— Ты стоишь там, где впервые стояли твои предки, — тихо сказал он. — Если это не твое царство, то его нет нигде больше. Прими скипетр!
Уголок рта Керморвана дернулся в быстрой улыбке. Он принял скипетр, взвесил его в руке, словно наслаждаясь этим мгновением, а затем одним быстрым движением поднял корону и скипетр высоко над головой. Многотысячная толпа ахнула и, словно волна, отхлынувшая от берега лишь для того чтобы вернуться с умноженной силой, разразилась громоподобными приветствиями, звук которых, должно быть, потряс даже скальное основание далекого дворца. Пламя факелов пригасло и заколебалось, как будто от мощного порыва морского ветра.
Однако Керморван не надел шлем, но поспешно передал венец и скипетр Эроэлю, словно желая поскорее освободить руки.
— Достаточно! — крикнул он, и на площади мгновенно воцарилась тишина.
Он заговорил быстро и спокойно, но тон его голоса был мрачным.
— Теперь пришло время нашей величайшей нужды. Вы преподали варварам хороший урок и показали им, что они больше не могут вести себя как надсмотрщики над безвольными рабами! Сейчас они собирают армию; только так они осмелятся встретиться с вами лицом к лицу. И если теперь они одержат победу, то не удовлетворятся усилением патрулей и несколькими показательными казнями. Они убьют вас всех до единого, потому что теперь больше не смогут чувствовать себя в безопасности за городскими стенами. Возможно, они уже идут сюда. Сейчас у вас нет лорда, нет предводителя, но вы нуждаетесь в таком человеке. Мне кое-что известно о войне, но лишь по вашей воле я буду согласен возглавить вас. Скажите…
Он не смог продолжить. Толпа заколыхалась, как пшеничное поле под проливным дождем; рев всеобщей поддержки и одобрения был оглушительным. Он не стихал до тех пор, пока Керморван не призвал к молчанию властными жестами, но и тогда не умолк окончательно.
— Хорошо, да будет так! Пусть к нам подойдут все, кто имел высокий чин в вашей страже, а также купцы, капитаны кораблей и другие люди, привычные к командованию. Но помните: вы связаны обещанием только для битвы! Когда мир будет восстановлен, мы соберем совет и обсудим все важные вопросы. А пока что я прошу вас принять моих верных спутников, без которых я не смог бы прийти к вам и освободиться от вражеских ловушек. Они сильные и умелые воины, но еще более искушены в мирных делах. Они пришли от обоих наших родов на дальнем западе и еще от одного, более древнего рода. Знайте же, что люди не одиноки в своей борьбе со Льдом и его прислужниками! Рядом со мной стоит леди Иле, посланница от Старшего народа!
Изумленный ропот приветствовал ее, рассыпавшись на тысячи взволнованных шепотков, но ни в одном из них не слышалось такой враждебности, как в Кербрайне.
— От имени сотранцев выступает Рок, достойный воин и гражданин!
В честь Рока зазвучал многоголосый хор, в котором слышалось искреннее одобрение. Если лицо Керморвана глядело на толпу сверху вниз со статуи, то лицо Рока улыбалось ему в ответ из разных уголков площади.
— А от имени наших северных родичей выступает кузнец непревзойденной мудрости и мастерства по имени Элоф!
Но когда Элоф вышел вперед в своем наряде кузнеца, гул приветствий в ближайших рядах внезапно стих. Какая-то женщина, стоявшая внизу на лестнице, пронзительно вскрикнула и указала ему за спину. Потянулись другие руки, по толпе пробежал возбужденный ропот, а потом наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь плеском волн за стеной дамбы. Удивленный и встревоженный, Элоф повернулся к своим друзьям и обнаружил, что они тоже смотрят, но не на него, а на второго Смотрителя по другую сторону площадки. Хотя статуя имела такие же размеры, она казалась гигантской по сравнению с первой. Это был высокий мужчина очень мощного сложения, от которого исходило впечатление силы и величия, более подходящее для отображения в камне и бронзе чем в живой плоти. Его лицо было обращено не к суше, а к бескрайнему морю, откуда задувал свежий ветер. Разглядев его черты, Элоф застыл в странном оцепенении. Оно было по-своему красивым и правильно вылепленным, но на нем лежала неизгладимая печать суровой гордыни и гнева, превращавшая его в маску, за которой бушевали неистовые желания. Это было лицо, впервые представшее перед его мысленным взором в Морване и с тех пор не раз тревожившее его сны. Но почему оно производит такое впечатление на остальных?
