Это перевод Кремера.

– Но это же история. Я думал, нам-шуб – заклинание.

– Нам-шуб Энки – одновременно и история, и заклинание, – отвечает Библиотекарь. – Самореализующееся художественное произведение. Лагос полагал, что в своей исходной форме, на которую только намекает перевод, оно производило то действие, какое описывает.

– Ты имеешь в виду, изменяло речь в устах людей?

– Да, – кивает Библиотекарь.

– Но ведь это же история Вавилонской башни, так? – говорит Хиро. – Все говорили на одном языке, а потом Энки изменил их наречия так, что они перестали понимать друг друга. Наверное, это и легло в основу библейской легенды о Вавилонской башне.

– В данном помещении содержится ряд карточек, прослеживающих данную взаимосвязь, – соглашается Библиотекарь.

– Ранее ты уже упоминал, что все говорили на шумерском. А потом вдруг все его разом забыли. Он просто исчез, как динозавры. И нет данных о геноциде, что объяснило бы, как это произошло. Что укладывается в историю о Вавилонской башне и в историю с нам-шуб Энки. Лагос считал, что Вавилон на самом деле имел место?

– Он был в этом убежден. Его действительно тревожило огромное число существующих на земле языков. На его взгляд, их просто слишком много.

– Сколько?

– Десять тысяч. Во многих частях света можно встретить народы одной этнической группы, живущие в сходных условиях на расстоянии нескольких миль друг от друга и говорящих на языках, которые не имеют между собой ровным счетом ничего общего. И это не единичный случай, такое наблюдается повсеместно. Многие лингвисты пытались понять «эффект Вавилона», найти ответ на вопрос, почему человеческие языки имеют тенденцию к фрагментации, а не к конвергенции в общее наречие.

– На данный момент нашел кто-нибудь ответ?

– Вопрос глубокий и сложный, – говорит Библиотекарь. – У Лагоса была своя теория.

– Да?

– Он полагал, что такое историческое событие, как Вавилонское столпотворение, действительно имело место. Оно случилось в конкретном месте и в конкретное время и совпало с исчезновением шумерского языка. До Вавилона/Инфокалипсиса существовала тенденция к конвергенции языков. А после у языков появилась тенденция к дивергенции, к тому, чтобы становиться взаимно непонятными… эта тенденция, говоря его словами, сходна со змеей, обвившей ствол мозга человека.

– Единственное объяснение…

Хиро умолкает, не желая произносить этого вслух.

– Да? – подстегивает Библиотекарь.

– Феномен, который охватил население, изменяя разум людей таким образом, что они утратили способность воспринимать шумерский язык. Вроде вируса, который переходит с одного компьютера на другой, сходным образом повреждая каждую машину на своем пути. Обвивая спинной мозг.

– Лагос посвятил этой гипотезе много времени и сил, – говорит Библиотекарь. – Он считал нам-шуб Энки нейро-лингвистическим вирусом.

– Так этот Энки был реальной исторической личностью?

– Возможно.

– И Энки создал этот вирус и распространил его по всему Шумеру с помощью подобных табличек?

– Да. Была обнаружена табличка, содержащая письмо к Энки, в которой писец жалуется на нечто подобное.

– Письмо Богу?

– Да. Оно написано Син-саму, писцом. Он начинает с восхваления Энки и заверения в преданности. Затем писец жалуется:

Как молодой… (строка обрывается)
Я скован в запястье.
Как повозка на дороге, когда расщепилось дышло,
Я, недвижим, стою на пути.
Я лежу на постели, восклицая «О!» и «О нет!».
Я издаю вопль.
Мое тонкое тело растянулось шеей к земле.
Ноги мои бездвижны.
Мое… было унесено в землю.
Тело мое изменилось.
Ночью я не могу спать,
сила моя ушла,
жизнь из меня утекает.
Ясный день потемнел для меня.
Я скользнул в мою могилу.
Я, писец, кому ведомо много вещей, глупцом стал.
Рука моя писать перестала,
И в устах моих нет слов".

После новых описаний своих бед писец заканчивает так:

Мой Бог, тебя я страшусь.
Я написал тебе письмо.
Сжалься же надо мной.
Да обратится снова ко мне сердце бога моего.