— А я, честно говоря, вообще начала сомневаться в успехе нашего дела, — подхватила Ирэна.

— В чем причина сомнений? — спросил советник.

— Учитель, конечно, великий человек, но во многих вопросах он утопист.

— Но для того и существуем мы — его соратники, практики, чтобы сделать утопию реальностью! — вмешался Бронеслав.

— Вот-вот, и нам есть, что делать! — Советник строго поглядел на Ирэну.

— Думаю, лучше до возвращения Учителя заняться подготовкой следующего кандидата, — поддержал его Бронеслав.

— И не задаваться вопросами, на которые нет ответа, — жестко подытожил советник.

Вскоре голоса стихли, а фигуры людей растворились в вечерних сумерках.

Оставшись один, Учитель некоторое время молчал, глядя на массивное изваяние, затем негромко, но четко произнес.

— Наступит время, и властью над миром будет обладать только великий Хорс. А править миром от имени Хорса буду я. Потому что мы с ним — единое целое! И никто не разрушит это единство! Великий Хорс — это я.

Учитель посмотрел в лицо изваянию, и отчетливо разглядел улыбку на бронзовых губах…

Опрос бывших сотрудников Шитова конкретики не прибавил. Работал парень в торговом зале старшим менеджером, а проще сказать — главным продавцом. Трудился исправно, здорово разбирался в газонокосилках и электропилах. Но год назад неожиданно пришел к обеду, против обыкновенных девяти часов утра, молча написал заявление и убыл в неизвестном направлении.

— А поконкретней — когда он уволился? — Тарас щурил маленькие глазки на глубокую ложбинку груди аппетитной начальницы отдела кадров.

— А щас глянем. — улыбнулась она в ответ и ткнула пальчиком в клавиатуру компьютера. — Семнадцатого июля.

— Скажите, милая девушка. А он хоть с кем-то здесь дружил? Все-таки вас тут много. Праздники, дни рождения, корпоративки на Новый год. Нам бы поподробней узнать, что он за человек был.

— Был? А что с ним случилось? — глаза начальницы отдела кадров засветились в ожидании пищи для сплетен.

— Подробности опустим. — разочаровал девицу Денис. — так с кем он общался?

— А я почем знаю. Я не продавец. Идите в зал — может там кто-нибудь вам поможет.

Но в зале ребят ждало разочарование. Те, с кем Шитов начинал работать три года назад, давно уже поменяли место службы. А те, кто помнил его в последний год перед увольнением, утверждали, что Шитов был человек необщительный, замкнутый и неинтересный. Детдомовский — одно слово.

— Уроды! — сплюнул Тарас при выходе из магазина. — Можно подумать из детдома выпускают одних отморозков. Напыщенные придурки.

— Ладно, старик, не кипятись. — успокаивающе похлопал его по плечу Денис. — Ну что — погнали по месту бывшей прописки?

— А разве у нас есть выбор? — грустно усмехнулся Тарас.

Двор старенькой пятиэтажки встретил оперов шумом грандиозного скандала.

Две тетки не первой свежести стояли друг напротив друга и самозабвенно драли горло. Однако двор жил своей жизнью. И никто на истошные крики не реагировал. Мужики резались за парковым столиком в домино, мальчишки гоняли мяч, мамашки болтали на детской площадке, краем глаза наблюдая за играющими детьми.

— А ты курва облезлая! — разносилось эхом по всему двору. — Да если я тебя еще раз около моего мужика увижу…

— Да кто на твоего сморчка глянет-то? Этот болезный при такой суке жене даже дышать боится.

— Это кто сука? Я? Ты за базаром-то следи… да ты…

— По какому поводу разборка? — Тарас присел рядом с мужиками на лавочку.

— Да шут их разберет. — хмыкнул в пышные усы толстый дядька. — Отдыхают девочки. Они ж день не полаются — считай, день прожит зря. Тут месяц назад Клавка в больницу попала, так Маринка ей полные жратвы сумки таскала.

— Зачем?

— Чтобы выздоравливала побыстрей. Маринке скучно было.

— Хороший у вас двор. — Денис с удовольствием вдохнул воздух. — Я думал таких сообществ больше и не осталось. Как в детство попал.

— Так это от людей зависит, паря. Мы, вот с Ванькой, — дядька кивнул на очкастого старичка. — Почитай, тут всю жизнь прожили. Кто новый приезжал — так сразу знакомились. Порядки свои рассказывали. Ребятню опять же в футбол приучали играть. Дружить. Так вот и живем.

