Я тоже вслед за всеми, вернулся в большую гостиную, где принимали героя. Кологривова была бледна, выглядела расстроенной и пытливо вглядывалась в гостя. Кажется, он ей теперь не нравился так же сильно как и мне.

Начались взаимные представления. Кавалериста звали Иваном Константиновичем Виттенбергом. Впрочем, немецкая фамилия ровно ничего не значила, внешность и повадки у него были чисто русские.

– Александр Самойлович столь много сделал в борьбе с супостатами, – начал рассказывать о своем командире штабс-капитан, – что его знает и ценит не только светлейший, но и в Петербурге. И хотя лета у Александра Самойловича еще молодые, но слава его гремит во всей армии.

Мне оставалось только порадоваться, что сюда приехал не сам Фигнер. Тот был умен, хитер и жесток и справиться с ним, было бы значительно труднее.

Узнав фамилию и титул симпатичной девушки одетой в странное, с чужого плеча платье, Иван Константинович поменял к ней отношение, приосанился и начал делать ей откровенные авансы. Это очень не понравилось Петру Андреевичу, а так как и он не боялся ни черта ни Бога, то скоро обстановка в гостиной стала напряженной. Виконт, который так же здесь присутствовал, не мог понять, отчего так расстроена Екатерина Романовна и старался ее развлечь. Ну, а я ждал, когда она напишет вольную, а до того сидел в сторонке, наблюдая за разворачивающимися событиями.

Как многие нежные, романтические натуры, Кологривова, до последнего момента, тянула резину, занималась гостем, демонстративно прикладывала к вискам пальцы, намекая на внезапную мигрень, но за бюро с бумагами не посылала. Мне это начало надоедать, и я встал, собираясь уйти. Только тогда она вспомнила обо мне, подошла и спросила, почему я ничего не предпринимаю.

– Жду вольную, – ответил я.

– Ах, вы разве не видите, что мне не до того! – сказала она. – Давайте, как-нибудь потом, я обещаю, что не забуду! Будьте же, кавалером!

– Боюсь, что у меня ничего не получится, – объяснил я, умело, скрывая зевок. – Скоро ваш сын поссорится за Марью Николаевну с Виттенбергом, они будут стреляться и тогда уже никак не удастся благополучно решить наше дело.

– Но это не благородно, вынуждать женщину делать то, что она не хочет! – сказала крепостница-помещица, с опаской глядя на петушащихся молодых людей.

– Не припомню, чтобы мне случалось вам говорить, что я благородный человек, – сердито ответил я. – Если вы сейчас же не напишите вольную, я уйду, и разбирайтесь со своими делами сами.

Екатерина Романовна тяжело задышала, но одного взгляда на виконта ей хватило, чтобы укрепить силы и она послала моего кудрявого приятеля Прошку за бумагами.

Я опять сел в сторонке и не вставал с места, пока она не написал, и не отдала мне документ. Только после этого, подошел к общей компании. Здесь дело уже принимало неприятный оборот. Оба поклонника женской красоты и богатого приданного уже стояли в бойцовской стойке. У них сказывалось, не только естественное желание понравиться приглянувшейся женщине, но и извечная неприязнь между простой армией и лейб-гвардией. Формально, спор был о том, кто из них лучше воюет. Я разом взял быка за рога:

– А не пострелять и нам, господа, по цели? Проверим, кто из нас лучше владеет пистолетом. Думаю, что я вас примирю тем, что стреляю лучше и армии и гвардии.

Расчет был безошибочный, какие пацаны откажутся посоревноваться в воинском искусстве! Офицеры посмотрели на меня насмешливо и согласились. Обстановка немного разрядилась.

Петруша Кологривов послал слугу прибить к каретному сараю игральную карту, и мы вышли во двор. Дамы заинтересовавшись предстоящим состязанием одели теплое платье, а мы проверили свои пистолеты. Теперь соперники говорили между собой изысканно вежливо и дружно дискредитировали меня как наглого штафирку.

Я же собрался продемонстрировав свое владение оружием, припугнуть штабс-капитана дуэлью и спровадить отсюда подобру-поздорову. Однако в последний момент мне пришел в голову более эффективный план, рискованный только с финансовой точки зрения.

– Может быть, господа, заключим пари, – предложил я. – Сделаем равные ставки, и выигравший получит приз? Стреляем из трех раз, чтобы не было ошибки. Все по очереди, по одному выстрелу. Осечка не в счет. Долг, если у кого он будет, приравнивается к карточному.

– Я согласен, – первым, не раздумывая, сказал Кологривов. Виттенбергу не осталось ничего другого, как тоже кивнуть головой.

– Каков сделаем заклад? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно.

Я вытащил свой кашель с серебром и подкинул на руке.

– Давайте, рубликов по пятьсот серебром!

Сумма пари была непомерно высокая, но потерять лицо было еще страшнее, чем лишиться таких денег и оба офицера небрежно кивнули.

– А не боитесь, Алексей Григорьевич, всего лишиться? – насмешливо спросил штабс-капитан. – Я долги не прощаю.

– Боюсь, но что делать! Риск благородное дело. Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – добавил я, в наше время навязшую в ушах банальность.

Шутка оказалась новой и понравилась.

– Ну, что, приступим, господа, – нетерпеливо предложил Виттенберг. – Кто будет стрелять первым?

– Я думаю, нужно тянуть жребий, – сказал гвардейский лейтенант.

Мне показалось, что он уже начинает жалеть, что поддался своей горячности и ввязался в авантюру.

– Принеси-ка, любезный, пук соломы, – попросил я кучерявого лакея и тот, забыв о своем обычном достоинстве, трусцой побежал в конюшню.

Пока он не вернулся, мы мирно стояли рядом, обсуждая достоинства разного оружия.

– С такими пистолетами как ваши, я не стал бы рисковать, – подколол меня Виттенберг, – это же обычные французские армейские пистолеты. Вот, посмотрите, каковы мои. Настоящий аглицкий мастер Томсон!

Пистолеты у него и правда были отменные, как он стреляет, я не знал и невольно нервничал. На кон я поставил почти все свои деньги.

– Вот-с, солома-с, – доложил запыхавшийся лакей. – Самая лучшая!

Он так волновался и хотел чтобы его рвение заметили молодые красавцы, что над ним можно было посмеяться, но никто из нас даже не улыбнулся. Я выбрал три соломинки, подровнял их по длине и у двух обломил разной длинны концы.