Вставать, выползать из чудесного мира, так напоминающего мой прежний, окунаться в жесткий мир рождающегося Приамурья не хотелось страшно. Так здесь мирно и хорошо. Но появилось и другое. Раньше, идея построить здесь и сейчас счастливую жизнь была, как бы это сказать, вроде задания в компьютерной игре. Все играют или играли в разные варианты цивилизации, помнят. Вот и я играл в такую цивилизацию. Потом, когда что-то стало получаться, мной стала двигать гордость. Вау, глядите, какой я крутой! Теперь у меня левел ап. Вот она есть: моя женщина, моя жена. А потом будут наши дети. И все у них должно быть просто супер. Потому и будет мое Приамурье. И они в нем будут расти. Обязательно.

Я уже не слышал шелеста сосен на берегу, шума амурских волн и шепота ветерка, который гнал кудрявые облачка по высокому синему небу. Я прицелился и выстрелил в подплывающий вражий корабль. Начинался, как я надеялся, последний бой в долгой войне.

– Получилось! – пронеслось в голове.

Больше всего я боялся, что и сейчас Шархода ускользнет. Но все вышло. Мы долго и старательно провоцировали богдойского полководца. Небольшие и подвижные отряды казаков, постоянно шалили на Сунгари, нанося не особенно болезненные, но чувствительные удары-укусы по складам богдойцев, по небольшим отрядам воинов. Наверняка злило наместника Севера то, что за последние два года русские остроги и деревни заполнили покинутые дючерами земли. Теперь уже не десяток, а десятки деревень, четыре вполне крепких острога и большой город на утесе, близ слияния рек Амур и Уссури. Понятно, что город я буквально уговорил назвать именем своего друга. Так в Приамурье появилась Хабаровская крепость, а с ней и Хабаровский городок, постепенно превращающийся в город. Да и то, что отношения с туземцами, которые были под властью дючеров, если и не совсем дружеские, то вполне нормальные складывались. Уплата ясака, по сути, здесь была торговлей. В Хабаровске, ну, пока Хабаровской крепости, был огромный «туземный склад». В отличие от ясачного, где хранилась, в основном, пушнина, здесь хранились, изготовленные в местных мастерских товары, нужные туземцам. Все мирно и вежливо. Как говаривал один мой предшественник: джентльмен в обществе джентльменов делает свой маленький бизнес.

Богдойцы-маньчжуры уже несколько раз попытались пробраться в Приамурье на наконец изготовленных небольших ладьях с веслами и парусом, которые казаки называли «бусы». Но на выходе из Сунгари в Амур мы поставили крепкий острог, названный Косогорским, установили там три пушки, оставили там пять десятков казаков. Небольшие отряды они просто отгоняли. В случае, когда отряд оказывался побольше, высылали гонца. Тогда из Хабаровска выходило «тревожное войско», особое подразделение, созданное из разросшейся роты Макара. Три сотни отборных бойцов, снабженных лучшими ружьями и доспехами, на кораблях с шестью фальконетами на каждом борту, молотили маньчжуров.

Шархода же медлил. Наверное, если сильно напрячься, я мог бы организовать поход вверх по Сунгари. Только смысла во владении землей, освоить которую просто не хватит сил, я не очень понимал. Да и казаки за годы на Амуре сильно изменились. Навязчивая мысль о поиске добычи отступила. Они видели, что уже сейчас много богаче всех своих собратьев по сибирской земле, а освоенные земли дают больше хабара, чем самый удачный поход. Из ватаги ушкуйников они все больше превращались в регулярную армию.

Одно плохо. По сути, мы были в изоляции. Да, ясак мы в Москву отправляли. И неслабый ясак, в деньгах выходило больше десяти тысяч рублей. За тот ясак сделали и меня блаародным человеком, поверстали в дети боярские. На хлеб с хорошим куском масла нам тоже хватало. Но торговля с богдойцами, а значит, со всем югом, блокировалась еще при Хабарове возникшим конфликтом и противостоянием, торговля же с западом тормозилась государевой монополией, многочисленными таможнями, отсутствием дорог.

У нас был избыток хлеба, имелся запас пушнины на продажу, на кузнечном заводе в Благовещенске изготовлялись жнейки, веялки, которые мы вполне могли бы предложить соседям. Постепенно росла деревообработка, гончарное дело. Тоже вполне себе продукция. Своими военными секретами вроде гатлинга и скорострельных пушек я торговать не собирался, но наделать кирас на продажу было вполне реально. Все хорошо. Вот только с богдойцами нужен, если не мир, то перемирие и свобода торговли. Для этого мне нужно создать правильный антураж и провести в этом антураже переговоры с князем-наместником Севера, господином Шарходой.

