14 декабря

Поутру вышел из ДКА. Пока ждал трамвая, в киоске появились газеты. Купил и вдруг вижу: в списке новых генералов – фамилия моего отца. Обрадовался за него несказанно. Позже поздравил его телеграммой и в письме. О генералах нашего времени будут вспоминать всегда как о защитниках Родины в грозные годы Отечественной войны.

Смольный. Добиваюсь приема у начальника Политуправления Ленфронта Кулика и у его заместителя Фомиченко. К. П. Кулик своей властью продлил пропуск ГлавПУРККА на две недели – до 31 декабря.

Вчера ночью по радио передавались великолепные, радостные вести со Сталинградского и Центрального фронтов о результатах боев за последнее время. Потери немцев и их союзников на Сталинградском фронте только убитыми – сто тысяч, на Центральном – семьдесят пять тысяч.

Это значит: считая с пленными и ранеными, разбита наполеоновская армия. Но ведь сейчас речь идет только о двух из многих участков повсюду ведущегося боя!

К. П. Кулик выразил удовольствие по поводу моей работы в журналах Предлагает перейти в опергруппу писателей. Но как это оформить?

Его заместитель Фомиченко – уже не бригадный комиссар, а генерал-майор. Список политработников.

Три дня провел на передовых позициях 67-й армии, у Черной речки, в отдельном батальоне автоматчиков 11-й стрелковой бригады. Работал под непрерывным минометным обстрелом. Комбат, старший лейтенант И. В. Максимов и замполит капитан Н. И. Куценко помогли мне собрать интереснейший материал, но для изложения моих записей здесь понадобилась бы отдельная глава, для нее в книге нет места!

Передал в ТАСС корреспонденции (а всего за сорок дней отправил их больше двадцати!). Получил от них телеграмму: «Сообщите, когда истекает срок действия удостоверения ТАСС». Будто не знают! Сообщил: «31 декабря».

19 декабря. Батарея Платова

Выехал к зенитчикам в Пискаревку. В 13-й батарее Платова приняли замечательно.

Над белым кругом снежных пространств – серая чаша небес. По одной половине ее ободок – темная каемочка леса. По другой – окраинные дома Ленинграда. А в самом центре – четыре устремленных в небо ствола. Таких батарей вокруг Ленинграда много, и немцы боятся их. Прошли те времена, когда воздушные пираты буравили наше небо во всех направлениях, неся к городу Ленина сотни тяжелых бомб. В ту пору ленинградское небо было поистине горькой чашей, мы все испили ее. Нынче времена Отечественной войны стали иными повсюду. Об этом знают Волга, и Дон, и Нальчик, и Ржев, и Великие Луки, и не только наша страна – об этом знает весь мир. Отдельный, воровски проникший к Ленинграду фашистский самолет стал теперь редкостью, и каждый такой случай обсуждается зенитчиками как чрезвычайное происшествие. Кто из наблюдателей виноват? Какие из пунктов ВНОС прозевали врага?.. «… Несколько постов наблюдения из подразделения Ставровского не сумели обнаружить шедшую через их зону цель. Позорный случай!..» Так говорит в своей передовице газета виосовцев и зенитчиков. Ибо ныне фашистский бомбардировщик уже не разбойная гроза, а только неускользающая долгожданная цель для таких батарей, как зенитная батарея Платова.

Четыре тонких, устремленных в небо ствола… Но если, миновав колючую проволоку, подойти к батарее вплотную, то увидишь подобие крепко сложенного форта. В бетонных котлованах – умные приборы, способные к мгновенной и точной наводке, автоматически преследующие цель.

Едва разведчик-наблюдатель ударит в гильзу и медный клич воздушной тревоги разнесется по батарее, из глубоких землянок стремглав выбегут орудийщики и девушки-прибористки. Командир батареи Платов, как на капитанском мостике, встанет у бинокулярного искателя. Все четыре пушки на секунду опустятся, чтобы скинуть свои чехлы, опять, спокойно нацеливаясь, устремятся в небо, и от каждой из них прозвучат голоса:

Первая готова!

Третья готова!

Вторая…

Прошло только двадцать секунд!