— Вот так удача. Значит, всех-всех знаете?

— Ну, всех только господь Бог знает. А тебя кто интересует-то?

— Кхе-хе, ты бы, Илюха, сначала спросил людей откель их к нам занесло, а потом брехал на ветер. — прокашлял старичок.

— Да от них органами власти за версту несет. — засмеялся дядька. — Верно говорю, пацаны?

— Верно, батя. Шитов нас интересует.

— Детдомоский-то? Так нету его тутточки уж с год как.

— Это мы знаем. А вот что за человек был, чем дышал, чем жил…

Общение Клавки и Маринки достигло своего апогея — громкий ор перешел на визг.

— А ну харе орать! — неожиданно рыкнул Илюха. — Всё, бабы. Разминка окончена. Маринка — подь сюда. До тебя тут люди пришли.

Тетки как по команде заткнулись. Розовощекая Маринка осторожно приблизилась, недоверчиво уставилась на Илюху. Клавка, подбоченись, осталась на полшага позади.

— Если вы по поводу тридцать второй квартиры, то Маринка не виновата. — зазвенела Клавка. — Этот алкаш Леха сам их залил.

Денис чуть не поперхнулся слюной. Вот оно — братство дома. Как будто они только что насмерть не стояли и не обзывались на весь белый свет словами далекими от куртуазности.

— Тебя, Клава не спрашивают. — отчеканил Илюха. — Мариш, расскажи товарищам про Валерку.

— Болезного-то? Из пятнадцатой? Да ты ж его лучше меня знаешь.

— Маринка! Это ты с ним пять лет на одной лестничной клетке прожила. А я в другом подъезде.

— Ну и чо?

— Так! — закончил дискуссию Денис. — давайте-ка, друзья мои, по порядку. Кто с кем жил и почему болезный.

История оказалась очень странной.

Как только Валерию Шитову треснуло восемнадцать лет, его тут же вежливо попросили из детдома. Причем ни жильем, ни работой детдом своих воспитанников обеспечивать не обязан. Но парню и двум его сотоварищам здорово повезло. Они попали под какую-то жилищную программу района, и ребятам дали по однокомнатной квартире. Бывают праздники на улицах и у сирот.

Парнишка был веселый, приветливый. Особо ни с кем не общался, но поиграть в футбол или выпить рюмку водки за здоровье соседа никогда не отказывался. Коммунальные услуги оплачивал исправно, шумных компаний не водил, музыку громкую не включал. Пару раз Маринка видела его с девицами, но оба раза «ничего такого» не было. Как Маринка не прислушивалась, припав ухом к соседской двери.

Но через полтора года парня как подменили. Стал задумчив, холоден, рассеян. Играть уже не соглашался, на свадьбу Кузьминых из третьего подъезда зайти отказался, и даже не пошел помочь мужикам из двадцать третьей квартиры вытащить старый шкаф.

— Плакать стал часто, а иногда во сне мать звал. Я аж через стенку слышала. Потом вроде успокоился. — закончила Маринка.

— Ага. Глазюки пустые, улыбка дебила. — иронично припечатала Клавка.

— Может наркоманить стал? — предположил Денис.

— Э-э-э, вот это нет. На это, брат, у нас Захар Маркович есть. Он эту дрянь за версту чует.

— А он кто, этот Захар Маркович? Нарколог?

Все разом хихикнули. Илюха заливисто свистнул.

— Захарка!

И тут же к Илюхе через весь двор полетело что-то рыжее и мохнатое. Мгновение, и у ног дядьки уже вертелся седой кокер-спаниель.

— Трудяга. — с нежностью погладил пса Илюха. — Двадцать лет со мной на таможне отпахал. Столько наркоты мы с ним с рейсов сняли — не счесть.

— Да задурили голову парню эти психологи. Лучше бы пил. Всё веселей. — махнула рукой Клавка.

— А вот с этого места поподробней. Что за психологи?

— Ну так я ж говорю. — возмутилась Маринка. — По матери он тосковать стал, хоть и двадцать ему минуло тогда. Я его как-то на лестнице встретила, стала просить, чтобы он, значит, свою кровать в другое место переставил. Уж больно страшно по ночам его крики слышать. А он мне, мол тетя Марина не волнуйтесь, я теперь к психологу хожу, он меня лечит.