— Представьте покушение в виде еще одного злодеяния революционеров.
Брюстер медленно, едва заметно качнул головой:
— Видит Бог, я не кисейная барышня. Но я не могу этого сделать.
— Никто не просит вас делать это лично.
— Я скажу по-другому. Я не приемлю этого. Я не вынесу этого. Я не допущу этого. — С напряженным усилием он поднял большую голову. — Вилл, если мы сделаем нечто подобное, какая разница останется между нами и ими?
Саттертвайт снова тяжело задышал:
— Я знаю, я тоже не способен на это. Но мы столкнулись с проблемой. Это выход, вы знаете. И если выбор будет между убийством и разновидностью Армагеддона, который он обрушит на нас…
— Я все равно не сделаю этого.
Все сводилось к вечному вопросу: оправдывает ли цель средства? Саттертвайт повернулся к креслу и провалился в него, одновременно разочарованный и окрыленный порядочностью Брюстера.
Затем президент нарушил молчание.
— Есть возможность, которую ты упустил из вида.
— Да?
— Взгляни сюда.
Президент толкнул блокнот через стол. Саттертвайту пришлось встать, чтобы дотянуться до него.
Отрывистым почерком Брюстера было четко написано:
«Порядок преемственности
? Президент
X Вице-президент
X Спикер парламента
Президент pro tem в сенате
Государственный секретарь
Министр финансов
Министр обороны.
Генеральный прокурор»
— Улавливаешь суть, Билл? Вычеркни Уэнди и кто следующий? Государственный секретарь? Черт, Джон Аркхарт подходит для этой работы не больше Вилли Мейза. Он полный профан. Последние четыре года ты выполняешь его работу. Я бы уже давно вышвырнул его, если бы тебя здесь не было.
Безусловно, так традиционно строилась политика: Аркхарт был дураком, но он помог избранию Брюстера в президенты и получил свою должность при его покровительстве, так же как министр финансов Чейни и некоторые другие. Это было одно из средств, которое республиканцы использовали в президентской кампании: Фэрли высмеял Брюстера за некоторые назначения в Кабинете, и, кажется, люди с пониманием отнеслись к нему.
Год назад Брюстер забавлялся идеей о замене Аркхарта — предварительно предлагая эту должность Саттертвайту; но республиканцы начали нападать на него, и Брюстер был вынужден защищать себя так, что он не только оставил Аркхарта на прежнем месте, но и во всеуслышание заявил о своей вечной поддержке государственного секретаря. Таковы были правила игры.
— Послушай, Билл, трезво оценивая ситуацию, можно сказать, что Уэнди втянет нас в войну с крепко зажмуренными глазами, но еще более вероятно, что Джон Аркхарт своими неумелыми действиями так же быстро с широко открытыми глазами приведет нас к тому же результату. Фэрли был абсолютно прав.
— Мы все несем ответственность за это решение. Оно было принято партией. Мы не могли допустить отступления под огнем. Я по-прежнему считаю, что в то время оно являлось правильным.
— Давай не будем терять время на экскурсы в прошлое, — сказал президент. Он выдвинул ящик стола перед своим животом и вытащил брошюру с текстом Конституции Соединенных Штатов. — Ты давно читал эту книжечку, Билл?
— Зачем?
— Я продолжаю думать, что ответ находится здесь, но будь я проклят, если могу найти его. — Он перевернул обложку и начал листать страницы. — Здесь. Статья двадцатая, раздел третий… Закон предусматривает, что в случае, когда ни избранный президент, ни вице-президент не способны вступить в должность, конгресс может назвать человека, который будет исполнять обязанности президента, или процедуру, с помощью которой будет выбран человек на эту должность, и он будет исполнять соответствующие обязанности до тех пор, пока президент или вице-президент не смогут вступить в должность.
— Достаточно ясно, не правда ли? Конгресс уполномочен решить, кто является преемником должности. Они сделали это — приняли Акт преемственности.
— Мне кажется, Билл, нельзя читать Конституцию так же, как заядлые фундаменталисты читают Библию. Нельзя воспринимать ее слишком буквально.
