— Это на кладбище, рядом с памятником партизанам, его могила. Плита еще там каменная на ней? — не отставал Сергей.

— Да, милый, да… Вот только на каменную плиту супругу, на могилку и хватило моих денег. Косточки Петра Григорьевича, наверное, уж сгнили, а плита все сохраняется. И вечно будет сохраняться памятью о скончавшемся.

— А куда Цыган после революции делся?

— Кто ж его, аспида, знает. Должно быть, или колчаковцы, или красные прикончили его. Он и тех и других грабил.

— А сколько бы сейчас лет Цыгану было? — вопросы из Сергея так и сыпались. — Мог бы он до теперешних дней дожить?

— Одногодок мой был. Теперь уж, поди, помер.

Гайдамачиха по-старчески тяжело поднялась.

— Бабушка, я еще хочу спросить… — заторопился Сергей.

— Некогда мне, миленький, некогда. Да и не люблю о жуликах рассказывать. О грабителях да убийцах ты лучше своего брата Антошу поспрашивай. Он в милиции служит, больше моего знает страшных рассказов.

— Говорят, вы очень красивой в молодости были, — стараясь любыми путями продолжить разговор, с нескрываемой лестью сказал Сергей.

— Зря не скажут.

— Даже не верится, — невпопад бухнул Димка.

Лицо Гайдамачихи болезненно сморщилось, она повернулась к Димке и грустно проговорила:

— Старость, миленький, никого не красит…

Старуха тихонько подошла к самому озеру, с большим трудом нагнувшись, зачерпнула пригоршню воды и поднесла ее к губам, словно поцеловала. После этого долго стояла, не отрывая взгляда от острова, беззвучно шевеля губами, как будто про себя шептала молитву Подбежавший к ней Ходя склонился над водой, несколько раз лакнул длинным слюнявым языком и так же, как Гайдамачиха, посмотрел вдаль.

— Смотри, Ходенька, последний раз смотри… Кузя не захотел идти с нами, так, дурачок, никогда больше и не увидит нашего озера, — обращаясь к собаке, словно к разумному существу, тихо проговорила Гайдамачиха, провела мокрой от воды ладонью по лицу и, сгорбившись сильнее обычного, придерживая в фартуке рыбу, пошла по тропинке среди тальников к Березовке. Опустив понуро голову, за нею покосолапил Ходя.

Мальчишки завороженно смотрели старухе вслед. Первый раз они видели бабку Гайдамакову такой разговорчивой и ласковой и не могли понять, что с нею случилось. Молчание нарушил Димка:

— Прощаться приходила со своим озером.

— Ага… «Прощание славянки» состоялось… — задумчиво произнес Сергей и обернулся к Димке. — Пластинка такая у нас дома есть с мировецким маршем.

— Кузю какого-то вспомнила, который не захотел с ними идти смотреть на озеро, — опять сказал Димка.

Сергей постучал себя по лбу.

— Соображаешь хуже бульдозера. Козел у нее Кузя, которому Торчков вилами в бок пырнул. Помнишь?

— Значит, бабка и козла, и собаку хочет с собой увезти? Ее ж с ними в поезд пассажирский не пустят.

— Может, она на товарняке поедет.

— Кто сейчас на товарных поездах ездит? Это не в революцию, чтобы на товарняках ездить… — Димка поставил ногу на массивную цепь, тянущуюся толстой змеей от березы к берегу. — А про то, как мы лодку отомкнули, даже не спросила бабка.

— Чего тут спрашивать? Сразу видно, пробой из лодки выдернут.

Сергей показал на ладони деньги, которые сунула ему Гайдамачиха за рыбу. — Куда их деть? В озеро, на счастье, кинуть?…

— Еще чего!.. — шмыгнув облупившимся носом, буркнул Димка, — Конфет в сельмаге купим или книжку какую-нибудь про трактор.

— Конфет так конфет, книжку так книжку… — стараясь задобрить друга, затараторил Сергей и вдруг, словно опомнившись, схватил Димку за руку и потянул за березу.

— Ты чего?! — удивился Димка.

— Пульнут еще разок с острова, будешь знать чего…

Димка вытаращил глаза:

— Правда, заболтались с Гайдамачихой… А кто стрелял на острове, а?…

— Я откуда знаю. Выстрел вроде как из пистолета.

— Или из винтовки. Мне показалось, будто пуля рядом с лодкой в воду шмякнулась.

