— Откуда он получил информацию о том, что вы будете здесь? — спросила она.

— Он знает не только это, Карловна, — вздохнула я. — По-моему, о наших делишках он знает больше, чем я и вы… Или он кому-то из нашего круга хорошо платит, или у нас в генштабе сидит его верный друг.

— Я полагаю, нужно принимать немедленные меры!

Никаких мер я принять не успела.

Недели за две до этого Гришкин детский сад закрылся на лето. Где-то под Звенигородом была дача, куда можно было отдать ребенка на лето, но я, как и большинство пап и мам, от этого отказалась, решив, что придумаю для Григория что-нибудь повеселей. Всплыл вариант отправить парня вместе с Ариной и кого-нибудь из охраны на лето на Кипр, в тот самый беленький особнячок, но я подумала о Гашиной Плетенихе, правда, тоже без особой радости, потому что привыкла, что мой солдатик каждый вечер ждет меня дома.

А пока мы с ним наверстаем то, что упустили за зиму и весну. Я протащила его по всем кабинетам медцентра на Садовой и выяснила, что парень у меня беспроблемный и пока — тьфу! тьфу! тьфу! — здоров, крепенек и развивается в пределах нормы. Засим мы с ним пару раз сходили в образцовский кукольный, погоняли на автодроме в городке аттракционов на выставке, попрыгали на дутиках, навестили знаменитого дельфина-белуху в дельфинарии, а двадцатого во второй половине дня пошли в зоопарк на свидание с его любимой птицей-секретарь. На этот раз птичка не вызвала особых Тришкиных восторгов. Парень мечтал о собаке, не пропускал ни одной бродячей дворняги и крепко задружил с пуделе — и добермановладелицами с нашего двора.

Так что когда он в немом восторге уставился на какую-то шавочку, явно из местных, состоявших втихую при прочем зверье, я не удивилась. Собачка была вежливая, крохотная, похожая на лисичку, но на кривоватых таксообразных ножках, Гришка кормил ее попкорном с ладони.

Мы присматривали за ним втроем: я, Арина и Костяй-охранник с «жигуля», тот самый амбал, похожий на ходячий сейф, которого я знала еще по территории. Арина любезничала с Костяем, который ел мороженое, я сидела неподалеку и читала гороскоп на этот день в какой-то газетке, для Тельц? Гороскоп предвещал пик положительных эмоций, успех в деловых контактах и финансах и сообщал, что звезды обещают неожиданный поворот в секс-сфере. Гришка начал бегать от собачки вокруг большой клумбы с только что зацветшими маками, она с лаем гонялась за ним, им было очень весело, и никто им не был нужен. Гришка был в ярко-алой бейсболке, красных сандалиях, малиновых немецких замшевых шортиках на широких лямках и желтой футболке с динозавром на груди. Публики между моей скамьей, клумбой и дальними вольерами было немного, все больше мамаши с детьми. Было уже по-настоящему знойно. Высотное здание на площади Восстания возносилось в безоблачное небо. С Садового кольца накатывался мерный гул машин, от которого клонило в дрему. Подозрительных людей я не видела, да и не собиралась видеть Какой-то парень в синем рабочем халате, с тележкой на велосипедных колесах, поодаль подметал асфальт и бросал мусор в тележку.

Парень свистнул шавочку. Она послушно побежала к нему, за нею Гришка. Они о чем-то заговорили. Тут строем с лопатами куда-то пошли солдаты, видно стройбатовцы, в линялых гимнастерках без ремней, в кирзачах. Они заслонили от нас Гришку, а когда прошли, мальчика уже не было.

Стояла на том же месте мусорная тележка, к которой была прислонена обшарпанная метла, что-то ела с земли рыжая псина, но ни уборщика, ни Гришки мы не видели.

Костя метнулся в ту сторону, где был Гришка, Арина, еще ничего не поняв, застыла на месте… Но я поняла мгновенно — это то, чего я боялась. Непредставимое…

Я попыталась поднять себя со скамьи и — не смогла. Это был какой-то мгновенный паралич, пригвоздивший меня намертво к скамейке, удар в темечко, оглоушивший до беспамятства, и когда я закричала, то оказалось, что голоса нет и я просто сиплю что-то невнятное. Наконец приподнялась, сделала пару шагов и осела на асфальт.

