Но когда они ясно увидели цель, ни одна стрела не слетела с тетивы. Вместе с остальными охотники ошеломленно глядели на чудовищный силуэт, позолоченный лучами восходящего солнца за лиственным пологом. Элоф никогда не слышал о подобных тварях, да и все прочие тоже, судя по их изумленным возгласам.

— Керайс, неужели это медведь? — прошептал Рок.

— Тогда он мог бы позавтракать любым из медведей, которых я видела, — прошептала Иле. — Даже гигантские пещерные медведи…

Медленно, казалось, почти неохотно исполинский зверь вышел на берег. Его длинная прямая шерсть, медно-красная, но со странным зеленоватым оттенком, свисала длинными клочьями с согнутых лап, каждая из которых была толщиной с человеческое туловище. Внезапно он встал на дыбы. Все невольно вздрогнули; луки дернулись вверх, меняя прицел, когда животное поднялось на задних лапах и распахнуло передние в чудовищной пародии на объятие.

— Это не медведь! — выдохнула Иле. — У него есть хвост, видишь? А вытянутая голова? Во имя Кузнеца, смотри, какие у него когти!

У Элофа пересохло во рту, когда он увидел, как из-под каждой массивной подушечки разворачиваются огромные кривые когти — черные серпы, самой природой предназначенные для того, чтобы цеплять и резать. Затем животное беспечно ухватилось за свисающую ветку высокой липы, наклонило ее и поднесло к разинутой пасти. Оттуда высунулся длинный красный язык, жадно обернувшийся вокруг листьев и сладких цветов, срывая их и отправляя в расщелину узкой нижней челюсти, похожей на лошадиную. Этот переход от видимой угрозы к жвачному благодушию был почти уморительным, и Иле подавила беззвучный смешок. Но тут раздался слитный гудящий звук отпущенной тетивы; две стрелы взмыли над мерцающей водой и помчались к добыче словно ястребы с блестящими клювами. Глухо щелкнул арбалет, и короткий болт с шипением рванулся следом, ниже и быстрее, чем стрелы. Они увидели, как широкая спина вздрогнула от первого попадания, но стрела лишь скользнула по грубой шерсти и по касательной исчезла в листве, а другая отскочила в кусты. Арбалетный болт произвел звук секиры, ударившей по дереву, повисел немного, а потом упал вниз, путаясь в клочьях шерсти. С громким блеющим мычанием животное повернулось и затопало прочь, ломая кусты, откуда еще некоторое время доносились его панические крики.

— Это демон! — вскричал Борхи и бросился ничком на бревна.

Иле потянула его за край куртки.

— Не будь таким глупцом. Очень толстая шкура, вот и все. Или даже кость под кожей, как у тех маленьких зверушек, что ползают в ваших южных степях.

Элоф щелкнул пальцами.

— Помнишь одежду, которую носил лесной народ? Должно быть, ее делают из такой шкуры. Мы могли бы высадиться на берег и отправиться за ним…

Керморван посмотрел вслед удаляющемуся исполину и покачал головой.

— Мы можем надеяться убить его лишь с близкого расстояния. Скорее всего придется отойти далеко от берега, прежде чем у нас появится возможность окружить его, ведь он движется довольно быстро. И что тогда? Копья и клинки против этих жутких когтей и лап, которые могут легко согнуть небольшое дерево? Боюсь, результат не стоит риска. Кассе, — добавил он, повернувшись к охотнику, — я вижу, Борхи не испугался твоих страшилок. Но можешь ли ты объяснить, почему такое проклятие не мешает нам ловить рыбу? Когда в следующий раз займешься своей ворожбой, попробуй пустить по воде лесу с крючками. Может быть, рыба окажется более сговорчивой.

Элоф присоединился к общему смеху и был рад, что Борхи последовал его примеру. Кассе какое-то мгновение злобно смотрел на молодого корсара, потом очень осторожно положил арбалет и вернулся на свое место к кормовому веслу. Но Борхи не присоединился к нему, а принялся раскладывать багаж в поисках рыболовной лесы. Керморван и Гизе сняли тетиву со своих луков, а остальные, кто не стоял на страже, завернулись в одеяла и попытались отвоевать еще немного сна в лучах восходящего солнца. Элоф некоторое время стоял в нерешительности, а потом поймал взгляд Керморвана. Воин кивнул и без видимых усилий перепрыгнул на задний плот.

— Что-то все еще беспокоит тебя, — тихо сказал Керморван, оглядевшись вокруг. — Что-то худшее, чем рыбный рацион?

