— Жрецы Реоркса существуют, — с горечью продолжал утверждать Флинт. — Я в этом уверен. Они в Торбардине. Все чудеса совершаются в пещерах наших предков, в тех залах, где мы, гномы холмов, должны жить по праву! — Он ударил кулаком по столу.

— Спокойней, старый друг, — мягко увещевал его Танис. — Вспомни, мы ведь встретили горного гнома на ярмарке в Гавани прошлой осенью. Он клялся, что это у холмовых гномов есть жрецы, и что они отказываются поделиться божественной силой со своими братьями в горах.

— Ну разумеется, он так говорил! — пробурчал Флинт. — Чтобы заглушить голос своей совести.

— Расскажи нам что–нибудь о Реорксе, — миролюбиво предложил Карамон, но гном всерьез рассердился и отказался говорить.

— Многие из последователей новых богов утверждают, что обладают такими силами, — сказал Танис, предоставляя Флинту время успокоиться. — Жрецы Бельзора, к примеру. Когда я был в Гавани последний раз, они устроили из этого большое представление. Сделали так, что калеки вставали и начинали ходить, а немые обретали голос. Что скажешь, Кит?

Он поймал Кит на том, что она широко и сладко зевнула, не пытаясь даже прикрыть рот рукой. Взъерошив свои кудрявые волосы, она беспечно расхохоталась.

— Кому вообще нужны какие–то боги? Не мне, это точно. Никакие высшие силы не управляют моей жизнью, и меня это устраивает. Я сама выбираю свою судьбу. Я никому не подчиняюсь. Почему я должна пресмыкаться перед богами и позволять клирикам говорить мне, как жить?

Танис зааплодировал, когда она договорила и отсалютовал ей поднятым стаканом. Флинт все еще хмурился и, по всей видимости, продолжал размышлять. Когда его взгляд останавливался на Танисе, он озабоченно качал головой. Стурм рассеянно смотрел в огонь, его темные глаза необычно ярко блестели, как будто он наяву видел, как рыцари Паладайна скачут в битву с именем своего бога на губах. Карамон давно задремал. Он уронил голову на стол, тихонько похрапывая и не выпуская пивную кружку даже во сне. Тассельхоф, ко всеобщему изумлению, все же ухитрился встать на голову и теперь громко требовал, чтобы все на него посмотрели — быстрее, пока его не унесло с лица земли.

— Мы засиделись, — шепнула Кит Танису. — Мне приходят в голову намного более интересные занятия, чем бессмысленное сидение за столом. — Взяв его за руку, она поднесла ее к губам, легонько поцеловала ее.

Чувства Таниса были написаны у него на лбу. Его любовь и преклонение перед ней были видны всем. Всем, кроме Китиары, начавшей покусывать пальцы, которые минуту назад целовала.

— Я скоро покину Утеху, Кит, — тихо сказал он ей. — Флинт отправляется со дня на день.

Китиара поднялась на ноги.

— Тем больше причин не тратить попусту то время, которое у нас осталось. До свидания, братья, — сказала она, даже не глядя на них. — С Днем Дара Жизни.

— Да, мои наилучшие пожелания, — сказал Танис, повернувшись к Рейстлину с теплой улыбкой. Он потрепал храпящего Карамона по плечу.

Китиара обвила рукой плечи полуэльфа, прижалась к нему. Он положил руку на ее талию. Бок о бок, почти наступая друг другу на ноги, они вышли из гостиницы.

Флинт вздохнул и покачал головой.

— Еще эля, — ворчливо потребовал он.

— Ты видел меня, Флинт? Видел? — Тассельхоф, с покрасневшим от натуги лицом, порхнул к столу. — Я стоял на голове! И меня никуда не унесло. Моя голова держалась на полу так же, как ноги. Думаю, нужно сделать так, чтобы ни одна часть тела не касалась земли. Как ты думаешь, если я спрыгну с крыши гостиницы…

— Да, да, вперед, — пробормотал Флинт рассеянно.

Кендер испарился.

— Пойду остановлю его, — вызвался Стурм и торопливо погнался за кендером.

Рейстлин ткнул локтем брата, чтобы он проснулся.

— А? Что? — пробурчал Карамон, садясь прямо и оглядываясь вокруг мутными глазами. Ему снилась Миранда.

