Единственное толковое дело, которое мне удалось провернуть в мае, прямого отношения к хозяйству не имело. Мне даже не пришлось ни на кого давить. Все дружно согласились, что благотворительная акция, которую я хотела провести втихую, без огласки, весьма полезна, но только в том случае, если она получит паблисити. Деньги на нее нашлись. На Север, в женскую колонию, где я тянула свой срок, о чем, конечно, никто не догадывался, мы отправили две автофуры «вольво», загруженные продовольствием, включая всякие тушенки, крупы, вермишели и сухое и сгущенное молоко, чай, сигареты и кофе (я помнила, что больше всего я мечтала о чашечке нормального кофе), лекарствами (в санчасти на монастырском острове был только йод, зеленка и аспирин), стиральными порошками (мне приходилось стирать черным мылом) и всем прочим, что, по моему разумению (включая знаменитые прокладки), могло хоть как-то скрасить жизнь узниц. Раздули это дело до гомерических размеров. При отправке фур присутствовал тот самый милицейский генерал, много говорилось о благородстве "Системы "Т" и лично моем, нас помянули в программах новостей почти на всех каналах, и Белла одобрительно сказала:

— Самое то, деточка. Вы умнеете прямо на моих глазах!

Вообще-то я собиралась лично навестить узилище, но потом побоялась, что это будет выпендрежно, а главное, может всплыть и начать раскручиваться мое уголовное прошлое. Что делу Туманских может навредить.

Но в общем-то я если и не понимала по-настоящему, то ощущала, что за моей спиной идет какая-то тихая возня, что-то постоянно происходит, но я отнесла это за счет того, что меня, как неумеху, вежливенько придерживают, дабы я сдуру не наломала дровишек.

Михайлыч вел себя как-то непонятно, куда-то пропадал на целые недели. Когда я как-то спросила, что нового по убийству Сим-Сима, ответил вопросом:

— Кино такое знаешь — «Следствие ведут знатоки»?..

Время от времени он требовал у Беллы и меня какие-то суммы, которыми оплачивал услуги неизвестных мне людей. Зоркие молча выписывала, я ставила подпись, и Чичерюкин топал в кассу. Эта сторона дел обсуждению не подлежала.

Как-то я застала его в нашем буфете, он что-то жевал и читал журнал «Эксперт» с портретом нового премьер-министра, известного под кликухой «киндер-сюрприз», такого умненького и оптимистичного мальчика, который предвещал взлет и расцвет Отечества, если оно последует его рекомендациям, и сказала:

— Слушай, Михайлыч, есть у меня такое ощущение, что со мной многие тут темнят. Во всяком случае, чего-то недоговаривают.

— В каком смысле?

— В деловом.

— Извини, Лизавета, я в этих делишках ни ухом ни рылом… У меня другие песни. Впряглась — значит, тяни! Больших глупостей ты уже не делаешь. Все вроде чин чинарем. Идет нормальная притирка. Ну а если кому не доверяешь, у тебя право есть — в три шеи! Это же твое! Все твое. Ну почти что все… Я быстренько свернулась и слиняла, потому что боялась, что проговорюсь про Горохову. Недавно я пришла к выводу, что разумно было бы подключить к этому делу многоопытного Чича, а не решать все с бухты-барахты. Про мою историю с Ираидой Анатольевной в прошлом он знал все и как-то предрекал, что добром она не кончится и Ирка обязательно возникнет, как только учует запах деньги. Но пока я не была готова к этому разговору.

У них с Элгой, похоже, все устаканилось, Карловна перестала вести себя, как Колумб, открывший Америку, и единственное, что меня еще бесило, так это то, что все чаще по вечерам она оставляла меня одну, смывалась на рандеву с Михайлычем.

Я сидела на Ордынке допоздна, домой возвращаться не хотелось — там была холодная постель, недалекая Арина. Был, конечно, и Гришка, но он так выматывался в своем саду, что чаще всего я видела его уже спящим.

