Прибыл купец из Тобольска. Просит разрешения лавку открыть, оставить приказчика. Тоже дело хорошее. Конечно, Хабаровы – наши главные партнеры. Но еще один купец с его товаром лишним не будет.

Хорошего было много. Но было и не очень хорошее. Пришло письмо от Ерофея. Суд идет, конца ему не видно. Кого-то из судей удалось умаслить дарами, а кого-то и нет. Против него давят важные люди. Все дела на кривую сторону поворачивают. Собирался государь войско отправить в Приамурье. Но теперь войска не будет. Просил Хабаров посылать больше товаров Никифору, а ему отправить серебро для мзды судейским. Подумав, решили выделить триста рублей, с гонцом отправить Никифору. Войсковая казна стерпит. Теперь в ней уже пять тысяч серебром, да и просто белого металла немало. Хватит и воеводе отправить, и казакам жалование раздать, и на бублики останется.

Было совсем нехорошее и неожиданное. Вести о богатом и хлебородном Приамурье привлекали не только казаков, пашенных крестьян и мастеровых. Пришли и лихие люди. На большие караваны с охраной не нападали. Зато налетали на наши деревеньки, даурские улусы, грабили и убивали охотников. При появлении вооруженного отряда сразу сбегали. Бой не принимали. Найти их пока не выходило. Это было очень нехорошо. Дауры, да и крестьяне платили за защиту. Мы же пока им ее обеспечить не могли. Так дело не пойдет.

Бандиты меня встревожили больше всего. Так, что даже веселье после того в жилу не шло. Даже весть, что Клим с помощниками смог сверлильный и шлифовальный станок на реке поставить, к новому колесу приспособить. Кое как досидел до ночи. Потом долго метался по кровати. Эти гады даже не понимают, что не просто кого-то грабят, что, конечно, плохо само по себе, но рушат всю мою идею создания земли свободной и безопасной. Тут еще Макар отчудил. Сразу после прибытия куда-то пропал. Потом прибежал весь одуревший. Повел меня за него девку-крестьянку сватать. И что, пришлось идти. Потом еще сидеть пить, веселиться. А в голове только эти бандиты и сидели.

Хотя заснул поздно, встал с первыми петухами. Наскоро умылся, оделся и позвал Гришку. Попросил найти даура из тех, что с нашими сроднились. Искал долго. Видимо, бегал по деревням. Не самый ближний путь. Но вернулся с даурским мужиком. Звали того Ерден. На их языке – драгоценный. Ну, поглядим, что тут у нас за бриллиант прячется. Как положено, осведомился о здоровье, о благополучии семьи и рода, потом и к делу перешел.

– Пришли – говорю – в наши земли худые люди. Нападают на наших и на ваших людей, убивают, а потом сбегают. Поймать их не можем. Вы здесь местные. Каждую тропку знаете, каждый ручей. Скажи всем своим, что в деревне живут, и тем, кто ясак платит, что тот, кто укажет, где враги прячутся, получит лучший меч, который сам выкую, золотую монету и семья его год ясак платить не будем. Мне же он станет близким другом.

Даур помолчал. Не прилично у них сразу отвечать, тем более, сразу соглашаться. Серьезный человек подумать должен.

– Хорошо, – говорит – Я передам. Этих людей мы найдем. А ты их убьешь. Ты сильный. Тебя дух Амура любит.

Ну, за духа отдельное спасибо. А в остальном, будем надеяться. На том и распрощались. Оставалось только ждать. Вот уж, что я не люблю, так это ждать впустую. Походил по комнате. Легче не стало.

Пошел к Макару. Благо его дом был недалеко. Впрочем, городишко маленький. Здесь все недалеко. Он едва встал, сидел пил никанскую настойку, так казаки называли чай. Отходил от вчерашних посиделок. Вот молодец парень. И в походы все вместе ходим, и бойцов своих, теперь уже целую сотню учит. А успел среди переселенцев невесту найти. Не Венера Милосская, но вполне справная баба. Хозяйка, говорят, ладная. Его явно любит и гордится им. Не то, что я – головка от пылесоса. Ладно. Хватит завидовать чужому счастью. По делу шел.