Командир батареи резко, отрывисто скомандует:

Над первым! Темп пять! – И услышит четыре ответа:

Цель поймана!

Под током уже работают синхронные кабели; высотомер считывает изменения высоты; на планшетепостроителе откладывается скорость цели; получив отсчеты высоты и от командира взвода поправку на баллистические, метеорологические и топографические условия: «Больше 180!», командир батареи Платов коротко произносит:

– Высота сорок шесть – сорок!

Тогда командир огневого взвода, высчитав по логарифмической линейке действительную скорость цели, докладывает:

Скорость сто восемнадцать! И командир батареи утвердит:

Скорость сто восемнадцать!

И как только вражеский самолет влетит в зону обстрела, сосредоточенная кудрявая девушка, олицетворяющая собой первый номер планшета-построителя, совместив стрелками разное время полета снаряда и цели, доложит:

Есть совмещение! Платов скомандует:

Огонь!

А на всю эту истонченную технику, предваряющую команду «огонь», уйдет только пяток секунд. Ибо секунда промедления батарейцев была бы торжеством врага.

Но все полтора года войны торжествует не враг, а Платов, и это потому, что никто из его людей ни разу нужной секунды не потерял.

20 декабря. Вечер. Кушелевка

К вечеру вместе с группой зенитчиков отправляюсь поездом, а затем пешком в штаб 189-го зенитного полка, на торжественный вечер пятилетия полка и вручения орденов.

Небывалая в эту пору оттепель. Самые короткие в году дни затягиваются сумерками вскоре после полудня. Перебравшись по неверному льду речки, идем полем, разбрызгивая лужи и мятый снег, – в шинелях, в полном боевом снаряжении. Впереди всех шагают старший лейтенант Платов и замполит батареи лейтенант Серпиков. Приближаемся к темнеющему впереди, размалеванному пятнами маскировки дому. Это – село Кушелевка.

В ярко освещенном чале вставший из-за стола президиума генерал вручает Платову за бои на Неве орден Красного Знамени. И Платов, тая волнение, лаконично отвечает:

– Служу Советскому Союзу!

Командир полка подполковник Зенгбуш вызывает лейтенанта Серпикова, и этот никогда не терявший самообладания богатырь спотыкается, входя на трибуну, и веселые люди в переполненном зале шумно ободряют его. Все видят, что, приняв орден Красной Звезды, Серпиков, тут же горячо расцелованный Зенгбушем, волнуется так, что губы его дрожат. Он начинает говорить, но, запнувшись на словах: «И обещаю еще сильнее…», молчит, чуть не плачет с досады, что нужные слова вдруг исчезли. Сердится «а себя и, рубанув воздух кулаком, резко поворачивается к генералу, срывающимся голосом заканчивает: «… громить немецких захватчиков!»

Генерал улыбается, зал рукоплещет, и Серпиков, спрыгнув с трибуны, спешит спрятаться за шинели сгрудившихся у стены бойцов.

Орден Отечественной войны II степени вызывает у всех тайную, но добрую зависть к старшему сержанту Байширу – командиру орудия. Медалью «За боевые заслуги» награждены младшие командиры Пилипчик, Исаенко и Конопатский.

Радость их – праздник всей батареи, сегодня и завтра, так же как и вчера, ежеминутно готовой встретить неумолимыми снарядами всякого, на любой высоте летящего к Ленинграду врага.

21 декабря

К утру я вернулся в Ленинград на быстром «пикапе»…

Н. Тихонов в ДКА перелистывает где-то добытую старинную книгу «О баталиях Петра у Шлиссельбурга и Выборга», «Юрнал об атаке города Риги», «Реляция о действиях Голштинии»…

Все раскисло, размякло. Идет дождь, снег растаял. Удивительная и пренеприятная оттепель – вторая уже в декабре. Для блокированного Ленинграда – плохая погода. Ладога не замерзает. Трассы нет. Город живет запасами. Чем это угрожает при продолжении такой же погоды – попятно!

26 декабря

Пять дней подряд упорно работал над фронтовыми очерками и отправлял их в ТАСС. Написал брошюру для Политуправления фронта. Сдал.