Такой антураж я и создавал. Ловушку готовил не быстро и тщательно. Нашли мы богдойского послуха, попросту, шпиона среди торговцев, что стали активно посещать Хабаровск. Но ни казнить, ни хватать его не стали. Зачем? Схватим этого, нового пришлют. Вот скармливать ему дезу стали даже очень активно. Я, конечно, не Джеймс Бонд и даже не майор Пронин, но что-то тоже могу. Так, например, в город прибыл «срочный гонец» от воеводы с требованием выслать отряд к нему на встречу. Гонец был, отряд едва не в три сотни человек выступил. Правда, потом тихонько вернулся и расположился на лесной базе. Потом еще были какие-то «гонцы». Растерянный я даже снял гарнизон с Косогорского острога. Теперь проход из Сунгари в Амур был свободен для маньчжурской флотилии.

Я с «остатком войска» с максимальной медлительностью и демонстративностью вышел из города. Волновался я очень сильно. Неужели весь спектакль зря, неужели игру придется начинать с самого начала. Наконец, на второй день моего упорного стояния недалеко от впадения Сунгари в Амур, наблюдатели донесли, что флотилия в составе более пятидесяти судов движется из маньчжурской крепости в русскую сторону. «Заработало»! – как говорил кот Матроскин.

Когда маньчжуры неповоротливой массой вывалились в Амур, мы даже «попытались удрать», завлекая их в гущу островов. Те довольно долго решались, наконец двинулись к моим кораблям, обстреливая их из своих малосильных пушечек. Если бы ни один из «застывших в ужасе» стругов при этом не загорелся, то я сам, хоть и не Станиславский, закричал бы: не верю. Потому пару заранее подготовленных стругов, которые давно отработали свое, мои парни подожгли. Словом, стоим мы у берега и ждем неминуемой гибели. Подождали немного. Чувствую, время. Тут я и выстрелил. Это был знак. Тут же с соседнего струга застучал, заработал мой первый гатлинг. Конечно, не мой, а наш. Даже точнее, Клима с Петром. Но все равно – мой. В смысле, «мой хороший». Пули забарабанили по бортам бусов, раздались первые крики раненных. И тут с берега, где была засада конных отрядов дючеров (она, конечно, была, только смели ее мои пешцы, «уже давно ушедшие к Пашкову») ударили дальнобойные пушки. Не совсем Шуваловский единорог, хотя принцип брал оттуда. Тот бил на четыре километра. Мои чуть меньше трех. Но мне вполне достаточно. Разрывные и зажигательные ядра таранили корабли, поджигали их. Только одно табу – самый большой корабль с яркой надпись и изображением дракона с финтифлюшками на парусе, где по идее должен находиться князь-наместник, мы не трогаем.

Шархода понял, что попал в ловушку, и попытался уйти обратно в Сунгари. Но я же не совсем идиот. Мой «ушедший далеко вперед» дозорный отряд под командованием Клима показался из-за острова, отрезая путь к отступлению. Попытка прорыва блокировалась шестью фальконетами и двумя гатлингами. Ружья тоже не молчали. На довольно небольшом расстоянии, да при залповом огне они тоже были довольно грозным оружием. Тут в игру вступили основные силы на двенадцати стругах под командованием Макара. Петля вокруг маньчжурских кораблей начала сжиматься. Противника было еще несколько больше, чем нас. В случае абордажа жертвы могли быть немалые. Но Макар и Клим такого шанса врагу не предоставили. Вал огня надежно защищал наши струги от опасного сближения.

Совсем немного понадобилось времени, чтобы Шархода осознал безнадежность своего положения. Я опасался, что он, как в фильмах про самураев, покончит с собой или сделает еще какую-нибудь глупость. Но все вышло. Потеряв больше половины судов, маньчжурский полководец сдался. Я к тому часу уже был на берегу в специально разбитом шатре. Интересно, где мои парни его откопали. Как-то такие походные дворцы у нас были не в чести. Но, дело требует. Короче говоря, сижу я на высоком стуле в шатре, как король на троне. Рядом «мои приближенные»: Третьяк, Артемий, Трофим, Тимоха, Петр, Степан. Здесь же мой переводчик Гришка, переодевшийся по случаю в национальные одежды. Перед шатром казаки с саблями наголо и даже с бердышами. Типа, мы тоже не с улицы пришли, морду лица держать умеем.