Длинную радиограмму с постановлением Эрнст зачитывал с особой торжественностью.

Документ получен. Надо давать ответ. И я обратился в республиканскую газету «Красная Карелия» с письмом:

«Прошу вас передать моим избирателям искреннюю благодарность за большое доверие, которое они мне оказали. Я рад отдать свои силы, если нужно, и жизнь, чтобы достойным большевика образом оправдать оказанное мне доверие…

Исполнилось полгода нашей работы на дрейфующей льдине в Ледовитом океане. Мы собрали ценнейший научный материал. Это нам нелегко достаётся, но упорно и настойчиво проводим мы свою работу, радуемся, что выполняем почётное задание партии…»

Вскоре кандидатами в депутаты народ назвал и Фёдорова, и Кренкеля, и Ширшова. Надо ли говорить, как радовались мы друг за друга?

Голосовать же нам не пришлось: положением о выборах было предусмотрено, что избирательные участки на полярных станциях создаются там, где зимуют не меньше двадцати пяти избирателей.

Дали в Москву телеграмму: «Живём и радуемся вместе со всем советским народом, со всей нашей Родиной». Узнав о том, что все мы стали депутатами, отправили благодарственные телеграммы избирателям.

Льдина лишила нас возможности голосовать, попасть на первую сессию Верховного Совета СССР, которая открылась в январе 1938 года. 14 января Эрнст принял письмо-поздравление из Кремля от депутатов, адресованное нашей четвёрке, а также Илье Мазуруку и Марку Шевелеву: «Нас с вами разделяют тысячи километров. Но мы с вами, родные, и вы сейчас среди нас. Куда бы ни попал наш советский человек — в Арктику, в тайгу, в далёкие моря, — он по-прежнему остаётся в дружной семье народов нашей Родины».

Немедленно отправили ответ: «Выполняя задание партии и правительства, мы в эти радостные дни продолжаем свою работу на дрейфующих льдах. Но вместе со всем народом обращаем свои мысли и чувства к сердцу великой страны».

Нам, хотя и урывками, удалось познакомиться с материалами сессии. Они были впечатляющими. Страна уверенно шагала в гору, брала высоту за высотой.

Очень порадовала меня весть о том, что в дни работы сессии мой большой друг Иван Степанович Исаков стал кандидатом в члены партии. Он занимал в то время пост заместителя наркома Военно-Морского Флота.

Иван Степанович написал хорошие книги — воспоминания и рассказы. 7 сентября 1959 года он прислал мне номер «Нового мира», где были напечатаны его «Крестины кораблей» — невыдуманные истории из морской жизни. На странице, где начинались «Крестины кораблей», была написана такая милая фраза:

«Прими и от меня немного солёных брызг, чтобы не забывал флота…» И — подпись.

Когда я вспоминаю об этом человеке, то всегда думаю о том, что богатство его души и огромный труд останутся надолго.

В середине октября мы дрейфовали уже южнее 85-й параллели, что полностью совпадало с нашими предположениями: после пяти месяцев дрейфа оказаться на пять градусов южнее места нашей посадки — Северного полюса.

ЧЁРНЫЙ ВЕТЕР, БЕЛЫЙ СНЕГ…

7 ноября, прослушав передачу с Красной площади, мы вышли со знаменем на демонстрацию как раз в тот момент, когда первые колонны трудящихся столицы вступили на Красную площадь. Я сказал короткую речь. Затем дали трехкратный залп. Зажгли ракету, и она ярко осветила большой район нашего ледяного поля.

Вернулись в палатку и до восьми часов вечера не снимали наушников.

В конце ноября от луны остался только огрызок. На дворе тьма-тьмущая: в пятнадцати шагах уже ничего не видно. И ночами температура в палатке падает до четырех градусов мороза. В таких условиях сидеть, не двигаясь, у радиоаппарата тяжело. Поэтому Теодорыч с особой охотой выполнял обязанности ночного дежурного и аккуратно через каждые два часа выходил из палатки осматривать ледяное поле и базы: все ли там в порядке? От лагеря до лебёдки на расстоянии одного километра мы протянули верёвку, чтобы в случае сильной пурги можно было двигаться, держась за неё и не рискуя заблудиться. Нам пришлось использовать все шёлковые верёвки, которые оказались на хозяйственном складе и базах. Это сооружение мы назвали троллейбусом.

