Пальцы Элофа судорожно сжались на рукояти меча, но все, что он мог сделать, — это считать происходящее дурным сном. Однако эквешцы были такими же, как рейдеры, взявшие его в плен после разрушения Эшенби, или лазутчики, напавшие на них в Кербрайне: высокие мужчины в доспехах из дубленой черной кожи, чьи лица были изуродованы ритуальными рубцами и боевыми шрамами. Трое или четверо спокойно целились из луков; было ясно, что они не промахнутся. Внезапно что-то прошелестело наверху, закрывая дневной свет, а в следующее мгновение Элоф запутался в сырой веревке, воняющей рыбьей чешуей и морской солью. Сеть была одновременно наброшена на всех; пока Элоф силился обнажить клинок и разрубить ее, темные фигуры хлынули со всех сторон и схватили его за руки. После этого сопротивление было бесполезным, хотя он продолжал сопротивляться хотя бы ради того, чтобы сохранить свою гордость. В конце концов он был связан с головы до ног и лежал, слабо подергиваясь и прислушиваясь к звукам борьбы в нескольких шагах от себя, не в силах помочь. Жуткий булькающий вскрик заморозил кровь в его жилах; пыль забивалась в ноздри и рот, мешая дышать. Потом кто-то сдернул с него сеть, и жесткая смуглая рука подняла его за шиворот на колени. Элоф поднял голову и испытал потрясение — лицо, склонившееся над ним, было слишком похоже на лицо старого вождя, который едва не приказал казнить его много лет назад. Однако сходство включалось лишь в общих чертах; это был довольно молодой человек, обнаживший остро заточенные зубы в довольной ухмылке.

— Ора! Мы взяли вас! — Он хлопнул по ладони тяжелой дубинкой, окованной листовой медью. — Повинуйтесь, ходите быстро, будете живы… пока что живы. В город, марш! Кианхну нат'дех!

Их заплечные мешки и оружие удостоились лишь поверхностного осмотра и были переданы носильщикам. Со связанными руками и спутанными ногами, легко подталкиваемые в спину наконечниками копий и кинжалами, они побрели по дороге к залитым солнцем городским стенам. Молодой воин бережно погладил узоры, выгравированные на его нагрудной пластине, и снова ухмыльнулся.

— Думали, мы совсем глупые, не смотрим за дорогой? Весть пришла, мы сторожим все тропы. — Он небрежным, жестом указал в сторону Морваннека. — Этот каменный сарай, он теперь наш.

Путников гнали вперед быстрой трусцой; поначалу они были слишком ошарашены и не могли в полной мере осознать происходящее. Для Элофа все случилось с внезапностью и полной неправдоподобностью ночного кошмара. Эквешцы не покорили еще и половины Западных Земель, и то благодаря подавляющему превосходству на море. Как они могли появиться на востоке? Как им удалось захватить столь огромный город, гораздо более могучий, чем Кербрайн, не оставив никаких следов осады и резни?

На какой-то момент его посетила безумная мысль, что течение времени в Лесу обманывало их гораздо сильнее, чем они полагали, и за месяцы, проведенные под сенью Тапиау, во внешнем мире прошли десятилетия или даже столетия. В растерянности он споткнулся и тут же ощутил болезненный укол в спину; по спине под курткой побежал ручеек теплой крови. Боль вернула его к суровой действительности и грозившей им всем смертельной опасности. Его гнали по пыльной дороге, как он сам в детстве гнал скот на бойню, и, вполне возможно, с той же целью.

Элоф скривил губы в горькой улыбке. Однажды он уже отказался от жизни эквешского раба, хорошо зная, что это приведет лишь к ритуальному убийству, а его труп пойдет в котел людоедов. Разве теперь он мог ожидать чего-то иного? Но прожитые годы того стоили, и если он теперь утратил надежду найти Кару, то какая разница? Пусть будет, что будет. Больше всего он беспокоился за судьбу своих друзей. Если бы он, как Керморван, сумел убить одного из нападавших, могло бы это сместить чашу весов, дать им шанс на победу в бою? Нет — враги были слишком многочисленными и хорошо вооруженными; к тому же на их стороне было преимущество внезапности. Бой не дал бы им ничего лучшего, чем быстрая смерть, но к этому он еще не был готов. Пока человек дышит, он должен надеяться и быть готовым к любой беспечности противника, к любой возможности, которой воспользуется он сам или его товарищи.

