– Да, будет, братцы, будет! – отбивался я. Наконец, народ немного успокоился, а я продолжал:

– Мы пришли сюда не на год, не на пять. Мы пришли сюда навсегда. Мы пришли не просто за хабаром, мы пришли за волей. Мы – братья! А потому сил у нас хватит вольную жизнь построить и защитить.

Если бы я был так же уверен, как пытался внушить казакам. Попробуем. А там, или пан, или пропан бутан. Прорвемся!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

На следующий день после отъезда Хабарова с московским дворянином встал я с большим трудом. Пили много, говорили чуть не до самого утра. В светлице, самой большой комнате бывшего дома Хабарова собрались друзья. Был там старый, еще с Тобольска друг Макар. Ну, точнее, с Тобольска он был у Онуфрия. Я-то его помню с Илима. Но все же первый друг в этом мире. Сейчас он был старшим над пластунами. Под его началом тех было два десятка человек. Хотел я ему и моих «гренадеров» передать. Да и его ребят гранатами вооружить. У него с ними ладно выходит. Был с нами и племянник Хабарова Артемка. Парень грустил. Мы, как могли, его успокаивали. Воин он был пока не особенно сильный. Зато по торговым делам, по казенным книгам, всяческому учету и контролю лучше его и не придумаешь. Да и батька его, брат Ерофея, Никифор нам был очень нужен. Сидел за столом мой первый помощник по пушкарским делам Клим Иванов. Был он из первых десятков охочих людей, некогда пришедших в Усть-Кут. И не только в пушкарском деле оказался хорош. По всяким механическим делам часто он быстрее меня соображал. Сидели здесь и казаки из моего десятка, Тимофей с Трофимом, которые у нас конницей ведали. Ну, той полусотней, что мы под это дело создали. Сидел и мой «цыган» Смоляной. Был он у меня пока типа связного с Большой землей. Хотя, драться он тоже был не дурак. Много народу было. Даже нашего китайца, у которого было имя, чему все очень удивились, за стол усадили. У богдойцев тот ведал пушками, но не только. Отвечал он за провиант, всю тыловую часть. Звали его Гао Сян. Поскольку выговорить это не мог никто, да и я, перекрестили его в Гришку. К маньчжурам путь ему был заказан. У нас он и прижился. Пока использовали его, в основном, в качестве переводчика-толмача, поскольку знал он все местные языки.

Толком ничего не приговорили. Оно и понятно. Под хлебное вино разумные штуки приходят не часто. Но, как сказал один знаменитый мужик, веселие на Руси есть питие. Вот и веселились. Да и грустили, поскольку с Хабаровым пока все было непонятно.

Как же мне хреново было утром. Мама дорогая, роди меня обратно. В глазах безо всяких шаманов было зелено, руки тряслись, нутро наружу просилось. Ко всему, еще и ощущение, что я и есть главная мразь на этом свете. Однако у дел есть противная особенность: сами они не делаются. А дел было воз и маленькая тележка, не от столба и до обеда, а от столба и до следующего года.

Я решил сегодня попытаться понять логику действий своего прототипа. По истории я помню, что едва растаял след стругов московского дворянина Дмитрия Ивановича, как Степанов бросился в поход на дючеров. Бои шли, в основном, на территории будущей еврейской области, а последняя битва и вовсе прошла примерно на месте будущего городка Биробиджан, где Степанов зажал дючеров с помощью союзников бираров и солонов. Вроде бы понятные поступки. В отличие от дауров, большая часть которых маньчжуров нежно ненавидела, дючеры были для новых властителей Поднебесной верными союзниками и родичами. Значит, пока я, точнее, Степанов, который Онуфрий, воюет или воюем с маньчжурами-богдойцами, с дючерами мира не будет. Но, с другой стороны, если включить послезнание, то картинка будет немного иная. Хочу я или не хочу, чтобы выжить, мне как-то с маньчжурами помириться придется. Причем, помириться желательно до того, как между нами ляжет много крови, да и на моих условиях. А условия ставит тот, кто сильнее.