1 декабря мы оказались на широте 82 градуса 46 минут. Нам теперь даже неудобно называть свою станцию «Северным полюсом»: до него от нас по прямой около восьмисот километров.

Морозы набирали силу; так, 11 декабря был тридцать один градус. Дул северный ветер. Это нас очень тревожило: льдину гнало к берегам Гренландии, на её Северо-Восточный мыс.

22 декабря Женя торжественно объявил:

— Мы прожили уже половину полярной ночи, теперь каждый день будет приближать нас к моменту появления солнца.

Часом позже Женя сообщил другую новость:

— Мы простились с Северным Ледовитым океаном и вошли в атлантические воды!

Предположение многих учёных и наше о том, что с наступлением сильных морозов, сковывающих отдельные ледяные поля, скорость дрейфа уменьшится, не оправдалось; в июле мы проходили в сутки полторы мили, в августе — около двух с половиной миль, в ноябре — почти четыре мили, а сейчас мы мчимся к югу ещё быстрее.

— Торопимся на юг, как курортники в отпуск, — шутил Петрович.

Направление дрейфа тоже изменилось: нас несло теперь на юго-запад, мимо Северо-Восточного мыса Гренландии. Перспектива встречи с ним немало тревожила нас, так как такая встреча могла вызвать значительное торошение льдов. Мы заранее привели все своё хозяйство в полную готовность, приготовили комплект аварийного снаряжения и зорко следили за состоянием льдов.

Чем дальше к югу, тем все больше ускорялся наш дрейф. Только бы успеть выполнить всю программу научных наблюдений!

Приближался Новый год, и на нас свалилась ещё одна нагрузка: редакции почти всех газет посчитали своим долгом обратиться к нам с просьбой написать что-нибудь о наших мыслях, чувствах, переживаниях…

В ночь под новый, 1938 год Кренкель включил Москву, и мы у себя в палатке услышали звуки Красной площади: «Интернационал» и бой часов Кремлёвской башни.

Я поздравил своих товарищей с Новым годом, мы спели «Интернационал», расцеловались и пожелали, чтобы 1938 год был для нас таким же счастливым, как минувший.

Из Москвы пришёл запрос; там были удивлены скоростью нашего дрейфа и просили подтвердить наши координаты: нет ли ошибки?

Подтвердили: скорость дрейфа именно такова, как мы сообщили.

Мы понимали, что быстрый дрейф беспокоил Москву и там уже готовились снять нас со льдины. Передали, что к нам выходит зверобойное судно «Мурманец», которое будет патрулировать вдоль кромки льда.

Мы сообща обсудили это известие; особенно оно обрадовало Кренкеля, которого все больше и больше тревожит ухудшение связи с Рудольфом: «Мурманец» мог послужить промежуточной радиостанцией. Поэтому я сразу же послал капитану «Мурманца» Ульянову следующую радиограмму: «Возлагаем на вас большие надежды по передаче наших телеграмм на материк. Поэтому прошу обратить внимание на высокую квалификацию радиста. Сообщите ориентировочно сроки выхода. Привет коллективу „Мурманца“ от нас четверых».

9 января прошли параллель Баренцбурга. Не думали мы, что так скоро принесёт нас в эти широты!

Ветер и пурга продолжались, и к тому же где-то шло перемещение льдов. К толчкам мы уже привыкли, но временами, когда льдина вздрагивала, у нас начиналось сердцебиение: сказывались усталость и длительное нервное напряжение.

Запросили позывные сигналы радиостанции норвежского острова Ян-Майен (в Гренландском море); Теодорыч намерен установить с нею связь.

Проклятый ветер всё время не утихает. Мы, должно быть, попали в район вечных ветров. Гренландия даёт себя знать!

10 января получили радиограмму от Ульянова, капитана «Мурманца»:

«Утром выхожу из Мурманска к берегам Гренландии».

Кроме того, нам сообщили, что готовится выйти к нам также из Мурманска ледокольный пароход «Таймыр». На его борту будут находиться самолёты.

Наша палатка засыпана сугробами почти доверху. Чтобы удобнее спускаться в неё, вырубили несколько ступенек в снегу.