В полном молчании мы дошли до моей комнаты. Не обращая внимания на капитана, я легла в кровать и отвернулась лицом к стене. Я знала, что он сядет в кресло и забросит ногу на ногу; я затылком ощущала самодовольный покой, который исходил от капитана.

Некоторое время мы молчали. Ярость, душившая меня, куда-то улетучилась, осталась только полная апатия и пустота.

– Не ожидал от тебя, – наконец сказал капитан. – Не ожидал такой прыти.

– Неужели? – не поворачивая головы, глухо проговорила я.

– Да нет. Конечно, ожидал, ты права. Иначе не появился бы там, где появился. А вот ты не ожидала меня увидеть, правда?

– Правда не имеет к вам никакого отношения.

– Сильно сказано. Сильно, но несправедливо. О правде лучше умолчим. Признайся, ты решила вытащить его, чтобы достать меня?

Я молчала.

– Или потому, что он тебе понравился? Наверняка рассказал душещипательную историю своего появления здесь, да?

Я молчала.

– Рассказал о том, что он невинная талантливая овца, которой хотят ни за что ни про что перерезать горло, слить кровь в корыто, а требуху бросить на растерзание воронью?

– Ничего он не говорил.

– Мне по большому счету плевать. Умиляет другое: откуда такой наплыв чувств у бездушной стервы, которая всю предыдущую жизнь только то и делала, что шла по трупам, не останавливаясь ни перед чем. В прямом и переносном смысле. Я думаю, что это только наша игра – твоя и моя. В этой партии я поставил тебе мат. Но не огорчайся, у тебя будет возможность отыграться. Я тебе обещаю.

Я молчала.

– Ты спишь? – не унимался капитан. – Не удивлюсь, если ты действительно заснула после неплохо проделанной работы.

Его способность все выворачивать наизнанку и убеждать в том, что черное – белое и наоборот, лишала меня сил.

– Нет, я не сплю.

– Вот и отлично. Значит, мальчишка понравился тебе? Тем лучше, потому что работать вам предстоит в одной связке.

Не удивляйся, ничему не удивляйся, Анна, мало ли что он скажет тебе, не поворачивай головы.

И все-таки я повернула голову – очередная маленькая победа капитана, которую он постарался закрепить.

– Думаю, этот театральный хлыщ ввел тебя в курс дела?

– Да, – притворяться было бесполезно.

– Он должен убрать одного влиятельного человечишку. Человечишка у нас давно бельмом в глазу сидит, да руки коротки, как ни прискорбно это сознавать. В легальном смысле слова. Скромным честным представителям закона от него один геморрой и масса проблем. А так – нет человека, нет проблемы, как учил нас отец народов.

– Очень образно говорите. Обычно такие говоруны плохо кончают.

– Тебе виднее… Но если понадобится положить на это дело не одного актера, а всю труппу, – я это сделаю.

– Вы отвлеклись, – жестко сказала я. Невыносимо слушать, как этот карманный Наполеон распоряжается чужими жизнями.

– Мальчишка не жилец, ясно. Так что все гарантии – полная туфта. Ты будешь за ним присматривать, подстрахуешь.

– Что я должна делать? – Он все-таки сломал меня.

– То же, что и он. Стрелять будешь ты, и твой выстрел будет главным.

– Я не буду стрелять.

– Ты будешь стрелять. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Ты уже согласилась. Иначе… Ты сама понимаешь, что будет с тобой иначе.

– Он сказал, что в армии был снайпером.

– Не соврал. Но стрелять будешь и ты тоже.

– У меня не получится. У меня не получится убить человека, – я сдалась. Я выкинула белый флаг. Я сама пустила зверя в логово своей души.

– Получится, девочка. Я уже видел тебя в экстремальных ситуациях. Вспомни, наконец, какая ты.

– Я не помню.

– Если не помнишь, то поверь мне, – ты именно такая. Такая, какая нам нужна: с упрямством, с хваткой, с ясной головой, со звериным чутьем. – Черт возьми, он говорил это так, как будто бы соблазнял меня, как будто бы касался жесткими беспощадными ладонями моих глаз, губ, груди… Его слова покрывали мое тело, как поцелуи, от них шла дрожь желания, и этому невозможно было сопротивляться.