Элоф украдкой покосился на Керморвана и пришел в смятение. Высокий воин тоже шел как во сне; его руки, порезанные и окровавленные в отчаянной попытке освободиться от сети, были связаны за спиной. Рок держался позади, вне поля зрения, но уголком глаза он смог разглядеть Иле, тоже связанную, и испытал прилив ярости, когда ухмыляющийся эквешский воин, тащивший ее за собой, хлестнул свободным концом веревки по ее широкому бедру. Утомившись от этого занятия через некоторое время, эквешец стал рыться в одном из заплечных мешков, которые он нес с собой. У Элофа упало сердце при мысли о том, что могут обнаружить в его пожитках и особенно в мешке Керморвана.

Но потом молодой командир повернулся, пролаял какую-то команду, стершую улыбку с лица эквешского воина, и чувствительно хлопнул его по руке своей белой дубинкой, а когда что-то угрюмо промычал, еще раз врезал ему по уху. Эквешец согнулся от боли, прошипел сквозь зубы гортанное ругательство и оставил мешки в покое. Керморван холодно улыбнулся.

— Ну конечно, жесткая дисциплина! Трофеи должны оставаться нетронутыми, пока не попадут к вождю соответствующего ранга, не так ли?

Тут его сильно дернули за веревку на шее, и он замолчал.

Наказанный воин замкнулся в оскорбленном молчании, но затем, к ужасу Элофа, решил выместить свою злобу в другой, более жестокой игре. Пристроившись за спиной Иле, он время от времени дергал за веревку, так что она отшатывалась назад и налетала на выставленный клинок в его руке. Она не стонала, лишь стискивала зубы и закусывала губу, но через несколько минут ее кожаная куртка была порезана на спине и стала мокрой от крови. Элоф уже был готов броситься на него, чего бы это ему ни стоило, но тот командир снова оглянулся и прорычал несколько слов. Эквешец тяжело сглотнул и передал свою веревку другому воину.

— Что такое? — осклабился Рок. — Хорошие манеры у людоедов?

— Ты неправильно понял, — сухо отозвался Керморван, не обращая внимания на очередной рывок веревки. — Их беспокоим не мы, а дисциплина; сейчас не время для подобных игр. Кроме того…

Он замолчал, но его голубовато-серые глаза с почти ощутимой выразительностью посмотрели на остальных. Элоф едва заметно кивнул в знак понимания; его уже посетила такая же мысль. Сначала он полагал, что им сохранили жизнь, чтобы держать в рабстве, но теперь склонялся к мнению, что эквешцы получили строгий приказ доставить их целыми и невредимыми, возможно, для допроса. Кровавый рубец от щелчка веревкой не имел значения, но колотая рана могла оказаться слишком глубокой, а потеря крови ослабляла пленников. Приказ не убивать их мог бы оказаться ценным преимуществом, если бы им предоставилась хотя бы какая-то возможность побега.

Но возможность оказалась слишком призрачной. Стражники ни на миг не ослабляли бдительность, безостановочно шагали вперед и были готовы наказать веревкой или острием копья любого, кто замешкается или споткнется. А спотыкались они довольно часто — усталые, голодные и потерявшие чувство направления в сгустившихся сумерках. Казалось, прошла целая вечность, когда раздалась резкая команда, и процессия остановилась так внезапно, что Элоф не справился с натянувшейся веревкой и упал на колени. Несколько ударов и пинков отодвинули его в сторону. Посмотрев вверх, он увидел внешнюю стену города, нависавшую над ними в темнеющем небе. Она была уже совсем близко; эквешцы задали убийственный темп движения. Теперь же они расселись на корточках у обочины и тихо переговаривались между собой, словно чего-то ждали. Элоф с трудом перевел взгляд на нижнюю часть стены и увидел, что дорога привела их к каменной арке небольших боковых ворот, гораздо меньше тех, что он видел издалека.

Пока они сидели в ожидании, на небе появились первые звезды. Элоф удивился тому, как мало городских огней зажглось над стенами; даже во дворце светилось лишь несколько окон. Когда последние отблески света погасли над западным горизонтом, командир эквешцев встал и отдал резкий приказ. Усталых пленников вздернули на ноги и погнали к темным воротам.