«Может быть теперь ученый мир оставит Прохора-Тихона в покое и даст ему возможность обустроить свой быт и наладить обычную жизнь рядового гражданина?» — думал Женька, не будучи осведомлен до конца об опасных задумках влиятельных и могущественных. Тихон однажды в мутных выражениях познакомил приземленного бродягу с основными тенденциями, но вся информация надежно растворилась в незамутненных Женькиных мозгах, не найдя там солидной опоры. Сейчас их путь был неясен и пролегал там, куда падал взор. Занятые каждый своими мыслями, они не заметили, как оказались на самой окраине города 22, неподалеку от знакомых склонов.

«Начнем с начала, Женя? — пробормотал немного успокоившийся Тихон, — наше бегство не вызовет эйфории у господина Бражникова, ровно, как не родит и безмерной грусти. Он достиг цели и наверняка не станет тянуть с реализацией. В сумке были все мои записи, а также та полезная информация, что хранилась некогда в волшебных коробках. Теперь дело недолгого времени вновь запустить установку, но теперь с куда большей эффективностью. Женя, я устал. Все, к чему бы не прикасались мои руки, превращается в угрозу всему живому. Фил был тысячу раз прав, называя меня идиотом. И еще он очень недоумевал, чем я мог вызвать в другом человеке столько теплоты и искренней любви? Я неудачник, Женя, пора это признать»

Самобичевание Тихона звучало настолько нехарактерно, что Женька даже растерялся. Он никогда не считал Тихона Русакова неудачником. Эгоистом — иногда, самовлюбленным сибаритом — время от времени, чертовым везунчиком — постоянно. Но «неудачник» было не то понятие, которое раскрывало бы истинное лицо гениального ученого.

«Прекращай, Тихон, — безразлично пробормотал Женька, всматриваясь в темноту, — лучше посмотри, что там валяется, на склоне?»

На склоне, действительно, темнел какой-то неопознанный предмет, очертаниями и размерами очень напоминающий потерянную кожаную сумку. Тихон резво подскочил, забыв про душевные терзания, и в два прыжка оказался возле загадочной находки.

«Женя, — негромко проговорил он, поднимая ее с земли, — это она. Но какого черта она делает здесь, в паре десятков километров от места трагедии?»

В волнении он вытряхнул содержимое драгоценной находки прямо на землю и принялся ворошить скомканное тряпье. Женька следил за меняющимся выражением на утонченном небритом лице, и ему можно было уже не озвучивать тот очевидный факт, что тетрадка с записями в сумке отсутствует.

«Она пропала, — все же счел необходимым уточнить Тихон, — но все же это странно. Зачем Мартыну совершать столько лишних движений, возвращая сумку за пределы города? Кроме той тетрадки, в ней нет ничего ценного, ну разве что ее принадлежность к давно исчезнувшему модному бренду. Но это только повод сохранить ее, как исторический артефакт. Что скажешь, друг Женя?»

Но Женька настолько потерялся в событиях, что смог только невнятно развести руками и озвучить самое очевидное:

«Что тут скажешь, Тихон. Сумка с нами, давай порадуемся хотя бы этому»

Предаться восторгам им помешал шум, возникший на вершине склона, и мелькающий свет поисковых фонарей. В считанные минуты невезучие скитальцы были окружены плотным кольцом бойцов охранения и повалены на землю.

«Молчать и не двигаться!» — рявкнули сверху.

Женька послушно замер, косясь на своего приятеля, который тоже решил воспользоваться дельным советом. Вести беседу в подобном положении желания не возникало тоже, и под дружное пыхтение исполнительных вояк оба бродяги беззвучно были транспортированы в крытую машину. Женька пытался по внешнему шуму определить, куда в этот раз несет их нелегкая, и не определил. С ними сидел один из охранников, упрямо сохраняющий молчание и внимательно изучающий истоптанный пол кибитки. Тихон даже не пытался наладить с ним контакт, и даже старался как можно реже смотреть в его сторону, выражая тем самым высшую степень презрения. Машина внезапно остановилась, и суровый страж жестом предложил пассажирам выметаться прочь. Спорить с отрядом охранения было бессмысленно, вступать с ними же в открытые пререкания и лезть на рожон граничило с безумием, и Женька послушно спрыгнул на землю, припоминая покойного Захара.