– Конечно. Конечно, я такая…

– Вот и отлично. О подробностях поговорим завтра. На свежую голову. А сейчас отдыхай.

…Следующим вечером меня ввели в пьесу: сначала я только смотрела, как Олег, сломленный и загнанный в угол, отрабатывает концовку своего номера, как он снова и снова откусывает дуло шоколадного пистолета, чтобы из него вылупился настоящий. Как мрачный юноша с литой задницей, стоящий позади Лапицкого, снова и снова убивает его. Олегу, как всегда, не хватает нескольких секунд, чтобы спастись: сначала семи, потом пяти, потом трех. Эти три секунды до авиабилета и открытой визы в одну из стран Шенгена ему так и не удается преодолеть. Да и какая разница, за сколько секунд до свободы тебя убьют?..

Я слышу, как Лапицкий, посмеиваясь и сам не веря в то, о чем говорит, утешает Олега: ничего не бойся, парень, такой реакции, как у этого бойца за моей спиной, нет ни у кого в этой гребаной стране… И потом, есть масса обстоятельств, которые сыграют тебе на руку. Этот боец за моей спиной знает, что ты должен убить меня. Другой боец за другой спиной этого не знает. Чтобы понять, что происходит, ему как раз и необходимы три секунды, естественная реакция, выше собственной телохранительской головы не прыгнуть, поверь. Да и театральный софит, который принимает участие в твоем священнодействии, вовремя погаснет, я тебе обещаю. Ты успеешь. Ты должен успеть.

Я уже знаю – и мельком от Олега, и обстоятельно от Лапицкого, – что расположение коммуникаций, комнат и коридоров полностью соответствует тому дому, где будет проходить чествование «влиятельного человечишки», видимо, их проектировал один и тот же дерзкий архитектор, проходивший трехмесячную стажировку где-нибудь в Швейцарских Альпах. В плане Лапицкого мне отводится скромная роль официантки, обслуживающей столики для гостей. Когда я спрашиваю капитана, каким образом мне удастся попасть в штат обслуги, он говорит мне: «Всегда и со всеми можно договориться. Ты просто заменишь одну внезапно заболевшую милую девушку, вот и все».

Вечером, накануне операции, мы сидим в холле, близко придвинувшись к открытому огню камина. Капитан наконец-то показывает нам фотографии человека, которого нужно убрать. Жесткое, спокойное, немного изуродованное осознанием своей абсолютной власти лицо ни о чем не говорит мне.

Я никогда его не видела, но ни жалости (такого никому и в голову не придет жалеть), ни симпатии (такого опасно любить, всегда есть риск наткнуться на оружейный арсенал в супружеской постели) оно не вызывает, тем лучше. Редкий скот, соблазняет нас убийством капитан, полный беспредельщик, отморозок в законе. Самые громкие убийства последних лет – его рук дело, самый циничный передел сфер влияния – его рук дело… Если его не остановить, может произойти много бед. Так что ваше задание – никакое не задание, ребята, по большому счету это благородная ассенизаторская миссия, осознайте это…

Никому не хочется осознавать это, особенно когда орудием возмездия выступает такая изощренная сволочь, как капитан Лапицкий. Но ему плевать на наши чувства, капитан неудачно шутит гораздо больше обычного, и я вдруг замечаю беспросветную азиатчину в его высоких скулах, обострившийся нос и фанатичный блеск ввалившихся глаз.

Бедняжка.

В какой-то момент и капитан, и актер кажутся мне близнецами на пороге жизни и смерти, вот они сидят, бессильно ненавидя друг друга и глядя на огонь. Разговаривать больше не о чем, пора идти спать, но и расстаться невозможно.

– Все будет в порядке, ребята, – как заклинание повторяет капитан. – Делайте, как договорились, и все будет в порядке. Все рассчитано, поверьте.

Он еще о чем-то говорит Олегу, кажется, о том, что завтра люк в полу на кухне в том доме будет открыт точно так же, как сегодня он был открыт в этом доме, что путешествие по заброшенному аппендиксу канализации займет не больше двух минут, что он выскочит на улицу, где его будет ждать машина с ключами и документами – «девятка», такая же, как у тебя. Не забудь, «девятка». Все это призвано убедить актера в том, что все продумано до мелочей, что никто не собирается его подставлять. Он передает Олегу пояс, расшитый золотом, необходимая деталь для костюма Фигаро.