Существенный недостаток…
— Но платья тебе будут нужны. И драгоценности. Нам придется делать остановки. Задерживаться в некоторых городах…
…когда меня так гладят, я не способна думать о городах, остановках и драгоценностях.
Но я поняла: леди Дохерти не имеет права выглядеть недостойно.
— Все уже упаковали…
…но кровать придется оставить.
А ведь и вправду жаль.
Удобная.
Затмение Юго переждал в норе. Он слышал далекое эхо прилива, и хруст оболочки, которую пробивали гарпуны Хаота.
Близость Аномалии будоражила кровь Юго. Его тянуло выйти. Отозваться. Позволить забрать себя. Не будет больно. Хаот подарит ласковую негу забвения. К чему сомневаться? Бояться? Дрожать? Стремиться к недостижимому…
Юго воткнул в стопу шило.
Помогло.
Нет уж, хватит с него. Хаот обещает? Когда Хаот держал данное слово? Нежные напевы свирели — это ложь. Все ложь. А правда — рассыпающиеся башни Пустоши. Ветер, который никогда не пересекает незримую границу. Обессиливающие покровы песков. И комнатушка, лишенная окон. В ней — узкая кровать и ящик для вещей, которые называют личными.
Тренировки.
Вечная отупляющая усталость. Травы. Машины, которые растягивают суставы, не позволяя им терять детской гибкости. Боль, к которой Юго привык.
Переселение на границу внешнего круга. Зиккураты, теряющиеся в низком небе, цвет которого непостоянен. Бараки. Для людей. Для карто. Для иных созданий, которые некогда были людьми. Рабы и ученики. Первые знают, что однажды шагнут в сумрачную тишину коридоров нижних этажей и смирились с участью расходного материала. Вторые боятся достичь предела, ведь тогда они могут пополнить число первых. Иногда даже не достигнув.
Хаот любопытен.
И Юго оказывается в другой комнате, где тоже кровать, но ящика нет. И вещей нет. Но жарко. Что бы он ни делал, жарко. Ему дают воду, он пьет, неспособный напиться. И пробует использовать силу.
Тогда и срывается.
Мир тянет к себе, и Юго, позабыв о том, чего может достичь здесь — в Хаоте нет ученика, который бы не мечтал войти в состав Ковена, получив беспредельную власть и бессмертие, — бежит…
…и вот теперь вернуться? Да ни за что!
И когда зов стихает, Юго смеется. Он слышит темноту, там, за барьерами стен. Он знает, что привело ее в мир. И знает, по какой причине сорвалось Единение.
Это забавно!
Юго пускается в пляс, воет, хохочет, сыплет ругательствами, подхваченными во всех мирах, в которых ему доводилось существовать. А остановившись, падает на пол и дрожит.
Холодно. Снова. Наконец-то. Не снаружи — внутри, как это должно быть. Сердце замедляется, почти остановившись, что тоже правильно. Юго закрывает глаза. Во сне он видит пирамиды, которые плывут и расслаиваются, существуя сразу во многих измерениях. И внешняя, чуждая энергия, переполняет резервуары. На мгновение исчезают жгуты проводящих каналов, а сеть, подпирающая небо Хаота, раскаляется добела. И трещит.
Вспышка.
Снежинка на ладони. И ветер, прорвавшийся на Пустоши. Он рожден взрывом, беззвучным, но прокатившимся по Хаоту, отраженным зеркалами миров. И одна за другой лопаются струны, которые удерживают Аномалию на месте.
Мир-кораблик качается.
И волны из праха встают одна над другой, летят, спеша добраться до освобожденного пространства. Поземка чертит путь по улицам, ведет за собой ошалевшее небо. И грозовые разряды вязнут в разреженном воздухе… паника. Наверняка паника.
Плотный кокон, сплетенный магами Первого круга. И те, кто остался по-за чертой этого кокона. Люди. И уже не совсем люди. Совсем даже не они, но тоже гибнущие…
Пожалуй, это был хороший сон. И проснувшись, Юго улыбался темноте. Правда, эйфория прошла, а дыра в ступне осталась. Не то чтобы сильно мешала — Юго умел терпеть подобные мелкие неприятности, — скорее уж раздражала, напоминая о допущенной слабости.
На рассвете он выполз из укрытия.