Варвар не успел как следует рассмотреть высокое здание, возле которого им предлагалось сделать привал, поскольку ему на голову был наброшен синтетический мешок, отдающий химическими реактивами. По всей вероятности, Тихона постигла та же судьба, поскольку до Женьки донесся его негромкий неразборчивый голос, выражавший явное недовольство. После весьма утомительного, но недолгого пути их втолкнули в какую-то дверь, и Женька получил возможность познакомится с обстановкой воочию. Конечной точкой их маршрута стал просторный светлый кабинет с массивным столом и резным старинным креслом, в котором Женька не с первого раза разглядел маленького тщедушного человечка, показавшегося ему смутно знакомым. Человечек при виде вошедших, тут же оторвался от изучения каких-то бумаг и откинулся в глубоком кресле.

«Ну, что, Прохор, — вместо приветствия сухо проговорил он, — все дорожки ведут к свиданию, как пелось когда-то в старой песенке.»

Фривольный тон хозяина не смог обмануть насторожившегося Женьку. Тщедушный человечек источал злобу, нетерпение и искреннее любопытство, которое никак не мог скрыть за небрежностью жестов.

«Так вот ты какой, Прохор Моськин, — издевательски протянул он, подходя вплотную к Тихону. — а я тебя знаю. Это же ты помогал толстому недоумку устранять неполадки в работе моего приспособления. Согласись, весьма любопытная разработка, ты не находишь? Однако она не идет ни в какие сравнения с твоими изобретениями, Прохор Моськин. Я уже познакомился с некоторыми твоими исканиями. Ты чертовски умный. И тупой одновременно. Ты же не хочешь сотрудничества со мной? Нет? И ни с кем не хочешь? В том твоя ошибка, Прохор. Быть одиночкой всегда нелегко. Быть гением-одиночкой невыносимо.»

Руки Тихона были туго стянуты за спиной, а его голова надежно спрятана под непроницаемым мешком, однако даже такой, беспомощный и безопасный, Тихон вызывал у человечка тревогу. В тощем хозяине Женька узнал того невнятного типа, что напрашивался на общение после взрыва трансформаторной будки, он же приказал невменяемой Соне приглядывать за Женькой в квартире, он же считался самым могущественным человеком в текущем отрезке времени и носил имя Игнат Бражников.

Тихон продолжал сохранять молчание, а Игнат, немного приободрившись, продолжил начатую мысль.

«Прохор, я предлагаю тебе дружбу, — разоткровенничался Бражников, — от такого не отказываются, поверь. Посмотри на себя, Прохор. Ты, несмотря на свою гениальность, был и остаешься никем. Однажды случайный барыга, решивший отметить удачную сделку в вокзальном кабаке, снял на ночь проститутку, которую нашел там же. И в результате пьяной оргии на свет появился ты. Все твое детство и часть юности прошло за вонючими стенами того же кабака, где ты изо всех сил пытался не сдохнуть с голоду. Потом случилась эпидемия, ты обратился в тварь, но это не существенно, Прохор. Тогда это даже приветствовалось. Я никому не расскажу о твоих играх с законом на том этапе жизни. И спустя пять лет ты снова объявился, но теперь уже в образе ученого. Весьма неплохого, я бы сказал. Вероятно, у тебя были хорошие учителя, но о том мои источники не упомянули. Да оно и не нужно. Я сам узнаю все из первых уст, так сказать. Поведай мне, Прохор, как ты умудрился, живя в клоаке и имея чудовищную наследственность, сделать такие потрясающие открытия? Говори, не стесняйся.»

Женька, широко распахнув глаза, слушал откровения господина Бражникова, и не верил ни одному его слову. Источники, к которым обращался Игнат, безбожно наврали ему, выставив его Тихона в таком неприглядном свете. С его наследственностью было все в порядке, а его матушка была уважаемой женщиной, доброй и порядочной. Не говоря уже об отце, талантливом враче и удачливом бизнесмене. Тихон молча сжимал кулаки за спиной и никак не реагировал на невнятные инсинуации. Все же он добровольно натянул на себя отвратительную личину маргинала Моськина и создал ему имя.