– Хорошо, – согласился Гай. – Что ж, пожалуй, начну. Ты, верно, знаешь, что она не леди по рождению? Что она тебе рассказывала о своем воспитании?

– Не много. Сказала, что в шестилетнем возрасте была определена ученицей на хлопкопрядильную фабрику.

Гай, подняв голову, встретился с Райдером взглядом.

– Ты когда-нибудь бывал в подобных заведениях? Здесь, в Дербишире, фабрики – гордость и отрада нашей расцветающей промышленности. Ученики как следует накормлены и одеты, по воскресеньям посещают церковь. Хотя у детей рабочий день длится чрезмерно долго. Машины не останавливаются по пустякам даже в том случае, если ребенок, заснув на рабочем месте, лишается глаза, руки или жизни.

– Мне казалось, что на многих новых фабриках служба социального попечения организована образцово, разве не так?

– Так. Но для ребенка, лишенного даже самых минимальных условий нормальной жизни, семьи и материнской любви, это тяжелое существование. Так прошли пять лет ее детства: она спала на соломе вместе с сиротами в детском работном доме, трудилась долгие часы на фабрике, а каждую свободную минуту использовала для шитья и починки одежды.

– Но она не была сиротой, – сказал Райдер. – Не была. Однако отец отдал ее в ученицы.

– Он продал ее?

– Если угодно. С тех пор она больше его не видела. Кроме посещения церкви и работы, несколько часов в неделю с детьми занимались. Подмастерьев учили грамоте, чтобы из них выросли достойные христиане и более полезные рабочие.

– А для ребенка это уже ступень вверх по сравнению с обитателями работного дома и даже с семьей крестьянина-середняка.

Огонь в камине погас, угли рассыпались в пепел. Словно запутавшись в сетях безнадежности, мужчины не обращали внимания на негромкий стук.

– Жизнь крестьян в деревне тоже не сахар, – сказал Гай. – Однако в английской деревне всегда найдутся пожилые люди, которые, проработав всю жизнь в полях, все еще достаточно крепки, чтобы трудиться.

– Боже мой! Да в Уайлдшее их множество. Мы зависим от них не меньше, чем они от нас. Было бы чертовски бесчеловечно оставить умирать с голоду людей, которые всю жизнь отдали работе на герцогство.

– У вас есть и сельские школы для маленьких детей, чтобы каждому ребенку был гарантирован шанс на достойную жизнь. Вряд ли, однако, дети с фабрики доживут до старости. Их легкие забиты хлопковой пылью. Их души чахнут среди всех этих безжалостных механизмов. Девочки почти никогда не видят неба, разве что мельком. Пугало на полях и то знает, что такое ловить бабочек или мечтательно смотреть на облака.

Или на звезды…

– Что же случилось, когда Миракл исполнилось одиннадцать?

Гай потер ладонью губы, точно желая избавиться от горечи во рту.

– Однажды в воскресенье джентльмен по имени сэр Бенджамин Троттер увидел ее идущей вместе с другими детьми в церковь. Думаю, она уже тогда была исключительной красавицей, а пары минут разговора с ней было довольно, чтобы убедиться, как она умна. Сэр Бенджамин выкупил ее бумаги и взял ее в свой дом.

Где-то в глубине у Райдера шевельнулся ужас.

– В качестве кого?

Гай поморщился:

– А ты как думаешь?

– Боже мой! – Райдер вскинул голову. Отвращение и ярость вспыхнули в его сердце. – Он сразу же начал истязать ее?

– Об этом следует спросить у нее. Она сказала только, что сэр Бенджамин разрешил ей пользоваться его библиотекой. Она, кажется, испытывает к нему благодарность.

– Несмотря на то, что он развратил ее, когда она была еще ребенком?

– Я знаю только, что она какое-то время спала с ним в его постели. Когда он умер, ей было шестнадцать.

Райдер содрогнулся.

– Он ничего ей не оставил?

Гай покачал головой.

– А что ее брат?

