— Не мог.
— И не можешь ждать до весны. Так?
— Да.
Как не может оставить меня в теплом и безопасном замке. Когда-нибудь Кайя научится отпускать меня. Наверное.
— Тебя это тяготит? — уточняет он.
— Нет.
Мне даже спокойнее, когда он рядом. И не пугает меня этот поход. Дождь? Дорога? Война? Как-нибудь переживу. Если с Кайя, то определенно переживу.
Вот только поскорей бы все закончилось.
— Я постараюсь.
Кайя сдержит слово. Мы пойдем настолько быстро, насколько возможно. Я знаю, что там, за валом, многие ждут его возвращения. Затмение — знак свыше, а когда люди рисковали спорить с небесами?
Разве что пушки все еще заставляют нервничать.
— Сами по себе пушки — это лишь вещи. — Кайя, не дожидаясь приглашения, вытягивается на ковре. Ему нравится смотреть на меня снизу вверх, а мне приходится держать чашку аккуратно. Не хватало еще кофе на их светлость пролить. Нет, с ним-то ничего не случится, но кофе жалко. — Рядом с пушками будут люди. А с людьми я управлюсь.
К нему возвращаются силы, и бледно-лиловые ленты мураны с каждым днем становятся темнее.
— Их война меня кормит. — Кайя отбирает чашку.
— А если люди перестанут воевать?
— Тогда мы вымрем.
Кажется, это случится еще нескоро.
И я перебираю рыжие пряди, опять отделяя седину, к которой уже почти и привыкла. Кайя закрывает глаза. Ему не просто приятны мои прикосновения, ему они жизненно необходимы.
Я вижу больше, чем прежде.
— Я разговаривал с Ллойдом. Хаота больше нет, а в Ласточкином гнезде безопасно. С моими выкладками по общей ситуации он согласен…
…премудрые советы нужны не только Гарту. Кайя взрослый, но он слишком долго был один и слишком много ошибок совершил.
— …и когда погода позволит, отправит Настю в убежище.
Сердце екнуло и остановилось.
И зажав пряди между пальцами, я дернула.
— И ты молчал?
— Я же говорю!
А взгляд обиженный. Он мне приятное сделать хотел…
— И когда вы решили?
Подозреваю, еще тогда, у костра, который на троих.
— Следовало убедиться, что все получилось. — Он трется щекой о руку. А я… чего я злюсь? Оттого, что мне не дали пустой надежды? Такой, которая могла бы не исполниться? — Ллойду — отойти. Устроить где-то Биссота, пока не станет ясно, что с ним делать. Еще люди… темнота, затянувшаяся на несколько дней, — это стресс. А стресс почти всегда порождает агрессию.
— Прости.
— Ты красиво злишься. Синий. И лиловый еще.
Ну да, эмоции, разложенные на палитре цветов.
— Я думаю, к середине зимы она будет здесь.
Это не так и долго, но… где будем мы?
— Тоже здесь. — Кайя целует руку. — Мне понравилось, как ты рассказывала про тот праздник, который с елкой. Чтобы шарики стеклянные. И подарки.
Шарики, значит. И подарки. Я с бантиком.
— Согласен.
— И в каком месте бантик завязать?
Кайя думает недолго:
— Пусть сюрприз будет.
— Согласна.
Все-таки как-то он на меня смотрит… не так, как обычно.
— Это из-за платья, — признается Кайя и, протянув руку, трогает кружевной воротничок. — Оно меня нервирует.
Интересно, чем же?
— Ты большой и грозный. — Я изо всех сил стараюсь не смеяться. — Тебя не должно нервировать какое-то там платье…
Обыкновенное. Простенькое даже.
— Умг. — Пальцы соскальзывают с кружева, невзначай касаясь кожи.
Замирают.
Мне достаточно чуть отстраниться, и разговор перейдет на другую тему, отвлеченную и безопасную. Не будет упреков или обиды, Кайя отступит на месяц, или год, или вообще навсегда, единожды определив для себя границу.
Ну уж нет. Не позволю.
— Значит, дело в платье… — Я провожу по щеке, на которой разворачивается лиловая, бледная пока спираль.
— Исключительно.
— Тогда, пожалуй, мне надо наградить портного…
Его пальцы ласкают шею. И вряд ли они причастны к тому, что платье предательски съезжает, обнажая плечо… воротничок, державшийся на перламутровых пуговках, вдруг отстегивается.