Пахло паленым. В том, что пожары непременно будут, Юго не сомневался, как и в том, что нынешний его отчет окажется весьма интересен. Тьма всегда позволяла людям раскрыть себя с неожиданной стороны.
— И не стало ни неба, ни земли! — Кликуша взобрался на плаху.
Пожар начался на окраине. Но ветер погнал пламя к центру.
— …ни солнца, ни луны, ни звезд…
Выгорели дотла пять кварталов. Остальные пострадали в той или иной степени. О жертвах говорили шепотом, словно опасаясь разгневать того, от чьего имени вещал старик в драной хламиде.
— …и тогда явился тот, кто выпустил огонь, сказав: вот я есть. Я возьму себе жертву малую, дабы не брать большой…
Юго остановился послушать, не столько старика, сколько тех, кто стягивался к площади. В сером мареве лица людей казались ему одинаковыми.
— …ибо вы отвернулись от меня!
Голос сорвался на крик.
— …закрыли храм мой. Забыли имя мое.
На губах кликуши выступила пена. Он трясся, но чудом почти удерживался на ногах. И безумный облик его странным образом уживался с человеческими понятиями о святости.
— Я же прислал вам огонь, мор и глад!
Кто-то взвыл и забился в судорогах.
— …и внемлите вестникам, ибо имя мое — Война!
С обезьяньей ловкостью — куда подевалась немощь — старик спрыгнул с помоста. Юго не ошибся, предположив, что двери храма будут открыты, а первую жертву принесут на ступенях.
— Напоите мир кровью детей ваших. И тогда пребудет мне сил…
В тот миг, когда девушка с перерезанным горлом все же затихла — крови достало, чтобы омыть ступени храма, — выглянуло солнце. Что ж, у Кайя Дохерти появилась еще одна проблема.
Трудно быть богом.
Паренька Юго заприметил еще в толпе. Тот слушал, но не так, как остальные, без восторга, хмуро, сосредоточенно. К храму потянулся и внутрь бы заглянул, но новоявленный жрец Войны возвестил, что в жилище бога нет места людям.
Паренек присел у ступенек и, сунув пальцы в кровь, зашептал что-то. Молился? Если и да, то эта молитва отличалась от того совокупного воя, которым люди приветствовали солнце.
И Юго подобрался ближе.
— О чем просишь? — шепотом спросил он.
А горло девчонке перерезали профессионально, одним движением, и так, что сам жрец почти не замарался в крови. Где ж это он наловчился так?
Ну да Дохерти разберется. Юго подумалось, что рыжему оно в радость будет.
— Не твое дело.
Взгляд у парнишки злой. Волчий. Хороший взгляд.
— Если чего хочешь делать, сам делай, а не богов проси.
А мальчонка тощий до синевы. И покачивается от слабости.
— Идем, — велел Юго и взял случайного знакомца за руку, так взял, что рука онемела. — Враги есть?
— Есть.
Не заорал. Не попытался вырваться, так, дернулся и, поняв, что не выйдет, притворился сдавшимся. Но именно что притворился. Сердце выдает. Дыхание. И губы поджатые упрямо. Думает, что рука отойдет и уж тогда-то…
— Убить задумал?
— Задумал, — согласился мальчишка.
— Но боишься, что не выйдет?
— Они сильнее. И с охраной.
Благоразумие — тоже хорошее качество. Чем дальше, тем больше мальчишка Юго нравился.
— Я тебе помогу.
Не поверил.
— Покажу, что умею. И ты подумаешь, хочешь ли научиться этому.
В глазах — недоверие и интерес. Кажется, парнишка готов на сделку.
— А если я откажусь?
— Я тебя отпущу.
— Врешь, — с уверенностью ответил он.
И чутье имеется. Все-таки удачный сегодня день…
— Вру. Но если сунешься сам, тебя точно убьют. Сколько тебе лет?
— Восемь.
Выглядел ученик — а Юго уже решил, что станет учить этого мальчишку, — моложе своих лет, что было плюсом. Минусом — его тело придется разрабатывать, что вряд ли ученику понравится, но… кто и когда спрашивал, чего хотят ученики?
— Если ты их убьешь, то… клянусь честью рода, что буду учиться всему, чему ты сочтешь нужным меня научить, — произнес мальчишка, глядя в глаза. — Я, Сэйл Кайнар, и телом, и разумом, и душой буду принадлежать тебе до тех пор, пока ты сам не освободишь меня от этой клятвы.