* * *

Ох, вчера погуляли. Дружки-то сразу за чарочку. А я с отрезом шелковым, да колечком заветным к Глашеньке. Отвел ее в сторонку, за руку взял, колечко на палец одел. Нету, говорю, мочи моей терпеть. Походы мои никак не кончаются, а сердце болит. Пойдешь, говорю, за меня замуж? Она глазки в землю. Покраснела так, все платок теребит. Говорит, ежели батюшка дозволит, то пойду. Говорю, а люб я тебе? Она совсем красная стала. Говорит, люб, да обняла так, что я аж отрез шелковый, что для нее нес, выронил.

Тут меня и совсем проняло. Подхватился я, и бегом в городок. Там наши все в приказной избе сидят, думу думают. Мне бы с ними думать, а сил нет. Взял я Кузнеца за грудки, да и говорю:

– Ты, – говорю, – мне друг?

Он глаза выпучил.

– Друг, – говорит. Ты чего такой? Садись, тут дело есть важное.

А я ему говорю:

– Завтра, говорю, все дела. А сейчас пойдете мне невесту сватать.

И пошли. Глашин отец от чести прослезился. Сам приказной к нему сватом. За друга своего просит. Согласился со всем вежеством.

– Вот, – говорит, – Как с хозяйством закончим по осени, так и свадьбу сыграем.

Потом долго пили, ели. Заснул, считай, только утром. Проснулся уже поздно. Не успел и рассолом поправиться, как опять Онуфрий пришел. Все ему неймется. Опять у него поход. Теперь на татей. Ох, грехи мои тяжкие.

* * *

Рассказал я Макару про задумку с даурами. И ведь найдут, следопыты они хорошие. И место знают не только по рекам, а все урочища кругом знают. Но потом нужно будет быстро собраться, пока разбойнички наши на месте, да прихлопнуть их. Для этого лучше всего подойдет его сотня. Вот и хорошо было бы, чтобы те к вечеру были готовы в любой момент рвануть. Понимаю, что после похода, устали, да и пораненные есть. Нужно отобрать самых крепких и здоровых. Остальные пусть поправляются. Одеваются пусть в кирасы. Кто этих татей знает, есть у них ружья или нет? Не могу сказать, что перспектива ломиться через лес и биться с разбойниками моего друга сильно обрадовала. Но… спорить не стал. И на том спасибо.

Пошел обратно. Зашел к Трофиму. Рассказал и ему свой план. Поскольку не совсем понятно, как придется добираться, попросил приготовить и струг, и полсотни лошадей. Тот кивнул, типа, будь спок, сделаем. Опять пошел в свою тягомотину. Тут вспомнил про купца. Дошел, обнаружил Гришку в комнате, отправил за купцом. Тот пришел важный, в кафтане с меховой оторочкой, опоясан богатым кушаком, шапка богатая. Поклонился, сел за стол.

– По здорову ли живешь, торговый человек? – говорю. – Как звать тебя?

– По милости Божьей, не хвораю. А зовут меня Кондрат Иванов сын.

– Сказывали, хотел ты лавку в Благовещенском городке поставить?

– Правду тебе сказывали! Сам я живу в стольном городе Тобольске. Торгую и с русскими городами, и с персами, и с ляхами. В Томске и Енисейске товарные склады имею. В Якутске лавку держу. Хочу и у вас открыть.

– А чем торговать будешь?

– Так, вестимо. Что люди попросят, то и привезу. За деньгу, за пушнину или еще как.

– Сам что ли возить будешь?

– Не успею я сам везде быть. Я только за добром к воеводе иль приказному езжу. А торгует уже мой приказчик с работниками. Он мне все передаст, ему со склада и привезут.

– Доброе дело. Открывай лавку. Пошлину обычную в казну плати и торгуй спокойно.

Купец опять кивнул, но уже не поклонился. И вышел. Снова настало пустое время. Так до позднего вечера я или шарахался по дому, или придумывал себе дела. Но мысли были только о поимке разбойников.

Только уже ночью в мою избу ворвался Ерден. Оказывается, он прибыл тогда, когда ворота крепости уже закрылись и никак не мог убедить сторожей пустить его. Блин, время потратил. А оно сейчас на вес золота. Лежбище татей нашли. Было оно в лесу, недалеко от бирарского стойбища. В укромном месте были вырыты землянки, обнесенные частоколом. Уже обжиться успели, гады. Я кинулся поднимать Макарову сотню. В поход двинулось семь десятков бойцов. До бираров дошли на струге. В тесноте, да не в обиде. Пристали уже ночью. Но бирары не спали. Тати снасильничали и побили дочку их важного мужика. То ли вождя, то ли шамана. Они просили присоединиться к отряду. Причин отказать я не видел.