— Это не я. — Кайя исключительно честен. — Он сам.
Верю.
Как не поверить-то… платья в принципе коварные создания. Главное, вовремя от них избавиться… и от его рубашки тоже.
Поднимаясь, Кайя задевает столик, и на пол летят крохотные чашки, блюдца, кофейник. Никогда не думала, что запах кофе может быть настолько ярким и будоражащим.
— Это от тебя пахнет. — Кайя осторожно обнюхивает мои волосы и руки, наклоняется. — И кардамон…
— А еще корица.
— Точно.
Я тоже чувствую этот вкус на губах. Своих? Кайя? Мы делимся друг с другом.
— Я начинаю понимать, что люди находят в кофе…
Он вытаскивает ленту из волос и неторопливо разбирает пряди. Щекочет шею. Нам некуда спешить. Время больше не имеет значения. Другое дело — его тепло, которое на двоих. И рука на спине. Лопнувшая подвязка и шелк чулка, который медленно соскальзывает с ноги.
Но в какой-то момент лицо Кайя каменеет. Он вдруг упирается руками в пол, выгибается, готовый не то отступить, не то напасть.
— Это я. — Прижимаю ладони к вискам. — Слышишь? Это же я.
— Ты.
— Я здесь. И больше никого к тебе не подпущу. Ясно?
Я говорю, касаясь губами губ, шепотом. Но Кайя понимает.
— Я…
— Ты видишь меня? Видишь, я знаю… — Окаменевшие мышцы расслабляются под моей рукой. — И не отпустишь, правда?
Ворчание. И горячая ладонь, которая ложится на шею.
Кайя способен ее сломать. И просто раздавить меня, но я не боюсь. Я точно знаю, что в любом своем обличье он не причинит вреда. Рука вздрагивает и опускается ниже, цепляя ворот нижней рубашки.
Не отпустит. Ни сейчас, ни потом. Никогда, наверное.
Что может быть лучше?
Утром у меня впервые получается проснуться раньше.
— Привет.
Он очарователен. Слипшиеся спросонья ресницы. И мурана переползла на левую сторону лица, отчего кажется, что Кайя отлежал щеку до синевы. Но мурана его мало заботит.
— Я вот подумала, что в походе мне будет очень не хватать этой кровати…
…она большая. И крепкая.
Да и вообще во всех отношениях замечательная кровать.
— Если хочешь, возьмем ее с собой.
Это не шутка, Кайя меньше всего настроен шутить. Он не жалеет о том, что было вчера, скорее по привычке волнуется о последствиях. И разглядывает мои ладони. Запястья. Плечи и предплечья. Изучает придирчиво живот и спину тоже.
— Лучше бы массаж сделал.
Ему надо убедиться, что он не сделал мне больно. А на слово не поверит.
— Тогда, боюсь, собраться мы не успеем. — Кайя проводит пальцем по позвоночнику. — Забудем взять что-нибудь важное… невосполнимое…
— Например, кровать.
— Кстати, я серьезно. Она не такая и тяжелая…
…пара сотен кило всего. Массив дуба. Бронзовые накладки. Матрац. Перины. Подушки. Пуховые одеяла. Постельное белье… пара-тройка горничных, которые будут им заниматься.
Заодно прихватим прикроватный столик для пущего удобства.
И остатки кофейного сервиза…
Ванну. Она немногим легче, если взять ту, которая чугунная.
…и свиту не забыть. Поваров. Куафера. Портного. Дюжину белошвеек. Массажистку… нет, с массажем Кайя сам неплохо справляется. Что еще осталось? Запас платьев. Шелковых чулок. Подвязок…
Шляпки. Перчатки. Горжетку.
Туфельки.
Веера.
Шкатулки с украшениями, вдруг да особо торжественный случай представится, а наша светлость без бриллиантов…
Кайя сначала фыркает, потом смеется, представив, видимо, обоз с особо ценным барахлом нашей светлости и утренний церемониал, когда все войско стоит, дожидаясь, когда же я соизволю определиться, какой из имеющихся нарядов более соответствует оказии и настроению.
Помнится, мне обещали амазонку с короткой курткой и четырьмя рядами золотых пуговиц.
— На четыре ряда я не согласен. — Массаж и вправду несколько затягивается, но я не возражаю.
— Почему?
— Долго расстегивать.