– Диллард был тогда еще холост и работал сапожником. Он не мог ее содержать. Каковы бы ни были грехи сэра Бенджамина, он научил Миракл манерам и дал ей образование, достойное леди. Она была хорошо воспитана, а также чрезвычайно начитанна. Его родственники оставили ей одежду и некоторые безделушки, кузен дал несколько золотых монет, и она подалась в Лондон с намерением стать актрисой. Все прочие профессии были для нее недостижимы, разве что наниматься на поденные работы в деревне.

– Она отказалась возвращаться на хлопкопрядильную фабрику?

– Ты ставишь ей это в вину? Репутация ее была известна, поэтому она не могла стать ни гувернанткой, ни компаньонкой какой-нибудь леди, ни даже найти работу у галантерейщика.

Райдер вскочил и принялся расхаживать по комнате. Встретив перед собой препятствие в виде стены, он остановился и тупо уставился на кожаные переплеты книг на полках.

– Как страстно мы говорим о добродетели и чистоте, не правда ли? Я пытался понять, что заставило такую женщину, как Миракл, пойти по этой дороге. Я думал, она будет голодать.

– А она вместо этого, можно сказать, праздновала победу, – сказал Гай.

Райдер с размаху ударил кулаком о деревянный резной узор, окаймлявший книжную полку. Слепая, необъяснимая, лишенная смысла ярость так и рвалась наружу.

– Как ты с ней познакомился?

– Как молодой человек знакомится с танцовщицей в опере? Пришел после спектакля в артистическое фойе и стал умолять ее о благосклонности.

– Она согласилась?

– Нет. Она лишь недавно приехала в Лондон. Все еще надеялась, что сможет достойно существовать на заработок артистки. Но это было невозможно.

Райдер, оглянувшись, посмотрел на кузена сквозь черный туман смутного негодования.

– Итак, она вступила в ряды женщин полусвета и завела любовника?

– Не пройтись ли нам в длинную галерею? Если ты немедленно не растратишь хоть малую толику своей энергии, то, наверное, убьешь меня. – Слова были произнесены с улыбкой, но по глазам Гая можно было прочитать все, что тяготило Райдера, чем был пронизан каждый его вздох.

Мужчины, храня молчание, пересекли дом. Звук их шагов отдавался от дубовых досок пола. Райдер всей грудью вдохнул свежий воздух утра. Галерея шла по всему периметру дома, с северной стороны ее тянулся ряд высоких окон. Напротив висели фамильные портреты – нескончаемая череда леди и джентльменов, предков Райдера, которые всю жизнь от рождения до смерти купались в роскоши. Шаги мужчин, молча шествующих по длинной галерее, отдавались гулким эхом.

– Стало быть, она передумала? – прервал наконец молчание Райдер. – И приняла твое предложение?

– Да.

– Сколько тебе тогда было?

– Восемнадцать. Я был всего на два года старше ее. Я был весьма ограничен в средствах и тратил то, что удавалось выиграть на бегах, где я постоянно бывал.

– В итоге ты сделал из нее профессиональную куртизанку.

– Да, именно так.

Гай, разумеется, не лишал Миракл невинности. Но был ли он сам девственником во время его встречи с ней? Об этом кузены не обмолвились ни словом. Неизбежная участь Миракл не была виной Гая. И все-таки Райдер чувствовал острую ревность из-за того, что когда-то, на заре юности, прежде чем Миракл испытала небрежное равнодушие своих более состоятельных любовников, они были близки.

– Что дальше?

– Мы были детьми. Мы были влюблены. Мы ссорились. И ни один из нас не знал, можно ли доверять тому, что, как мы думали, родилось между нами. Никаких моих денег Миракл не хватало, чтобы выплачивать ренту. Я вел сумасбродный образ жизни. Через несколько месяцев все кончилось само собой. В один прекрасный день я ушел от нее разозленный. А когда вернулся, было уже слишком поздно. Она нашла мужчину, гораздо более состоятельного, чем я.

– Если это имеет значение, – проговорил Райдер, когда, достигнув конца галереи, они повернули и зашагали назад, – то я рад, что тогда с нею рядом был ты.

Гай остановился.

– Боже! Впервые в жизни встречаюсь с таким великодушием.

– Это мое истинное мнение. Это обернулось ей на благо. Давай на этом пожмем друг другу руки.

Кузен с улыбкой схватил руку Райдера.

– Думаю, она не простит мне, что я рассказал тебе все это.