Иле подошла к Элофу и крепко взяла его за руку.
— Разве ты не видишь? Скорее ты не хочешь видеть. Старый тролль, кем бы он ни был, высокий даже среди людей, бородатый и жестокий, судя по выражению его физиономии, — все это не ты. Но остальное, особенно черты лица… — Она покачала головой. — На тебе лежит такая же печать.
Слова Элофа застряли в пересохшем горле. Его мало заботила собственная внешность и гораздо больше тревожило странное влияние этого лица. Все, что он мог прочесть на лице изваяния, казалось чуждым, но каким-то образом приводило в смятение его чувства и мысли. Он покачал головой в безмолвном протесте, почти физически ощущая, как собственные черты и жесты предают его. В отчаянии он посмотрел на Керморвана и увидел на его лице потрясенное подтверждение своих страхов.
— Но как это возможно? — пробормотал он.
— Поразительно! — медленно произнес Керморван. — Неудивительно, что я похож на моих предков; наш род с незапамятных пор славился этим. Но ты, не знающий даже своих родителей, не говоря уже о предках? Мне кажется, теперь ты нашел одного из них.
Он повернулся к Эроэлю.
— Это не может быть совпадением? Статуя действительно похожа на свой образец?
— Разве ты не знаешь? — удивленно отозвался старик. — В преданиях сказано, что он отправился на запад и, насколько нам известно, нашел там свой конец. Но здесь он высадился на берег, и отсюда он часто смотрел назад через океан, как сейчас смотрит его образ, изготовленный руками человека, который знал его. Разве ты не слышал о последнем выходце из Керайса, о лорде Вайде?
— Вайда! — прошептал Керморван. — Элоф, это Вайда! Вайда Великий, чью башню мы брали штурмом, на крыше которой ты отковал свой меч… О да, мы знаем о нем!
Он перевел взгляд со статуи на Элофа и обратно, потом вдруг улыбнулся.
— Да, я могу поверить, что эта пламенная кровь течет и в твоих жилах. Это пугает тебя? Не стоит бояться! У королей не было лучшего друга и советника, чем угрюмый старик Вайда!
Он громко рассмеялся и воскликнул:
— Керин и Вайда!
Собравшиеся поблизости стражники, купцы, корабелы и другие предводители, жадно внимавшие каждому слову, подхватили этот клич, тысячекратно повторенный в толпе.
— Керин и Вайда! Они снова среди нас! Керин и Вайда восстали!
Керморван повернулся к собравшимся.
— Что ж, теперь давайте обсудим план сражения!
В Хрониках мало сказано о поспешных приготовлениях к битве за Морваннек и почти ничего не говорится о первых схватках. Ясно, что эти приготовления были простыми и незначительными. Против закаленных и фанатичных воинов Керморван мог выставить лишь плохо вооруженных горожан — правда, обуреваемых жаждой мести за пережитые страдания, а теперь еще и вдохновленных внезапным появлением людей, как будто воскресших из легенд о древних героях. Он не мог использовать своих людей в тонких тактических операциях или надеяться на то, что они будут с успехом защищать укрепленные места. Он мог лишь бросать их на противника, волна за волной, и надеяться на победу за счет численного превосходства.
Элоф почти не следил за обсуждением и не принимал никакого участия в разработке плана битвы. Его охватило глубочайшее уныние и безмерная усталость — возможно, реакция на ужасы последних часов, результат многочисленных потрясений, тяжкий груз безрадостных открытий. Он сидел, сгорбившись у основания статуи, так напоминавшей его, и мир казался ему серым и лишенным проблесков надежды. Теперь он был уверен, что Кара, ради которой он прошел так далеко и перенес столько невзгод, навеки утрачена для него. С таким же успехом он мог бы любить звезды, кружившие в ночном небе! Как и она, звезды казались близкими, почти досягаемыми, однако как бесконечно далеки они были на самом деле! Без Кары все остальное теряло смысл. Его жизнь внезапно обрушилась внутрь, как рушится домик из дров в костре, прогоревшем по центру, оставляя лишь груду пылающих углей. Долгие годы обучения, жизнь на соленых болотах и поиски мастера-кузнеца теперь ничего не значили, не говоря об опасностях, пережитых по пути на восток. Он был всего лишь игрушкой судьбы, разменной фигурой в противостоянии Сил. Он был соблазнен ложными надеждами и глупыми мечтами; возможно, на благо другим, но что он получил для себя?
