Его слова опять потонули в восторженном гуле, сопровождаемым приливом чувств, поднявшихся в едином порыве и почти физически ощутимых. Он выждал паузу и поднял руку.

— Да, вы радуетесь, и это хорошо! Но не нужно много усилий, чтобы радоваться доброй надежде. Выдержите ли вы с такой же радостью труды и тяготы, которые нам предстоит пережить, прежде чем мы достигнем того, к чему стремимся? Этот путь будет нелегким. С запада, обреченного из-за предательства и безрассудства, я призову всех, у кого хватит ума и мужества прийти сюда, — все роды и племена, даже тех, о которых вы еще не слыхали. Эти чужестранцы будут жить среди вас, и вы примете их с такой же радостью, как если бы они были вашими ближними, которые пали сегодня ночью и погибли в горестях последних лет. Так ваш упадок будет остановлен; так горечь вашей утраты будет возмещена… хотя бы отчасти. Мы похороним старинную вражду и исцелим раны, причиненные разделением наших народов!

Толпа безмолвствовала, но воздух над ней подрагивал, будто в преддверии грозы. Керморван обвел собравшихся бесстрастным взглядом; в его серо-голубых глазах застыло высокомерно-отрешенное выражение.

— В этом мое слово будет твердым как сталь, и я не потерплю никакого прекословия. Здесь и сейчас вы должны поклясться, что будете повиноваться мне в трудные времена так же охотно, как и в часы веселья и радости. А если вы хотя бы однажды нарушите эту клятву, то больше не увидите меня ни в городе, ни в этих землях и с тех пор будете сами заботиться о себе. Вы должны поклясться передо мной, перед моими спутниками и гофмейстером Эроэлем; отныне они будут моими лордами и советниками, и вы будете прислушиваться к их словам так же, как это делаю я. Лишь на таких условиях я приму… эту вещь, — он легко прикоснулся к короне, — и все, что она олицетворяет. Итак, вы готовы дать клятву?

Толпа взревела в один голос, и грохот этой бессловесной присяги вспугнул даже чаек на отдаленных морских побережьях. Эроэль, чья белая мантия развевалась на ветру, созерцал это зрелище с благосклонным, но странно отчужденным видом, соответствовавшим выражению в глазах Керморвана.

— Милорд, я вижу, вы были ранены в лицо, — мягко произнес он. — Лучше бы вы были поосторожнее и заранее надели свой шлем.

Прежде чем Керморван успел пошевелиться, старый гофмейстер водрузил сверкающий венец ему на голову и вложил в руку скипетр, вызвав новый взрыв приветствий из толпы.

— Славная коронация! — рассмеялся Керморван, когда его голос снова можно было расслышать. — Вот так манера, застать человека врасплох! Ради моих предков нужно будет как-нибудь провести более формальную церемонию. Но пока что…

Он медленно кивнул и расслабил плечи, как будто огромное напряжение вдруг покинуло его.

— … пока что и этого достаточно. Радуйтесь, веселитесь, и пусть Силы Жизни будут благосклонны к нашему городу!

Он посмотрел на Кару и Элофа, улыбнулся и добавил:

— Тем более что сегодня они почтили нас своим присутствием!

Керморван поднял скипетр и указал вдаль. Два больших ворона кружили над гаванью в лучах восходящего солнца. Потом, на глазах свободных граждан Морванхала, они описали широкую дугу и полетели вдаль над блистающими водами океана, словно устремляясь к далекому восточному побережью.

В конце Книги Шлема сказано лишь, что много долгих лет счастья ожидало Элофа и его возлюбленную, а также их друзей. Однако действительное завершение событий было не столь безмятежным, как описано в Хронике, ибо уже в то время снега собирались на других отдаленных вершинах, предвещая новые страдания и расставания. Но, как повествуется в Книге Браслета, предстояли еще и великие дела, снискавшие Элофу Валантору окончательную славу величайшего из всех магов-кузнецов в темные дни древней Зимы Мира.