Мельхиор хватал ртом воздух, но ничего не мог из себя выдавить. Выходит, она всё это время морочила ему голову? Но почему?! А Виола, после того, как таким жестоким образом привлекла его внимание к свои словам, стала рассказывать дальше. Её речь лилась мерно, спокойно, она не подбирала слова, как будто давно и хорошо всё продумала. Рассказала про свой брак, про поездку, про нападение на обоз, про путешествие с Тео и Ульрихом… Не стала скрывать даже того, что, защищаясь, ей пришлось убить.

Но рассказ был не про спасение графа Эгона и не про доблесть в бою, а про то, как с ней поступила её семья.

Мельхиор был потрясён.

— Выходит, они признали тебя умершей? Твои родные?! — в ужасе произнёс он.

— Насчёт свекрови и мачехи я даже не удивилась, — вздохнула Вилька, — Но что отец меня предал, такого я не ожидала. Всё-таки мне всегда казалось, что он меня любил. Оказалось, его отеческая любовь — до первого серьёзного испытания. А, да что сейчас об этом говорить! Дело прошлое. Вот то, что они меня похоронили, действительно нехорошо. Потому что в Гремоне я оказалась вне закона. Живая покойница. А обратись я в суд — сидеть бы моему папочке на скамье подсудимых. За лжесвидетельство на моей родине карают весьма жестоко. Я не знала как поступить, металась, а тут Теодор заявил, что удочерит меня. Только для этого надо перебраться в Элидиану. Тогда мой родной отец не пострадает.

Маг не очень понимал, почему Виола не хотела, чтобы стало плохо тому, кто так жестоко с ней поступил. Сам он своего отца не знал и был уверен, что и знать не хочет того, кто бросил его мать без поддержки и помощи. С другой стороны, кто ж его знает, как обстоят дела в тех семьях, где отец есть. Виола своего, видимо, любила, хоть он и не стоил. Она между тем коротко пересказала, как им удалось переправить её в Элидиану без документов. И тут выяснилось, что удочерить человека, у которого нет ни одной бумаги, удостоверяющих личность, невозможно.

— У меня даже метрики не было. Она осталась в доме Проппа. На поездку он вписал меня подорожную, этого вроде как было достаточно. Наверное было, потому что за всё время никто к нам не придрался, и в городах, ни на границах. А во время гибели нашего обоза я об этой бумажке даже не подумала. Да я вообще тогда меньше всего беспокоилась о таких вещах. Надо было выжить. А вот когда выжила, стало ясно: это ещё полдела. В общем, получилось так, что я есть и в то же время для закона не существую. Как в таком положении искать работу или открывать своё дело? Отцу помогли его друзья из гильдии: нашли имена, места и даты, состряпали мне легенду, которую не проверить, и присягнули, что я Виола Лаура Бенье, дочь Теодора, они меня вроде как знают с детства. И всё было бы хорошо, если бы не Ульрих.

Опять этот прыщ! Мельхиор с удовольствием прищучил бы гадёныша за то, что у Виолы от него одни неприятности. Только непонятно, что он наделал в этот раз? Маг спросил прямо и получил такой же прямой ответ:

— В сущности ничего. Он хотел хорошего. После того, как поправился, решил меня отыскать. Знал, что я из Альтенбурга, и послал туда человека разузнать. А человек вернулся к нему с известием, что я погибла в том самом обозе. Ну, Ули решил во всём разобраться самому, поехал в Альтенбург по дороге в университет… В результате мой отец покончил с собой, мою мачеху сослали в рудники, мои права признали и, если бы я сейчас явилась на родину, то выплатили бы мне мою вдовью часть с процентами.

— Это плохо? — удивился маг.

— Это ужасно, — вздохнула Виола, — Это делает моё положение настолько двусмысленным, насколько это вообще возможно. А самый кошмар в том, что Гедвига знает и моё прошлое имя, и настоящее, а ещё осведомлена о моём местонахождении. Не знаю откуда. Знал только Ули, но он дал мне клятву, что не расскажет никому. Раз пока жив и здоров, значит, сдержал её. Но есть и другие пути, так что я не сильно удивлена.

