За тринадцать лет, что прошли с того времени, когда я последний раз был в уездном городе Троицке, здесь почти ничего не изменилось. Та же сонная лень и пустая главная улица, оживающая только по воскресным дням и церковным праздникам.

Впрочем, и за следующие двести лет тут мало что менялось. Разве что в восемнадцатом веке в Троицке было две церкви и ни одного кинотеатра, а в двадцатом, церковь осталась одна, зато появился кинотеатр. Но уже, двадцать первый век внес свои замечательные коррективы в историю и культуру города. Старую церковь обновили, покрасив купол в веселенький синий цвет, зато закрыли кинотеатр и в его помещении устроили казино с рулеткой и игровыми автоматами. Однако это блестящее, светлое будущее было за необозримым горизонтом, пока же вдоль центральной улицы гуляли козы, поросята и куры вперемешку с гусями.

Иван сразу же нас повез к портному Фролу Исаевичу Котомкину. С этим человеком я подружился еще во время первого перемещения во времени, а потом сталкивался с его потомками на протяжении двух веков. С правнучкой Фрола у нас даже были какое-то время романтические отношения.

Котомкин был крепостным крестьянином на оброке, выучился у немца портняжному ремеслу и открыл первую в городе швейную мастерскую. Я в свое время помог ему решить семейные проблемы и у нас сложились очень теплые отношения.

– Чего еще надо?! – строго спросил меня какой-то белобрысый парень, выглядывая на наш стук, в калитку новых тесовых ворот.

– Позови хозяина, – попросил я.

Парень внимательно осмотрел наш «экипаж», сплюнул за ворота, хмыкнул и с нескрываемым высокомерием, ответил, что хозяина нет, и когда он будет неизвестно.

– Тогда позови хозяйку, – попросил я.

– Никого нет, – ответил он, посмотрел на меня и вдруг расплылся в улыбке.

– Барин приехал! – неожиданно, закричал он и бросился открывать ворота.

Я не понял, с чего это он так обрадовался и какой я ему «барин».

– Неужто, не признал? – спросил он, распахивая створки ворот. – Это ж я Васька Гольцов!

Кто такой этот Гольцов и почему я должен его знать, мне было совершенно непонятно.

– Васька! – обрадовался я, только для того, чтобы сделать ему приятное. – Да тебя не узнать, гляди, как вырос, совсем красавцем стал!

– А то! – улыбнулся он во весь рот. – Проходите, я побегу старому хозяину доложу, вот радости-то будет! Я ж сперва подумал, что вы сшить чего хотите, так мы теперь не шьем, мы нынче, по купеческой части! – договорил он уже на ходу.

Мы вошли в дом и прошли в бывшую столовую, теперь, судя по всему, гостиную. Здесь все изменилось. Вместо сундуков, лавок, скамеек, стояла недорогая венская мебель с гнутыми ножками. Я не успел ничего рассмотреть, как в комнату вбежал старик Котомкин и бросился обниматься. Он порядком постарел, но держался молодцом и не выглядел развалиной.

– Радость-то, радость, какая, – говорил он, прижимая меня к себе. – Сколько лет, сколько зим! Я уже и не чаял, что встретимся!

От такой искренней радости мне стало неловко. Я хорошо относился к портному, считал его достойным человеком, но так обрадоваться встрече с ним никогда бы не смог.

– Как вы Фрол Исаевич? – спросил я, когда эмоции поутихли.

– Плохо, Алеша, – грустно сказал он, кажется, впервые называя меня просто по имени. – Осиротел я, оставила меня хозяйка. Уже второй год как преставилась. Живу один бобылем.

– А как Дуня? – спросил я о его дочери, которую в свое время вылечил от «любовной лихорадки», уговорив отца не противиться браку с ее избранником.

– В Петербурге, Семен-то ее большим купцом стал, тыщами ворочает, а я теперь никому не нужен и вроде как на покое. Да что я все о себе, как ты-то? К нам, какими судьбами?

На первую часть вопроса ответить мне было нечего, потому я сразу же перешел ко второй.

– Пожить у вас хочу несколько дней. Мою знакомую в тюрьму посадили, нужно ее оттуда вызволить.

– Живи, сколько хочешь, места у нас много, – не раздумывая, пригласил старик. – Ты я смотрю опять с Иваном? А барышня кто?

– Мы вместе, – опять я ушел от прямого ответа, – барышню зовут Марией Николаевной.

– Васятка, – позвал Фрол Исаевич белобрысого парня, – скажи нашим бабам, пусть приготовят комнаты гостям. У нас теперь все как у благородных, – добавил он, показывая на новую мебель. – Живем, прости Господи, как немцы какие-то, а ведь зятю слова поперек не скажи, сразу: «папаша, вы отсталый». Да, что я все болтаю, садитесь, гости дорогие, где у кого душа лежит.

Мы стали садиться, а Котомкин хоть и ругнул немецкую жизнь, зорко следил какое впечатление производит их новая мебель:

– Так что ты говорил, кого невинно в тюрьму упекли? – спросил он, когда все устроились.

– Старуху-знахарку, – ответил я, – только почему ты думаешь, что невинно? – засмеялся я.

– А кого же у нас по вине сажают? – удивился Фрол Исаевич.

– Бывает, – чисто теоретически, возразил я. – Расскажите, кто из старых чиновников остался в городе? К кому можно обратиться?

– Задача, – по-простому, почесал себе затылок портной. – Почитай из старых, никого уже и не осталось. Городской начальник Киселев от пьянства еще лет десять назад помер, других кого перевели, кто спился, кто на войну ушел. Говорят, будто на нас какой-то Бонапартий с несметным войском прет?

– Точно, прет, – подтвердил я.

– Вот все кто мог и пошли воевать. Будь тут зять Семен, он бы дело враз решил. Он всех теперешних купил с потрохами… А так, даже и не знаю, что вам присоветовать…

– Не знаешь, Антон Иванович, – спросил я о бывшем барине Котомкина и своем предке, – у себя в имении?

– Тоже на войну уехал, да не один, с супругой.

– Вот черт! – выругался я. – Надо же, сплошное невезение! А генерал Присыпка жив?

– Тоже помер, уж, наверное, как третий год. А вдова его здесь осталась, не живет, а царствует. У нас ее матушкой Екатериной прозвали.

– Вот это хорошо, – обрадовался я, – завтра же к ней и схожу. Она должна всех местных знать.

– Сходи, почему не сходить, – с сомнением в голосе сказал Котомкин, – сходи, поклонись. Только, боюсь, от того будет мало току. Очень уж она строга и гневлива.