

— Разве?

— Они схватили шестерых наших людей. Надо быть круглым дураком, чтобы думать, что все они будут молчать. Бьюсь об заклад, что они уже заложили нас.

Сезар опять сказал:

— Разве?

— Тогда почему мы сидим здесь? Ждем, когда полицейские ворвутся к нам?

— Расслабься. — Сезар опять лег. — Нам не из-за чего волноваться.

Пегги коротко хохотнула в ответ.

— Эй! — воскликнул Марио, склоняясь над радио.

Они услышали голос комментатора: «…арестована менее часа назад полицией, которой было дано задание прочесать район Гарлема. Идентифицирована как Дарлин Уорнер, женщина, подозреваемая ФБР в причастности к подпольной группе, взорвавшей Капитолий. Этот арест увеличил до семи число террористов, задержанных ранее…»

— Вот так сенсация! — Пегги закрыла глаза.

— Брось, — сказал Сезар. — Не стоит забивать себе голову глупыми мыслями.

Алвин уныло посмотрел на них обоих. Ему не хотелось выяснять отношения, он слишком устал. До этого они проводили целые дни, занимаясь самокритикой. Стурка и Сезар, руководившие курсом суровой групповой терапии, заставляли их избавиться от буржуазных условностей и индивидуализированных страхов. Они жили в напряженном графике, интенсивно занимались, учились подчиняться дисциплине; а теперь Пегги впадала в ересь, выбрав для этого самый неподходящий момент.

«Заткнись», — подумал он.

Возможно, его мысли каким-то образом дошли до них, потому что Пегги, надувшись, закрыла рот и больше ничего не сказала. Радио слабо бубнило, грузовики с рычаньем проносились мимо, Марио уткнулся в «Таймс», Пегги курила сигарету за сигаретой, Сезар задремал.

Стурка вернулся так тихо, что Алвин невольно вздрогнул. Он вошел, закрыв дверь, еще до того, как Алвин понял, что он уже здесь.

— Уходим сегодня ночью. Все подготовлено. — Он прошел по комнате, раздавая документы.

Алвин рассмотрел документы, которые получил. Поддельные бумаги моряка, венесуэльский паспорт, въездные визы в Испанию, Францию и три северо-африканских страны. Так вот почему Стурке были нужны фотографии.

Стурка провел руками по бокам, поддергивая брюки:

— Четверо из нас, кроме Марио, сядут сегодня ночью на корабль в Порт-Элизабет. Это грузовое судно под ангольским флагом. Направляется в Лиссабон. — Жесткий взгляд бесцветных, как стекло, глаз переместился на Марио.

— Ты полетишь самолетом — закажи билет в Марсель на восьмое. Мы говорили об этом раньше. Договор остается в силе?

— По правде говоря, я уже в штаны наложил.

— Я не думаю, чтобы они засекли тебя, нам бы стало известно.

— Но если мы ошибаемся, они сцапают меня в аэропорту.

— Мы всегда допускаем, что есть риск, Марио.

— Хорошо, я думаю, мы попытаемся сделать это, — пробормотал Марио.

На протяжении всего времени осуществления их плана Марио был единственным, кто оставался в тени и поддерживал контакты с внешним миром. В «Мезетти Индастриз» считали, что он занят исследованием рынка среди людей своего возраста. Что-то в этом роде Марио предложил своему отцу; и отец предоставил в его распоряжение все возможности компании. Почти каждую неделю Марио появлялся дома, мозолил глаза родственникам в течение нескольких дней, поддерживая безупречное психологическое алиби. И теперь было необходимо убедиться, что он все еще мог свободно передвигаться. Группе был нужен человек, который мог действовать открыто.

Стурка продолжал разговаривать с Марио.

— Мы хотим послать тебя в банк сегодня.

— Сколько вам надо?

— Очень большую сумму денег.

— Зачем, чтобы доставить вас четверых на грузовой пароход? Или вы рассчитываете купить эту чертову лодку?

— Деньги нужны не для этого. — Стурка под улыбкой скрыл прорывающийся гнев: сопротивление Марио было нарушением дисциплины.

Стурка сложил руки на груди, и на его грубом, изрытом шрамами лице появилось сонное выражение, как это было, когда Сезар преподавал им теорию.

— Наши люди в тюрьме. В понедельник утром они будут привлечены к суду. Политики начнут вопить о законности и порядке, волна негодования захлестнет страну. Если у них не будет достаточно доказательств, чтобы казнить наших людей, они сфабрикуют их, единственное, чего они не могут допустить, это то, чтобы казнь не состоялась. Несколько подпольных газет постараются сделать из них героев-мучеников, но список мучеников, которые были уничтожены капиталистическим государственным порядком, и так слишком велик. Мученичество потеряло смысл.

Алвин внимательно слушал, потому что Стурка не любил вдаваться в философские бредни. Стурка вот-вот должен был подойти к сути.

— Может быть, следует напомнить, что эта операция задумывалась не для того, чтобы отдать в их руки новых мучеников. — Глаза Стурки переходили с одного лица на другое, и Алвин поежился. — У нас была цель. Я надеюсь, мы нё забыли, какая.

Это было рисовкой — один жест, и Марио Мезетти не заставил себя ждать.

— Показать всему миру, как много мы можемсделать, посвятив себя борьбе с фашистским, произволом, даже если мы всего лишь маленькая группка.