Мысль Виолы скакала как блоха, маг никак не мог за ней угнаться. У него аж в глазах зарябило от напряжения и он сказал:

— Стоп. Я уже вообще перестал что-либо понимать. Видишь ли, я не силён в гражданском праве, да и в уголовном тоже полный профан. Знаю только то, что касается магов, да и то не местные правила, а текст валариэтанского договора. Давай по порядку. Чего именно ты боишься? Что злая тётка отнимет у тебя ребёнка? Но как она может это сделать? Насколько я помню, по элидианским законам если дитя рождено вне брака, мать имеет все права.

Виола аж руками всплеснула от такой его непонятливости. Ну как объяснить то, что ей самой вполне очевидно? Она засопела от напряжения, а затем выдала:

— Представь себе, что эта грымза обратилась в суд. Если она представит доказательства, что я не та, за кого себя выдаю, это конец. Если бы я была элидианская гражданка, то меня отправили бы в тюрьму на пять лет вместе с Тео, а у неё были бы все возможности забрать Эдмона. Гина ничего бы не смогла сделать: по закону моему ребёнку она никто.

Ужас. Картина, которую рисовала Виола, получалась совсем безрадостной. А она шла дальше, не останавливаясь:

— Но я на самом деле гражданка Гремона. Так что меня скорее всего выслали бы без права вернуться, мою собственность конфисковали, Тео посадили… Не на пять лет, на три, но это дела не меняет. Эди как сын гремонки и гремонца тоже подлежал бы депортации. На родине меня сажать бы никто не стал. Вернули бы имя и вдовью часть, — она сморщила носик, — жалкие гасты, а дальше… Дальше Гедвига забрала бы Эдмона или, вернее, Эдмунда. Видишь ли, это в Элидиане мать имеет все права. В Гремоне не так. Знатный отец или даже семья знатного отца всегда могут отобрать дитя у матери, родившей вне брака. Считается, что это делается в интересах ребёнка. Богатая и знатная родня даст ему лучшее будущее, чем незамужняя мать, покрывшая себя позором. Что малышу нужна мама, что ему без неё будет плохо в расчёт не принимается. К тому же это здесь я состоятельная купчиха. Там со своей вдовьей частью я окажусь почти что нищей, так что даже вопроса не встанет, что лучше для малыша. В лучшем случае я смогу выторговать право навещать его пару раз в год, да и то вряд ли. Суд может обязать Гедвигу выплачивать мне содержание, но может принять другое решение. В любом случае я теряю всё, но главное — моего сына!

Мельхиор уже было собрался почесать в затылке, но вспомнил, что это неприлично, и не стал. Хотя очень хотелось. Из объяснения Виолы он сумел понять, что брак с ним для неё не выход, а дополнительные сложности. Хотя стоило уточнить.

— Ты хочешь сказать, что замужество со мной тебе ничего не даёт? Если ты будешь замужем и дитя я усыновлю, то по гремонским законам…

Она не дала ему договорить.

— Так как я не та, за кого себя выдаю, то для начала наш брак расторгнут, вернее, аннулируют. Ты можешь жениться только на Виоле Бенье, с Виолой Шапс тебя ничто связывать не будет. А уж за тем, чтобы ты на мне не женился вторично, проследит госпожа Гедвига. Усыновление тоже побоку: это процедура долгая. Так что я благодарю за лестное для меня желание помочь и душевное благородство, но эта жертва была бы напрасной…

Тут Мельхиор взвился. Вскочил, схватил Виолу за плечи и драматическим шёпотом, от которого кровь стыла в жилах, бросил ей в лицо:

— Что ты всё время твердишь о моём великодушии и какой-то жертве? Я вовсе не тот дурацкий персонаж из глупого романа, который будет поступать во вред себе и упиваться своей глупостью, думая, что это и есть высшее проявление благородства души? Да я люблю тебя! Люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой! И мне плевать на все прочие обстоятельства! Я для этого и приехал! А вызов твоей драгоценной Гины — это так, повод, но не причина. Причина в том, что я ещё тогда в тебя влюбился и до сих пор не могу забыть.

Она смотрела на него странным взглядом. Так глядят заворожённые на тех, к кому их причаровали: широко раскрытыми глазами без выражения, не отрываясь. Потом вздохнула, сморгнула и взгляд снова стал осмысленным. И встревоженным.