Осторожно выглянув из-за березы, Сергей прищурился, прикидывая расстояние до острова, и сказал:

— Километра полтора, не больше… Из винтовки запросто достать может.

— Особенно из снайперской, — добавил Димка и торопливо предложил: — Забираем щуку и шпарим домой, а то сельмаг тетка Броня скоро закроет.

В Березовском сельмаге продавалось все: и продукты, и промтовары, и книжки, и запасные части для мотоциклов и велосипедов. Командовала всем магазинным хозяйством строгая и острая на язык тетка Броня Паутова. Заведующая сельмагом умела не только поддерживать порядок в своем заведении, но и по-справедливому, распределять товары между покупателями.

Когда Сергей с Димкой, позванивая в кармане «трудовыми денежками», забежали в магазин, у прилавка, напротив тетки Брони, сутуло возвышался мрачный, будто обозленный на весь мир, дед Иван Глухов. Выставив свою кержацкую бороду, он зло спрашивал:

— Ну, дак и что мне теперь делать, Бронислава, и что?!.

— Что хочешь, Иван Скорпионыч, то и делай! — твердо отвечала заведующая. — На прошлой неделе ты у меня мешок сахару-песку купил?… Купил!.. А теперь еще столько же тебе подавай?… Что ж я другим буду продавать, по-твоему?…

— Я русским языком сказал: тот мешок у меня забрал племяш.

— Чего он к тебе повадился?… Прошлый раз ты холодильник ему купил. Знала б, что не себе берешь, ни в жизнь бы ты у меня холодильника не увидел!

— Дак я что, бесплатно у тебя холодильник или сахар взял?

— Не бесплатно. Только надо понять, что товары сельмаг получает для своих жителей, а не для разных там сродственников. Вот твой племяш теперь наварит варенья, а из березовских жителей ктой-то может на бобах остаться, без сахара.

— Будто ты его тютелька в тютельку получаешь, сахар. Другие тож по мешку волокут. Ну, хоть с десяток килограммов отпусти…

— Не могу, дед Иван! — отрубила тетка Броня и колобком подкатилась вдоль прилавка к мальчишкам. — Вам чего, детки?

— Книжки бы нам, теть Бронь, — сказал Сергей. — Деньги у нас есть, может, купим.

— Так у меня ж, кроме как про тракторы да автомашины, никаких книг в магазине не имеется.

— Мы, может, и про тракторы купим.

— Книжки — это дело хорошее. И тракторы с машинами вам надо изучать. Вырастете, механизаторами в колхозе станете. Счас, детки, достану вам книжки… — тетка Броня попыталась отодвинуть от прилавка какой-то полный мешок, но, не управившись с ним, позвала Скорпионыча: — Дед Иван, помоги сахар переставить.

Скорпионыч, скрипнув кирзовыми сапогами, зашел за прилавок и без помощи заведующей поднял мешок так легко, будто в нем был не сахар, а вата.

— Ничего себе, пенсионер… — шепнул Сергею на ухо Димка.

Сергей взглядом показал на большущие сапоги Скорпионыча и тоже прошептал:

— Размер сорок пятый растоптанный носит. Вот такие следы возле лодки были, когда в туман Гайдамачиха встречала. Где он тогда на острове глину нашел? Надо было сегодня поискать…

— Нате, детки, глядите, — тетка Броня положила перед мальчишками несколько книжек и повернулась к Скорпионычу, — А ты, дед Иван, не клянчи, не жди, сахару больше не получишь.

— Бронислава, смородины ведро пропадает. Ну, хоть с десяток килограммов… Уж я и так к тебе мылюсь, и этак…

— А ты, дед Иван, мылься не мылься — бриться не придется. Иди домой, иди…

Однако Скорпионыч уходить не собирался. Он только сердито зыркнул на зашушукавшихся было мальчишек, вышел из-за прилавка и прислонился к стене, словно решил во что бы то ни стало выторговать у несговорчивой тетки Брони до зарезу нужный ему сахар. Заведующая «Сельмага» принципиально отвернулась от старика и демонстративно стала нащелкивать костяшками счетов.

— Ну, хоть махры с пяток осьмушек продай, — виноватым голосом попросил дед Глухов.

— Махры хоть ящик бери. Кроме тебя, ее счас никто не покупает. На папиросы колхозники перешли.

Тетка Броня выложила на прилавок несколько пачек махорки, взяла у деда Глухова деньги и снова принялась стучать костяшками счетов. Дед Иван, спрятав махорку в карманы, опять прислонился к стене.