В принципе, смешно сравнивать. Казачий полк и гигантскую империю с ее восьмизнаменной армией тысяч в триста воинов, с вспомогательными войсками, наемными отрядами монголов и корейцев. Только есть варианты. Император наш, точнее, не наш, а маньчжурский, который Шуньчжи-Шамшакан никогда сильным правителем не был. Многие годы он был марионеткой своего дяди, великого воина и принца Доргона. Тот, собственно, Китай и завоевывал. Готовился он и вовсе сместить племянника, приняв титул Великого хана, не на китайский, а на монгольский манер. Но жизнь, штука непредсказуемая. В случайной стычке Доргон погиб. Но и после этого Шуньчжи совсем не жаждал продолжить деяния отца и дяди. Его гораздо больше интересовали любовные утехи, мудрые беседы и искусные музыканты.

Тем временем, китайские князья, перешедшие на сторону маньчжуров при Доргоне, восстали. Восстание длилось едва ли не десятилетие, охватив все южные провинции империи. Основные силы маньчжуров сражались здесь. Часть войск маньчжурам приходилось держать на востоке, у осколков бывшей монгольско-китайской империи Юань. Потому на северном направлении войск почти не было. И долго не будет.

После смерти Шуньчжи на престол возведут шестилетнего мальчика Суанье. Начнется эпоха регентов с их постоянными междоусобными войнами. Только в самом конце 70-х годов мальчик-император превратиться в величайшего правителя Поднебесной с девизом Канси – процветающая и лучезарная. Значит, у меня времени больше пятнадцати лет до тех пор, пока у маньчжуров дойдут руки до северных земель. Не скажешь, конечно, что север у маньчжуров совсем оголен. Есть здесь крепости, есть оборонительная линия, известная под названием «ивовый палисад». Недавно сюда прибыл на место казненного коменданта, кстати, казненного за поражение при Очане, знаменитый полководец Шархода. Тот самый, что в прошлой истории и разобьет мой отряд в 1658 году. Но, как там, кто предупрежден, тот вооружен. А меня, считай лет шесть предупреждали, пока на истфаке учился, да в аспирантуре.

Крепость была неказистой. Не особенно высокие глинобитные стены, совсем не величественные башни, низкие ворота. Перед крепостью скопление домишек, жмущихся друг к другу. Да и внутри крепости, кроме нескольких домов и казарм для войска посмотреть не на что. Обо всем этом думал князь Шархода, проезжая к своей будущей резиденции в городе Нингута. Впрочем, чего еще ожидать от городка на окраине мира, вынесенного за «ивовый палисад», самое северное укрепление маньчжуров. Если бы не то, что некогда именно Нингута и соседний городок Гирин были первыми ставками великого князя Нурхаци из Золотого рода Айсинь Гере, городок бы и вовсе зачах. Маньчжуры, наследники великой, хоть и поверженной некогда империи Чжурчжэней, оставили родные места и устремились на завоевание Поднебесной империи. Сначала речь шла только о Северо-Востоке, известном, как страна пятидесяти городов. Но завоевание прошло легко. Сражающиеся друг с другом китайские князья ничего не смогли противопоставить маньчжурам. Многие из них сами переходили на сторону победоносных армий Севера. После того, как великий князь Нурхаци ушел в страну предков, Золотой род возглавили его сыновья – Абахай и Доргон. Когда отряды маньчжуров, слитые в «восьмизнаменную армию» под предводительством принца Доргона прорвались за Великую стену передовыми частями командовал молодой еще полководец Шархода. Его род не был ни сильным, ни влиятельным. Но именно его родичи первыми примкнули к Нурхаци. В своей жизни молодой воин решил делать ставку не на родство и помощь могучих покровителей, а на доблесть. Именно его воины смогли разбить заслон китайцев, первыми войти в их столицу. Об этом Шархода до сих пор вспоминал с приятным теснением в груди. Маньчжурская конница громила слабых и растерянных воинов династии Мин, теснила их к южными морям. Абахай принял титул Сына Неба, повелителя Поднебесной империи, а его младший брат, Доргон стал Великим ханом. Ведь Золотой род был в родстве и с домом монгольского Потрясателя Вселенной, Чингисхана.