Вот как-то раз летом поехали мы с ним на лодке за ягодами километров за восемь, на остров Игловский Хвост. Весь этот остров в сосняке, в полянах, ягод там бывает видимо-невидимо.

Плывём мы мимо небольшой луды[1]. Только поравнялись, вдруг с неё гагара бултых в воду и удирать от нас. А за ней следом гагарёнок, совсем ещё маленький, тёмненький весь, тоже с берега соскочил и поплыл за матерью.

Подъехали мы к той луде, глядим — у самой воды гнездо гагары. Собственно, и гнезда-то настоящего нет — просто кучка сухого, прошлогоднего камыша, а сверху ямка. В гнезде птенец сидит. Коля его в руки взял, а он и не боится — видно, мал ещё, ничего не понимает. Смешной такой, несуразный, вроде гусёнка. А лапки совсем не в том месте, где у других птиц, — где-то сзади около хвоста. Ему и бегать-то на них никак нельзя.

Поглядели мы на него и посадили обратно в гнездо.

Вдруг видим: гагарёнок лапками оттолкнулся и, как лягушонок, из гнезда — прыг, прыг — и в воду! Шлёпнулся, да и поплыл себе как ни в чём не бывало.

Мы с сыном тоже своим путём к острову направились. Смотрим — а гагарёнок следом за нами плывёт. Мы отгонять, в ладоши хлопать, а он никак отставать не хочет. Коля ему весло протянул. Гагарёнок грудкой на него навалился и вскарабкался.

Взяли мы его в лодку, посадили в корзинку для ягод. Так и привезли домой.

Дома прежде всего забота — чем его кормить? Дали каши, хлеба мочёного, творогу и варёное яйцо порубили — ничего не ест. Посадили его в клетку, так целые сутки без еды и сидел. А потом Коля малявок вот у этих же сходен наловил и дал гагарёнку. Тот сразу три штуки съел. С тех пор с кормёжкой дело пошло на лад. Но зато в клетке сидеть гагарчёнок ни за что не хотел. Поставили мы ему туда миску с водой. Он её опрокинул, воду пролил. Вымок, выпачкался, так по клетке и мечется, между прутиками голову просовывает, того гляди, задушится.

Я и говорю Коле: «Не мучай ты его. Это птица водяная, она в клетке всё равно жить не сможет. Выпусти его лучше у нашего островка возле сходен. Гагар тут много неподалёку плавает, может, он к ним и уплывёт».

Коля сбегал ещё раз на озеро, наловил малявок, накормил получше гагарёнка, а потом отнёс и выпустил вот в этот заливчик.

На следующее утро пошёл Коля купаться, гляжу — что такое, уж он назад бежит! «Мама, мама, — кричит, — гагарёнок-то наш никуда и не уплыл! Только я на берег пришёл, а он из кустов выплывает и прямо ко мне: «Пик, пик, пик…» Пищит, рыбки просит. Я за сеткой прибежал. Сейчас наловлю и покормлю его».

Так гагарёнок и остался жить в заливчике возле сходен. Коля раза три-четыре в день ему малявок ловил. Бывало, позовёт его: «Куйка, Куйка!» — гагарёнок сейчас к нему плывёт и прямо в руки заглядывает, а сам пищит — покорми, мол.

Сначала Коле занятно было с ним возиться, а потом, видно, надоело. Гагарёнок вырос, ему еду только подавай.

И досаднее всего: кругом в заливчике малявок видимо-невидимо плавает, особенно когда солнышко пригреет, а гагарёнок и не думает их ловить. Вот и решил Коля его приучить нырять, чтобы он сам за рыбой охотился. Ну и забавно это было!

Коля разденется, поплывёт — и гагарёнок за ним. Коля отплывёт немного и нырнёт. Тут гагарёнок начнёт по воде метаться, ищет — куда же его приятель делся? Затем голову в воду опустит, перекувыркнётся, а лапы и хвост снаружи.

Никак сначала нырять не хотел, потом приучился. Но только делу это ничуть не помогло. Рыбу он всё равно ловить не стал, по-прежнему просил, чтобы его из рук кормили. А если ему мало рыбы наловят, не наестся он, тогда прямо на берег лезет, так и прыгает за Колей, как лягушонок.

Один раз пришла на сходни кошка. Она туда часто ходила. Коля ей тоже там рыбки давал. Пришла она, а гагарёнок на бережку был. Кошка к нему что, мол, за птица, давай-ка познакомимся. Она у меня и с курами, и с утками, со всеми дружила.