— На болотах я жил немногим лучше и был вполне доволен. Нет, дело в том, что… видишь ли, доморощенное колдовство, такое, как у Кассе, является одним из признаков нашего упадка. Обрывки истинного кузнечного искусства, выродившиеся и утратившие первоначальный смысл, пригодные только для того, чтобы творить мелкое зло. И то лишь для тех, у кого в крови есть частица такого искусства.

Глаза Керморвана расширились.

— А у Кассе она есть? Почему ты мне не сказал?

— До сих пор я не видел этого в его глазах. Она лишь слабо теплится в нем и проявляется только в гневе. Возможно, его следует опасаться, но не стоит бояться. Кроме того, мне тоже кажется странным, что все живые существа в Лесу так старательно избегают нас.

Керморван кивнул.

— И ты считаешь, что причина может быть более естественной, чем колдовство?

— Конечно! Но я пока не могу ее найти.

Воин невесело улыбнулся.

— Но, может быть, животные обходят стороной вовсе не нас? Мы знаем, что здесь есть другие охотники; не их ли тогда они боятся?

— Но почему эти охотники всегда оказываются рядом с нами… ох!

Элофа пронзило внезапное понимание, и он поднял взгляд к темной гряде деревьев, сумрачных и непроницаемых на фоне светлеющего неба. Лишь теперь он осознал, как сильно изменился Лес за дни и недели их плавания. Вечнозеленые хвойные деревья теперь встречались очень редко, а огромные прибрежные сосны, похожие на исполинов северных лесов, совсем исчезли. Высокие и тенистые липы смыкали кроны с массивными платанами, и медовое благоухание их цветов разносилось далеко над рекой. Плотные массы зеленой и серовато-коричневой листвы перемежались с яркими листьями красных кленов, серебристыми стволами берез и голубовато-серыми буками. Желтые листья берез сияли золотом в утренней дымна фоне сумрачных черных стволов пеканов. Богатым и прекрасным было убранство леса, расцвеченное всеми оттенками раннего лета, но даже под самым замечательным одеянием может скрываться смертоносный клинок.

— Ты хочешь сказать… за нами наблюдают? — спросил он.

— Да, — кивнул Керморван. — Те, кто обычно охотится на лесных животных. Они прячутся от нас, но не от животных, потому что охота сейчас не входит в их намерения. Где бы мы ни проходили, они оказываются там, и животные разбегаются или таятся в своих логовах. Что касается того, кем могут быть эти охотники… думаю, ты тоже догадываешься.

— Дети Тапиау, — с беспокойством сказал Элоф. — Это единственные наблюдатели, которые могут путешествовать по деревьям и сравниться в скорости с нашими плотами. Но почему ты не сказал остальным?

— А стоит ли? Как они себя поведут, если я скажу им, что в кронах деревьев полно невидимых глаз? Мы с тобою и Иле хорошо знаем, что они не всегда бывают враждебными, но остальные? Особенно корсары, после того что случилось с Эрмахалом. Я не хочу, чтобы наши горячие головы пускали стрелы в каждую подозрительную ветку; один меткий выстрел может обрушить на нас целый град копий лесного народа. Пока что они ограничиваются тем, что следят за нами. Поэтому я не хотел, чтобы мы отходили далеко от берега, — может быть, именно этого они и дожидаются.

Элоф по-прежнему следил за деревьями, хотя знал, что ничего не заметит.

— Если бы мы могли как-то сбить их со следа…

— Да, тогда бы положение изменилось. Но пока что мы не можем этого сделать. Когда мы достигнем озера, у нас будет шанс, а до тех пор ни с кем не говори об этом. Кроме Иле, разумеется.

За следующие несколько дней Элоф устал от рыбы. В глубокой воде с более медленным течением рыба вырастала очень крупной, но ее мясо было пресным и отдавало тиной.

Чаще всего рыбакам попадались огромные зубатки такой разновидности, которая не встречалась в прибрежных реках, иногда слишком тяжелые для того, чтобы их можно было затащить на плот в одиночку. Даже вид их жабьих пастей, ухмыляющихся и обсаженных колючками, когда они дергались и извивались на лесе, производил отталкивающее впечатление. А поскольку Керморван все еще не разрешал высаживаться на берег, им пришлось дожидаться островков, чтобы варить, жарить и коптить свою добычу. Это означало, что им приходилось целыми днями обходиться без горячей еды или возможности высушить одежду после дождя. Многие роптали, но Элоф был доволен, что никто не осмеливался открыто перечить Керморвану.