Я полюбила эти поздние часы в уже моем кабинете, когда контора пуста, по зданию гуляет ветерок, пахнет зеленью из окна, когда тишина и покой и можно наконец, ни о чем не думая, завалиться в любой кабак, отправиться на шоу, поиграть фишками за рулеткой, но мне это было не нужно. Мне казалось, что я в чем-то предам Сим-Сима, если стану делать это одна, без него. Иногда, размечтавшись, я останавливала себя, как будто, разогнавшись на «Дон Лимончике», била по педали, прочерчивая позади на асфальте четкий тормозной путь…

Где-то около полуночи я убиралась с Ордынки. За «фиатиком» следовал «жигуль» охранника, который уже знал, где я по пути буду останавливаться. Я заходила в ночной супермаркет на Новом Арбате, бродила но пустым залам с тележкой и выискивала вкусненькое или экзотическое. Загружалась какими-нибудь лобстерами, мадагаскарской ягодой, черным виноградом и желтыми китайскими грушечками, благо теперь все эти фрукты-ягоды были в Москве круглогодично, покупала что-нибудь сладкое, мороженое, брала бутылку хорошего красного вина, обычно испанского, из сухих, и отправлялась дальше.

Цветы я всегда покупала в павильоне на Маяковке, иногда подходила к бабкам у метро, которые торговали первой редиской, укропом и кинзой, не столько для того, чтобы что-то купить, а чтобы просто потрепаться. Тетки сильно походили на Гашу, и я, вспоминая о ней, думала о том, что ее мне не хватает. Но Гаше было не до меня, у Гаши была ее деревня Плетениха, многоголовое семейство и огород, который в такую майскую теплынь требовал заботы.

Но помимо этих забот было еще что-то, что не позволяло мне погнать «Дон Лимончика» к Гаше, хотя до Плетенихи была всего пара часов езды. Что-то останавливало меня, словно и перед Гашей была какая-то моя вина…

Дома я влезала в джакузи, ополаскивалась, подремывая, потом в кухне устраивала ночную пирушку, благо на все диеты я чихала и могла трескать что угодно, попивала винцо и часами смотрела видачок. Арина обычно крутила секс-штучки и слезливые мелодрамы, затерла почти до дыр кассету с «Эммануэлью», но я смотреть все это не могла и ставила что-нибудь из мультяшек Гришки. Только звук убирала. Смешные звереныши, человечки и монстрики двигались на экране, я бездумно смотрела на них и засыпала прямо за столом. Арина уже тоже знала, когда наступит этот момент, сонно вздыхая, появлялась в кухне и тащила меня в спальню, в постель.

Все эти недели за моей спиной что-то копилось и набирало силу, сжималась какая-то пружина, которая неизбежно должна была распрямиться и безжалостно ударить по мне. Но предчувствия не мучили меня, мысли мои были заняты одним: как мне жить без Сим-Сима? Я мучительно пыталась понять, чем же я прогневала Главного Кукольника, за что он меня так приложил. Дернет ли он за свои веревочки, чтобы я затрепыхалась на них по новой и мне стало еще хуже?

Он и дернул.

Согласно роскошному буклету, разосланному каждой из дам, приглашенных на парти в отель «Балчуг», миссис Мэрион Гиббс-Хофман стукнуло семьдесят два года, то есть она достигла возраста, который уже не скрывают. Прием для бабульки устраивал тот самый дамский двухнедельник, который меня уже засветил, и отказывать редакторше мне было неудобно. Из буклета я почерпнула, что заморскую миссис интересуют россиянки из числа уже прогрызшихся в деловые сферы, то есть бизнес-леди, сделавшие сами себя. Сообщалось, что миссис всю жизнь волокла свой воз, как ломовая лошадь, и до сих пор правит целой империей отелей, турфирмой и даже владеет круизными судами.

Я сразу поняла, что бездарно влипла.

На стандартный прием с поддавоном и закусью встоячку, с неизбежным присутствием халявщиков, известных всей Москве и проникавших через любые заслоны на дармовую жратву и выпивку, это ни с какого боку похоже не было.

В конференц-зале на возвышении стояла деревянная кафедра и рядом с ней электронная фисгармония. Мы с Элгой немного опоздали, и, когда уселись неподалеку от дверей, миссис уже толкала речугу. На английском, конечно, переводила редакторша, мадам Рында, на этот раз в темно-зеленом френче, брюках цвета хаки, шляпке типа фуражки, что делало ее немного похожей на Мао Цзэдуна. Во всяком случае, что-то вождистское в ней ощущалось. Дрессировка в «Торезе» еще не забылась, и я все понимала без перевода.