— Вам следует обсудить это с Верховным судом, господин президент.
— «Гробовщиком всех разумных поправок», — пробормотал, президент. Это была одна из неизменных фраз, он использовал ее каждый раз, когда Суд проваливал его предложения.
— Я по-прежнему не понимаю, куда вы клоните.
— Откровенно говоря, я тоже. Но мне все-таки кажется, где-то здесь есть способ использовать Конституцию, чтобы помочь нам доказать, что правительство не было сформировано с непременной целью усадить в кресло президента самого старого и безмозглого члена сената.
— Конституция ничего не говорит по этому поводу. Она лишь указывает на то, что конгресс может принять меры для замещения должности, когда она свободна. Конституция не расшифровывает, как они должны это сделать.
Президент задумчиво грыз сигару, и Саттертвайт сердито смотрел на него. Наконец Брюстер заулыбался:
— В том-то и дело, не так ли, Билл?
— Сэр?
— Ты сам указал на слабое место, Конституция не уточняет, как они должны заполнять вакансию.
— Да, но это не существенно. Я полагаю, они все так же подчиняются Конституции. Они располагают порядком преемственности. Это свершившийся факт.
— Так ли это сейчас?
— Мне кажется, я не понимаю вас. Но я не эксперт по конституционному праву. Возможно, вам следует поговорить с генеральным прокурором.
— Я говорю с тем, с кем следует. Каждый раз, когда я сталкиваю свои рассуждения с твоими, рождается искра. Вот Для чего ты здесь. — Президент швырнул брошюру назад в ящик и задвинул его. — Акт преемственности является актом конгресса, правильно?
— Как они утверждают, это Верховный Закон.
— А ты имеешь какое-нибудь представление о том, сколько актов проходит в конгрессе каждый год, Билл?
— Точно не знаю. Достаточное количество.
— Да… И в скольких из них каждый год вносятся поправки?
Саттертвайт выпрямился на стуле. Президент помахал сигарой, у него появился самодовольный вид.
— Возможно, я прав не на все сто процентов, возражая тебе, но сдается мне, что этот самый Акт преемственности не так уж неприкосновенен. Я, кажется, припоминаю, что его исправляли четыре или пять раз за те годы, которые я провел в Вашингтоне. В тысяча девятьсот шестьдесят шестом и, я полагаю, еще раз в тысяча девятьсот семидесятом. И пару-тройку раз до этого.
Саттертвайт все еще находился под впечатлением его слов. Брюстер дотронулся до кнопки вызова:
— Маргарет, попытайтесь отыскать для меня копию Акта преемственности, будьте добры. — Он отпустил кнопку и внимательно осмотрел сигару. — Да, сэр, возможно, это и есть выход из нашего тупика.
— Вы говорите о том, чтобы протащить в конгрессе новый Акт преемственности за оставшиеся три дня?
— Не новый Акт, а поправку к старому, вот и все.
— Направленную на то, чтобы вычеркнуть Холландера из списка?
Президент, прищурившись, посмотрел на него:
— Они никогда не потерпят этого, Билл.
— Тогда я не вижу смысла.
— Вот что мы сделаем, Билл. Мы попросим конгресс вставить в список одно имя между спикером парламента и президентом pro tern сената.
— Чье имя?
— Человека, который наилучшим образом подходит для выполнения обязанностей президента до тех пор, пока не вернется законно избранный президент.
Саттертвайта осенило за мгновение до того, как Брюстер произнес эти слова:
— Совсем недавно освобожденного от должности бывшего президента Соединенных Штатов, Билл. — И президент тихо добавил: — Меня.
17:20, северо-африканское время.
Резидент ЦРУ в Алжире работал под именем Самуэля Джильямса. Он был из тех американцев, которые считают, что Соединенные Штаты держат в кармане весь мир и могут безраздельно владеть им. Это было обычной во всем ЦРУ философией и одной из причин ухода Лайма с разведывательной службы. Джильямс являлся почти образцовым олицетворением этой идеи, и Лайм испытывал отвращение от одного его вида.