Только подошла к гагарёнку, а тот как шею вытянет, как зашипит да клювом её — цоп! — ущипнул не хуже гуся. Кошка перепугалась, со всех ног прямо домой. С тех пор уж её к сходням и не заманишь.

Через месяц гагарёнок заметно вырос, но от мостков никуда не уплывал. И ведь дикие гагары тут же, бывало, неподалёку плавают, кричат, а он на них даже внимания не обращает.

Из заливчика он выплывал только за лодкой. Вот поплыву я на соседний остров корову доить. Она у меня там всё лето паслась. Я плыву, а гагарёнок за мной. Пока я на острове корову дою, он возле лодки плавает, а как вернусь, прямо ко мне лезет. Возьму его на руки, он усядется поудобнее и сидит, плоский такой, как пирожок. Поглажу его и опять в воду пущу. Так обратно домой и приплывём.

Мы с Колей к Игловскому Хвосту плавали, к той луде, откуда гагарёнка взяли, и он следом за нами, всю дорогу за лодкой плыл.

Мы думали — может, мать-гагара его увидит и позовёт к себе. Но никакой гагары там уже не оказалось.

Я и предложила Коле: «Давай-ка мы нашу Куйку всё-таки оставим. Здесь она скорее к диким гагарам пристанет, а то что мы с ней зимой делать будем, без воды она ведь погибнет».

Вот подождали мы, пока Куйка подальше от лодки отплыла, а потом налегли на вёсла и покатили во весь дух. Только вода за бортом журчит.

Куйка увидела — и ну догонять нас! Да, видно, не может — смотрим, отстаёт всё дальше, дальше. А потом вдруг нырнула, глядь — вынырнула уже ближе к лодке, ещё и ещё… Под водой нас и догнала. Значит, ей под водой удобнее плыть, чем по поверхности.

Так мы домой опять все втроём и приплыли.

Прошло ещё недели две. Куйка совсем большая выросла и такая обжора стала — давай и давай рыбу. Просто хоть с берега не уходи. А сама никак её не ловит. Уж Коля с ней совсем замучился.

Один раз приплыли к нашему островку рыбаки, сетью рыбу ловить. День был жаркий, мелочь у них уснула; они её и выкинули в воду.

Куйка как заметила это, сразу всю рыбу с воды подобрала. С тех пор, бывало, только увидит рыбаков на лодке с сетью, прямо плывёт к ним, рыбу клянчит. Нашу Куйку здесь в округе все рыбаки знали, и все её кормили.

Тут моему Коле полегче стало, Куйка ему уж не так досаждала. Только мы всё беспокоились, что ж мы с ней зимой делать будем.

А делать-то ничего и не пришлось. Не дожила у нас Куйка до зимы.

Как-то приплыл к нам рыбак с Волк-острова. Куйка за ним и увязалась. С тех пор и конец, как в воду канула. Уж мы и на Волк-остров плавали узнать, нет ли её там. Не близкое это дело — километров двадцать от нас по воде-то будет. Только нигде нашей Куйки не нашли. Наверное, к диким гагарам всё-таки наконец прибилась и уплыла на волю.

Вот про нашу Куйку и вся история, — улыбнулась женщина.

Я поблагодарил её и хотел уже плыть обратно на озеро ловить рыбу.

— А скажите, пожалуйста, — вдруг спросила меня рассказчица, — не знаете ли вы, сколько лет гагары жить могут?

— Не знаю, правда.

— Жалко, — сказала она. — А то я третью весну всё нашу Куйку обратно жду — думаю, не вернётся ли откуда-нибудь. Да нет, уж, видно, больше не вернётся. Ну, прощайте пока, заезжайте ещё, когда будете близко рыбу удить.

Она взяла пустую крынку и пошла к дому.

А я поплыл обратно на озеро.

Уже начало как следует припекать. Дул лёгкий попутный ветерок.

Я решил больше не ловить рыбу, поставил парус и поплыл домой.

Вокруг меня, всё в солнечном блеске, сверкало и переливалось озеро. У поверхности играла рыба. А возле островов, у самых камышей, вытянув шеи и высоко подняв остроносые головы, плавали рябухи-гагары. И, глядя на этих птиц, я невольно думал: нет ли среди них той самой Куйки, которую так любовно растили Коля и его мать?