Я еще слышала, как какая-то тетка сказала:

— Молодая, а так нализалась… Я ничего не видела, потому что снова, как было зимой, после смерти Сим-Сима, меня ослепили и пошли кружиться, сталкиваясь, скрежеща и звеня, осколки разбитого зеркала, замельтешили, понеслись в диком верчении… Я погрузилась в багровый сумрак. Мне захотелось заснуть. И не просыпаться.

Чичерюкин примчался с Ордынки в зоопарк минут через двадцать, когда Костяй уже поднял на ноги всех дежуривших в зоопарке ментов, по радио было объявлено, что потерялся мальчик, и Гришкины приметы, все выходы из зоопарка были взяты под контроль, но толку от этого было мало. Единственное, что выяснилось, — среди уборщиков и прочей обслуги никого похожего на парня с тележкой не находилось, а тележки, метлы и прочее держали где-то под навесом в службах, откуда их мог взять любой.

Михайлыч выматерил сквозь зубы Костяя и Арину и приказал отправить меня домой, чтобы я не путалась под ногами. Я покидать зоопарк не хотела, мне казалось, что Гришка где-то заигрался и вот-вот придет или его приведут ко мне. Но Михайлыч всунул меня в «фиатик», за баранку сел Костя, потому что вести я, конечно, не могла.

Кузьма Михайлыч всех предупредил, чтобы пропажу Гришки держали в секрете, чтобы не навредить ребенку. Если поднять шум, похититель (возможно, из психов) может испугаться и постараться от Гришки избавиться.

Я мало что соображала, но запомнила, что не успела я войти в дом, как позвонил тот самый милицейский генерал, похожий сразу на всех сыщиков мира, и сказал, что делается все возможное, успокаивал, в общем. И сказал, что они ставят мои телефоны на прослушку, поскольку, возможно, все дело в деньгах и, если мне позвонят насчет выкупа, мне следует затянуть разговор как можно дольше, чтобы они засекли, откуда звонят, и обещал прислать какого-то оперативного спеца по этому профилю, для опроса родных и близких.

Из родных и близких пока была одна Арина. Она чувствовала себя виноватой и несла, заливаясь слезами, черт знает что. Про мафию, которая продает американским миллионерам здоровых детей, которых предварительно отбирают по медицинским картам в том самом центре медицины на Тверской, про разборку детских организмов на запчасти, каковые переправляются в ту же заграницу в холодильных спецбанках с дипломатической почтой, и про другие ужасы…

Как всегда, когда Главный Кукольник дергал за свои веревочки и я влетала в очередную яму-ловушку на моем светлом жизненном пути, какая-то часть сознания у меня сохраняла относительную ясность, и я могла, сделав усилие, увидеть происходящее как бы с дистанции, как мог бы видеть его посторонний человек, отмечать нелепое, иногда смешное, иногда страшное, что неизбежно сопутствует любому горю. На этот раз полной идиоткой была не Арина, а я. Потому что аккуратно вынимала из кухонных шкафов посуду и, приказав Арине заткнуться, так же аккуратно и деловито била ее об пол. Это приносило облегчение.

Очень скоро в кухне возникли Элга и Чичерюкин. Элга погладила меня по голове, вытерла полотенцем мой подбородок в крови, потому что я даже не заметила, что прокусила губу. А Михайлыч выпил водки и сказал:

— Я думаю, все дело в этих чертовых деньгах. А раз так, с Гришей они будут носиться, как с писаной торбой… Это же в их интересах, чтобы парень был в порядке. Так что будем ждать, когда позвонят, сумму назовут. А может, писульку подкинут в почтовый ящик…

— А я без всяких ожиданий имею логичное мнение, — заявила Элга. — Это все Кен. Его почерк. Хотя, как всегда, у него будут иметься оправдания и доказательства, что он ни при чем.

Иногда истина вещает устами не младенца, а великовозрастной дуры. Арина и разродилась.

— А я все про ту железнодорожную тетку думаю.

Чего она за нами с Гришкой столько дней ходила? Возле детсадовского забора почти что каждое утро — она. В дырочку подглядывала. Я Гришке крем-брюле покупаю, и она себе эскимо берет. И тогда, во дворе, она ждала, когда мы погулять выйдем…