Рейстлин поднял свой бокал с вином, пустой наполовину.

— Тост, брат мой. За любовь.

— За любовь, — промямлил Карамон, проливая свой эль на стол.

Так уж вышло, что Танис и Флинт не покинули Утеху тем летом.

Карамон отправился на работу рано на рассвете. Рейстлин разбирал свои книги, готовясь идти в школу, когда в дверь постучали. Одновременно со стуком дверь распахнулась, и в комнату влетел Тассельхоф Непоседа.

Флинт пытался объяснить кендеру, что стук в дверь среди цивилизованных людей служил объявлением о своем прибытии и просьбой разрешить войти. Полагалось терпеливо ждать за дверью, пока кто–то по ту сторону двери не услышит тебя и не откроет дверь.

Тассельхоф попросту не мог понять этого. Стук в дверь редко практиковался среди кендеров. Он никогда и не требовался. Двери кендеров обычно стояли нараспашку, и закрывались только в сильную непогоду.

Если кендер, шедший в гости, обнаруживал, что они занимаются чем–то, в чем им не стоит мешать, он либо садился и ждал в прихожей, либо шел прочь — разумеется, после того, как обыскал пару комнат, если видел там что–нибудь интересное.

Некоторые невежественные люди утверждали, что этот обычай вошел в кендерский быт только из–за того, что на их дверях не было замков. Это неправда. На всех дверях в жилище любого кендера висели замки, великое множество самых разных замков. Правда, использовались они только во время вечеринок. Тогда гости не стучали в запертую дверь, но должны были продемонстрировать свое умение, взломав все замки, что и становилось главным развлечением на вечеринке.

Пока Флинт научил Таса только стучать в дверь, что он проделывал, открывая дверь, или сначала открывая ее, а потом уже стуча, чтобы привлечь к себе внимание — на случай, если его никто не заметил.

Рейстлин готовился к приходу Тассельхофа, так как слышал, как кендер на одном дыхании выкрикивал его имя еще за шесть домов до него, и слышал, как соседи орут в ответ, спрашивая, знает ли он, сколько сейчас времени. Он также услышал, как Тас любезно проинформировал их о точном времени.

— Они сами спросили, — объяснил Тас, захлопывая за собой дверь. — Если они не хотели знать время, зачем было спрашивать? Знаешь, — он вздохнул, устраиваясь поудобнее на кухонном столе, — иногда я совершенно не понимаю людей.

— Доброе утро, — сказал Рейстлин, отнимая чайник у кендера. — Я опаздываю на уроки. Ты что–то хотел? — строго спросил он, наблюдая за тем, как Тассельхоф тянется к поджаренному хлебу и вилке.

— Да, точно! — Кендер со звоном уронил вилку и вскочил на ноги. — Я чуть не забыл! Хорошо, что ты мне напомнил, Рейстлин. Я ужасно беспокоюсь. Нет, спасибо, я вряд ли смогу хоть что–нибудь проглотить. Ну, разве что один бисквит. У тебя варенье есть? Я…

— Что тебе нужно? — оборвал его Рейстлин.

— Это все Флинт, — сказал кендер, зачерпывая варенье ложкой. — Он не может стоять. Лежать он тоже не может, ну, и если уж говорить начистоту, то сидеть у него тоже не слишком хорошо получается. Он ужасно выглядит, и я за него очень беспокоюсь. Очень.

Кендер, по–видимому, действительно беспокоился, потому что отодвинул вазочку в сторону, в то время как внутри еще оставалось немного варенья. Правда, он тут же сунул ложку в карман, но этого только следовало ожидать.

Рейстлин отобрал ложку и стал расспрашивать о гноме.

— Это случилось сегодня утром. Флинт встал с постели, и я услышал, как он заорал. Он вообще часто орет по утрам, но обычно делает это, если я захожу пожелать ему доброго утра, когда он еще не совсем готов к тому, чтобы утро наступило. Но в этот раз меня не было в его комнате, а он орал. Так что я пошел узнать, в чем дело, и вот смотрю, он стоит там, согнувшись пополам, как эльф на сильном ветру. Я подумал, что он смотрит на что–то на полу, так что я подошел тоже посмотреть на это, но оказалось, что он ни на что не смотрел, а если смотрел, то не собирался смотреть. Он смотрел на пол, потому что больше никуда не мог смотреть.